Пить, так пить!
Гулять, так гулять!
Из мировоззрения русского человека.
Общечеловеческий опыт подсказывает лучший способ наладить с соседом отношения, которые, скажу общими словами, с некоторых пор «не ахти». Это постучать (вариант - позвонить») ему в дверь, покаяться (непременно лицом к лицу), извиниться за что-нибудь, неважно за что, лишь бы выглядеть глубоко удручённым и крайне виноватым (отрепетируйте заранее). Возможно, повторить извинение, если сосед кобенится, и, по ситуации, пригласить его к себе на чашку чая (вариант - водка). При этом необходимо предусмотреть, чтобы приглашённый, входя, не разбил себе лоб, зацепившись ногой за порог. Иначе, как в известной песне, всё опять повторится сначала.
При этом не забывайте о тонкостях. Назову главные.
Если вы извиняетесь за родную бабушку, которая, в бытность свою молодкой, сгоряча обварила соседскую бабушку (тогда ещё соперницу-девушку) кипятком, не вспоминайте ни в коем случае о своей прабабушке, ещё раньше обваренной прабабушкой того, перед кем каетесь. Ибо он вспомнит в ответ избранные обиды на ваших предков за неисчислимые времена вынужденного соседства. Вы тоже можете вспомнить. Ну, и к чему такой диалог приведёт? Ответ предсказать нетрудно. Но ведь вы проявили инициативу в примирении! Не гоже вам выступать обвинителем. Не забывайте о нравственном своём облике. Будьте же выше соседа, ведь вы и так считаете его птицей не высокого полёта. Впрочем, как и он вас. Наберитесь мужества, проявите изобретательность - вспомните самую-самую давнюю обиду из тех, что ваши предки нанесли предкам тех, кто сейчас у вас за стеной, и попросите за неё прощение. А не вспоминается, так придумайте. Больше фантазии! Раскайтесь искренне, насколько позволяют ваши сценические способности.
Для примера, случай с ляхами, свежо предание. Не дай Бог никому таких соседей. Но это между нами. Сколько существует Святая Русь, терзали её Пясты и другие короли, и всякие там Батории, вместе с жадной, нищей и гоноровой шляхтой, чуть под корень не извели, пользуясь своим людским и материальным превосходством, пока Минин с Пожарским из последних сил не накостылял им по шее. Вот после того, слабея и сжимаясь, тем не менее, не снижая надменного тона, стала Польша взывать к мировой (разумеется, прогрессивной и отзывчивой) общественности спасти её от северных варваров. Сердобольному Западу подпевал, набирая мощь, хор наших профессиональных отечественных правозащитников. Запад же не столько спасал, сколько становился в позу спасителей, а под шумок отрезал себе от Польши лакомые куски.
В конце концов, когда Польша стала перед вопросом «быть или не быть» в биологическом смысле нации, реально спасать её пришлось России в образе СССР, а потом России же (уже за рамками образа) безоговорочно выпускать её из неуютного соцлагеря в «свободный мир». Казалось бы, чувство благодарности у поляков должно превалировать над обидами. Тем более, шутки в сторону, реальные обиды были. С обеих сторон. Но «преимущество» польских обид в том, что они накопились за последние 200 лет, а наши, русские - за предыдущие столетия. Следовательно, при гуманном посредничестве Запада, наши соседи-славяне племени славного Леха намекают, мол, кто старое вспомнит, тому глаз вон, относя к «старому» историческое соперничество до 1791 года. А наши родные защитники слабых и обиженных им в помощь, если заходит разговор о страданиях покорённой Польши после 1791 года. При этом стыдливо замалчивается год 1812, когда прошла на рысях от Немана до Москвы конница Домбровского. Того самого пана «генерала свободы», который для практики рубил в капусту, по приказу Бонапарта, непокорных испанцев (такая вот избирательная для Запада свобода. Для избранных).
Ладно, при взаимных обидах fifty-fifty как-нибудь нашли бы общий язык. Но тут против нас, русских (а все мы в ответе за своих правителей), - тень Катыни. Серьёзное, тяжёлое обвинение, если действительно подтверждается «советский след» на 20 тысячах трупах польских офицеров. Кажется, нынешнее руководство РФ уже раза три приносило свои извинения польской стороне за преступление режима начала 40-х годов. Потому, видимо, неоднократно, что потомки безвинно казнённых как бы не считают их исчерпывающими. А тут ещё случай на смоленском аэродроме, который послужил мне для создания образа того злополучного порога в первом абзаце настоящего сочинения. А всем русофобам мира, в том числе русофобам русского происхождения начал службу в качестве дополнительных уличений моих соотечественников в варварстве и жестокости; дескать, всё это подстроено Путиным.
Что ж, если повторы извинений пострадавшей стороной полностью не принимаются, следует найти иную, оригинальную форму покаяния. Я предлагаю разработать соответствующую процедуру, с подчёркивающим смыслом времени и места её проведения при стечении народных масс, узнаваемых лиц двух стран всех сфер деятельности и гостей. И в жертву вечному забвению, в назидание будущим поколениям, провести акт покаяния, но... покаяния взаимного(!!!): российская сторона - за Катынь, польская - за сотни тысяч бойцов Красной Армии, умерщвлённых в лагерях и пропавших без вести после 1920 года в Польше Пилсудского. Такой «встречный акт» будет единственно справедливым на фоне многовекового соперничества двух стран, происходившего по объективным законам истории. После него все, разошедшиеся по домам, останутся равны, но не в чувствах вины и обиды, а в чувстве взаимного прощения. Преимущество обоюдного покаяния подтверждает и сам выбор событий: оба сравнимы по тяжести преступления и приблизительно равноудалены во времени ближней истории.
Увы, моё предложение приято не будет. Не сомневаюсь. Очень уж оно необычно. Ведь традиционно раскаяние предполагает две стороны: прощающую и кающуюся. Притом, у последней даже известная выгода: она в центре мирового внимания. Мировая (разумеется, прогрессивная) общественность видит, какими хорошими стали наследники вчерашних преступников, как они, прямо на глазах, меняются, заслуживают доверия, признания равными в свободном якобы мире. А тут такая ситуация, что виноваты все; всем неловко. Не выступят наши руководители с предложением «встречного извинения». Тем более, поляки не пойдут. Им тогда в грядущей истории без обид на Россию вообще делать будет нечего. Только ведь нам с ними рядом жить. Лучше худой мир.
Кажется, я придумал, как выйти из положения. Надо сменить тему покаяния. Что мы всё «Катынь, да Катынь»! Я предлагаю просить у поляков извинение за... за... Язык не поворачивается... Кощунство! Сейчас возьму себя в руки... Словом, за Сусанина. Нет, нет, вы не ослышались. Я назвал Ивана Сусанина, старосту сельца Деревеньки, что рядом с Домнино Костромского уезда, вотчины бояр Романовых. Со слов самого Михаила Фёдоровича Романова, в марте 1613 года в окрестностях вотчины появился отряд поляков, узнавших о местонахождении избранника на Московский престол. Они велели старосте указать путь к убежищу юного царя. Но и под пытками, замученный до смерти, Иван Сусанин не выдал своего господина. По более поздней версии, староста завёл врагов в болото, где все погибли. Уже в наше время в том месте было найдено несколько десятков скелетов и нательные кресты католического образца. Один скелет сильно иссечён саблями, при нём православный крестик. Есть и другие версии. По одной из них, в костромские леса забрела шайка поляков, уносящих ноги из России и промышляющих грабежом. Зацепимся, ради нашего проекта, за последнюю версию.
Представим себе голодных, измученных лесными дорогами и плохо одетых беглецов (вид солдат Карла XII, Великой Армии Наполеона и Гитлера при отступлении из России дают нам возможность представить их воочию). Это уже не гордые вояки некогда победоносных полков круля Жечи Посполитой, это деморализованные бедняги, почти пилигримы, занятые мыслями о пропитании. И тут они узнают, что на расстоянии буквально протянутой руки, за лесистой низиной - боярские хоромы, при них амбары, полные съестных припасов. «Прошем пана Ивана показать дорогу», - обращаются они к старосте, видимо, с польской галантностью. И тот повёл. Но не в обход, а через болото.
Видели бы вы это болото, соотечественники! Вот описание очевидца:
«Огромное, гнетущее. Я за время своих путешествий повидал немало болот, но ни одно из них не производило такого мрачного впечатления. Это болото уникально как очень большое (более 2000 га) низовое болото, возникшее в широкой пойме р.Шача. Поверхность болота выглядит как пестрый ковер из кочек и окон открытой воды между ними. И на всем этом, местами прямо из воды, умудряются расти деревья - корявые березы, редкие стволы ели и сосны. Вся краевая часть болота поросла метровой высоты кустарником, заставляющим с содроганием вспомнить о тальниковых зарослях в долинах Приполярного Урала. Если Иван Сусанин действительно завел поляков в это болото - вполне понятно, почему они не смогли оттуда выбраться даже по своим следам...»
Бедные, бедные поляки! Шестилетняя война с русскими ведь закончилась ещё осенью. Уцелевшие, доев в осаждённом русскими Кремле своих смертельно раненых товарищей, двинулись домой. Не все знали дорогу, некоторые заблудились. Вот и этих аж в Костромские леса занесло. Оголодали. Думали, в хоромах отрока Михаила Романова хлебца спросить (ведь его отец Филарет, в миру Фёдор, в то время в польском плену тюремной похлёбкой отъедался), а этот мужик, староста-варвар, обрёк их ни за что ни про что на гибель в трясине самого ужасного в мире болота. Но даже если бы шли они со злым умыслом, разве адекватно, разве симметрично превращать в покойников несколько отборных панов шляхетского рода за одного презренного москаля-простолюдина?
Конечно, в любом случае новоизбранному государю грозила опасность от «лихих людей», кем бы они ни были, и староста Сусанин уберёг его ценой своей жизни. Как ни рассматривай обросшую легендами быль, это подвиг. Он стал частью национального патриотического сознания русских. Но чем не пожертвуешь ради дружбы народов!
Вообще, чтобы обрести в мире побольше друзей, чтобы пушистей выглядеть в глазах придирчивой мировой общественности, я бы посоветовал лидерам соотечественников сделать традицией, эдаким ежегодным действом покаяние перед историческими конкурентами. Их пруд пруди, ведь страна наша большая, граница длинная, соседей много, сожительству нашему с ними больше тысячи лет. А начать лучше, для вящего эффекта, с самого-самого святого. Вот почему Иван Сусанин вспомнился. Так извинимся, земляки, перед поляками за него, дальше легче будет, уж поверьте. Лиха беда начало. И до победителя хана Мамая очередь дойдёт, не сомневайтесь.
Слышу голос: а как же известная опера Михаила Глинки? «Жизнь за царя», по старинке, называется. «Иван Сусанин» - в советское время.
Опера пусть остаётся. В ней поляки так лихо отплясывают мазурку, что вышибают слезу умиления.
