Книжная ярмарка тщеславия
На Московскую книжную ярмарку, которая сейчас на ВДНХ, я хожу с начала с 80-х. В те годы она напоминала кинофестиваль, олимпиаду или что-то такое. Нам показывали то, чего не было в нашей жизни, а в ней не было почти ничего. Не было нормальных машин, квартир, мебели, одежды, обуви, продуктов... Не было заграничных поездок, свободы, приключений, жизни не было, так нам, во всяком случае, тогда казалось. Были очень хорошенькие московские девушки, но тогда по молодости и глупости мы не очень-то это ценили. И еще в той жизни не было книг.
Но мы все равно читали. Покупали у спекулянтов, везли из командировок, разыгрывали в редакциях подписки и Книжную экспедицию... Заводили знакомства с библиотекаршами.
Нам говорили: любите книгу - источник знания, и мы добивались этой любви любой ценой. Может быть, мы не всегда были разборчивы в своих книжных связях и прочитали за годы дефицита километры ненужного мусора, может быть. Главное, ничего стоящего мы тогда точно не пропустили. А ярмарка была забавным мероприятиям.
Помню, к израильскому стенду с тремя унылыми книжками всегда стояла длиннющая очередь, чтобы написать в специальный журнал такой типовой отзыв: «Мне (ФИО), моей жене (ФИО), моей теще, тестю, шурину и тете Цире (ФИО), и еще всем моим детям (ФИО) очень понравилась ваша замечательная экспозиция, мечтаем увидеть ее еще раз. Наш адрес такой-то...» Месяца через три на все ФИО приходили приглашения на выезд. Но при этом чекистов у этого стенда видно не было, может, прятались хорошо, а может, эти приглашения были частью закулисной мировой политики.
Зато у стеллажей «Пингвина» и других западных издательских колоссов быстроглазых ребят в сереньких пиджачках было без счета, следили, причем явно и даже нарочито, как бы идеологические противники не подсунули наивному советскому читателю какой-нибудь грязной крамолы, вроде Довлатова или Даниэля. А выставка и особенно ее зарубежная часть, действительно потрясала невиданным ассортиментом, это было похоже на сказку или, как выяснится позже, просто на большой книжный магазин в какой-нибудь европейской столице. Все мировые издательства, все отрасли знания, словари, энциклопедии, детективы и бестселлеры, причем свежие, а не двадцатилетней давности
...Мы не могли их купить, но хоть знали, чем живет большой мир за железным занавесом. А какие книги по искусству! Помню, англичане подарили мне пару альбомов потрясающе смешной художницы Берил Кук, они до сих пор у меня на почетном месте, я много раз потом пытался найти другие ее сборники и не нашел.
Кстати, и отечественная литература была представлена не одним соцреализмом С. Бабаевского или Г.Маркова. В общем, я ходил по той выставке и хотел купить все. Но на ней, увы, ничего не продавали. А на теперешней выставке продается все, а купить ничего не хочется.
А выбор-то огромен. Истории России в золоте, жемчугах и брильянтах ценой в автомобиль, русский вопрос, еврейский вопрос, сверхдорогие издания для офиса и кабинета начальника, Сталин с нами, жидомасоны не с нами, мистика, религия, оккультизм, спецназ, ментовка, кремлевка, рублевка, вся телевизионная, эстрадная и политическая попса, как вывести прыщи, безграмотные учебники всего на свете неведомых авторов... А Перельмана с его занимательными физиками и механиками - того, старого, проверенного поколениями - нет. Много чего нет, а главное нет нормальной современной литературы.
Ну, хорошо, у нас, похоже, ничего такого больше не пишут. Но и переводных бестселлеров мирового уровня нет, да и на английском - один Гришем из прошлого века. Блеск и нищета. Вообще с классикой и с книгами, которые читают, а не ставят на полку, стало туго. Теперь же печатают не литературу, печатают тексты. Терпеть не могу этого отвратительного слова, но это действительно тексты, а не книги и не литература.
Как-то я искал для подарка десятитомник Т.Манна или что-то такое, думал, может, переиздали. Нет, не переиздали и не собираются, классиков теперь вообще издают в одном томе - Гоголь, Драйзер, Войнич, и с обязательным портретом автора на корешке, чтобы новый русский интеллектуал, лауреат премии президента, знал точно - мужчина это написал или женщина. И издательский уровень соответствующий. Помню, один книжный директор мне доказывал, что автора романа «Трильби» Д. Дюморье зовут Дафна, а никак не Джордж, такого вообще не существует.
И другие были казусы. Я был знаком с некоторыми издателями прежних лет, конечно, были они работниками идеологии, но иногда и писателями, и в мировой и нашей литературе разбирались прилично. Насчет нынешних сомневаюсь. А идеология никуда и не делась. Только раньше все больше печатали проверенных секретарей СП, а теперь - проверенных телеведущих обоих полов, тоннами издающих литературный мусор <...>.
Секретари были и умнее и грамотней. Как-то на отдыхе я познакомился с семейной парой юных продвинутых менеджеров. Каждый день они приносили на пляж книги Коэльо и читали запоем, одну за другой. Оказалось, у них его читает весь офис, это теперь модно. Вот это и печатаем. Или чтобы с нами Бог, или чтобы всем офисом. Зато за книгами теперь никто не охотится, что уже хорошо. А еще лучше, что за ними пока не охотятся пожарники из знаменитого романа Брэдбери. Его, впрочем, теперь тоже читают мало. Может оттого, что пятьдесят лет назад очень уж точно он описал нашу сегодняшнюю убогую телевизионную эпоху.
Гречанинов Владимир
05.09.2010
http://forum-msk.org/material/society/4040648.html
* * *
Берём Владимира в соавторы
Живо и в известной степени правдиво описал всё Владимир Гречанинов. И хорошо известно, вполне узнаваемо, в какой это степени написано. Это постаревший, как и я, мой ровесник или даже кто-то помоложе. Но дело не в возрасте, а в степени его любви к литературе, и эту любовь так легко узнать и так легко разделить, и так проникнуться сочувствием к автору, а отвращением к сегодняшнему книжному рынку мы уже давно проникнуты.
Но степень автора - то ли ученая, то ли масонская, то ли диссидентская, неважно, -заметно кренит влево.
Была тогда, в описанные Владимиром годы, такая прогрессивная (без кавычек) мода: быть либо диссидентом, либо фарцовщиком, либо тем и другим вместе. И чувствовать свою причастность (запретную, разрешенную, тайную, демонстративную - ненужное вычеркнуть) к прогрессивному человечеству за бугром, поскольку в порабощенном отечестве ничего стоящего не было, за исключением симпатичных и, увы, недооцененных тогда девчонок. Ибо не было в ней, нашей жизни, «почти ничего» (смотри у предыдущего автора). Ни нормальных машин, ни продуктов, ни книг.
О машинах скажу, что они были нормальными, но строго лимитированными. Продукты были экологичнее сегодняшних. Но свидетельствовать буду все-таки о книгах. Ведь тему задал Владимир, мы только подхватываем.
Известная степень правдивости Владимира вызывает сочувствие: не было заграничных поездок, свободы, приключений, была только молодость... Теперь - наоборот. Но, как справедливо отмечал Хемингуэй, жизнь - вообще трагична.
Так вот, о книгах.
Их действительно не было. Но они были. Кроме библиотек, они еще были в продаже на так называемые «чеки Внешторгбанка» и за иностранную валюту в магазинах типа «Березка». Чтобы купить хорошо и полно изданного Булгакова (не к ночи будь помянут!) или Гоголя, Даля, Некрасова, надо было этих «чеков» раздобыть, иначе - «сфарцевать» (происхождение слова теряется в сумерках то ли иврита, то ли идиша).
А книготорговля предлагала море разливанное книжной продукции отечественных (условно говоря) издательств: Политиздата, Радуги, Прогресса и подобных им. Что издавал Политиздат, легко догадаться, но стоит вспомнить, что издавали радуги и прогрессы - это были переводы, переводы, переводы: с языков народов СССР и с языков прогрессивного забугорного человечества. Не отставали в переводах и прочие издательства, посильно участвуя в формировании вкусов и книжного спроса у населения самой читающей страны. Самой на свете читающей... переводы. Потому что цензура была свирепой по отношению к собственным гражданам - авторам, но далеко не столь суровой по отношению к зарубежной экзотике. Поэтому каждый самый читающий на планете легко мог найти иностранного автора, сообразуясь с собственной испорченностью.
Отечественные авторы подвергались целенаправленной селекции: автор должен был демонстрировать свою преданность прогрессивному человечеству, мировой революции Троцкого-Ленина-Сталина и остро ощущать собственный «интернациональный долг», постоянно оплачиваемый Внешторгбанком и юными жизнями наших ребят. Если автор не ощущал оного «интернационального долга», то ему дозволялось писать о любви к родной природе, а о своем народе - строго в обусловленных рамках. Книги же такого русского автора, в соответствии с «ленинской национальной политикой», централизованно отправлялись в райцентры Кара-Калпакии и/или Карачаево-Черкесии. И книг, в результате, в самом деле «не было» - Владимир пишет чистую правду. Хотя надо еще смотреть, кто что искал: кому-то было не найти Пришвина и Есенина, а кто-то переплачивал за вожделенный том Рекса Стаута. «...Хоть знали, чем живет большой мир за железным занавесом.» Для людей известной степени, тот мир, в котором им выпало обитать - всегда ничтожен, а за занавесками соседа - великолепен, велик.
Короче, Владимир нам доказывает известную вещь: желанен именно запретный плод. Теперь, когда пресловутый «большой мир» безцеремонно вторгся в наши пределы, Владимиру ничего на книжной выставке покупать не хочется, хотя «выбор-то огромен»! Но... «нет нормальной современной литературы.» Можно согласиться с Владимиром, что современная литература ненормальна. Или согласиться в том, что оба мы - несовременны. Но понятие нормы, я более чем уверен, у меня с ним не совпадёт.
Потому что люди известной степени и родину любят в известной им степени, подобно Чубайсу и Абрамовичу. А коренные русские люди любят Родину неизвестно как - но степень этой любви становится им известной, когда враг заносит сапог на родительский порог и подносит пламенный факел к дедовской крыше.
Юрий Серб (Лебедев)
