Кризис западной демократии

Резюме

Первый вопрос, который ставит существующий кризис, это: связаны ли между собой капитализм рыночной экономики и демократия? Если примем тезис, что социальные утопии не способны осуществить благополучие общества и обеспечить демократию, тогда кажется, что это так. Капиталистическая система планово, как это делала и система коммунистическая, охраняет свое положение со всеми формами общественного насилия, вплоть до войн за источники энергии, уничтожения демократии в порабощенных государствах и формирования в них диктаторских режимов и т.д. Соответственно, капитализм, сам по себе, нисколько не демократичнее.

Поэтому, считает автор, необходимо осмысление нового типа демократии. Если бы концепт (реального) плюралистического образца демократической партиципации связать с моделью разметанной сети решений и компетенции, то получилась бы система самоуправления (в Глосарьевом понимании), а парламент составляло бы несколько советов (палат): политический, сословный, групп по экономическим интересам и т.д., тогда как один избиратель имел бы несколько решающих голосов (в соответствии с его общественной партиципацией).

Ключевые слова

Демократия, кризис, капитализм, самоуправление, свобода

Немецкий социолог Ульрих Бек (Ulrich Beck) по поводу возникновения нынешнего финансового кризиса заявил: «Прежние опоры Запада - связи капитaлизма, демократии и политической свободы - начали разрушаться, эрозировать. Это событие вполнe сопоставимо с крахом коммунистической системы»[1]. Такое заключение, вероятно, удивило сторонников неолиберальной идеологии, хотя трезвые аналитики общественных процессов о приближающемся кризисе западной системы предупреждали некоторое время назад. Победа Запада в «холодной войне» - это Пиррова победа, поскольку подчинение восточного мира не могло остановить крах его финансово-экономической гегемонии. Между тем, никто не ожидал, что этот крах наступит так быстро. Расширение колониального пространства, как правило, обеспечивает империи некий более длительный период существования, если, конечно, кризис не столь глубок и системен, каким представляется наступивший. А нынешний кризис таким и является на самом деле, и его можно преодолеть лишь коренными преобразованиями общественного порядка и цивилизации.

Кризис демократии и достигнутых уровней свободы и прав распространяется.

Политический дискурс все еще клянется основными ценностями западного общества, хотя на практике их разрушает, поскольку в рамках существующей политико-экономической парадигмы не может больше обеспечивать достигнутого уровня своим гражданам. Для того, чтобы обрести новое общественное равновесие, необходима коренная реформа всего общественного устройства, а она бы основывалась на целостном понимании человека и общества, т.е. на измененном сознании современного западного человека. Радикальным реформам противятся имеющиеся носители общественной власти, т.е. в первую очередь это относится к владельцам капитала. А так политика занимается лишь косметическими поправками и успокаиванием общественности демагогией, что имеет эффект лишь на краткое время. Когда общественные конфликты перейдут предел терпения масс, его невозможно будет контролировать так, как это получается с акциями слабых общественно-политических движений. Общественная стабильность, а тем самым и демократический порядок, зависят от внутреннего социального равновесия. Поэтому их невозможно анализировать по отдельности. Промышленный, социальный и политический кризисы идут руку об руку.

Демократия - очень вариативная общественная система, поэтому есть основания говорить о перманентном системном кризисе демократии. Власть народа - это, на самом деле, вполне широкое понятие, чтобы его можно было конципировать с различных идеологических позиций. Социалистические государства, например, ввели так называемую народную демократию, которая должна была устранить слабости так называемой парламентской демократии, но стала удобной ширмой для диктатуры партийной власти. Хотя и эта демократия осуществила некоторые прежде не признававшиеся свободы и права: скажем, избирательное право для женщин или уважение труда, социальную защиту для всех граждан и т.д. Показательно, что научные исследования кризиса западной демократии развились именно в период мирового экономического кризиса 30-х годов XX века, который привел в замешательство западный демократический мир и тем самым подкрепил наступление тоталитаризма - фашизма и нацизма. Поскольку система была экономически и политически ослаблена, он допустил их эскалацию, приведшую к мировой войне. Уже тогда аналитики поставили вопрос об эффективности демократии западного типа и системы так называемой представительской народной власти вообще. Таким образом, можно сказать, что критический анализ западного демократического общества в условиях нынешнего экономического кризиса ожидаем, а востребованность радикальных решений подразумеваема. Мысль специалистов, соответственно, возвращается к размышлениям об исходных принципах демократии, чтобы найти удовлетворительные ответы.

Исходную проблематичность демократии нам открывает уже анализ античного полиса. Власть народа в полисе пришла на смену власти одного лица - будь то монарха, будь то диктатора. Осуществлялась она через представительство народа, тогда как ее форму и пределы, получается, уже исходно определяло участие народа в общественном управлении. В греческом полисе право участия в решениях по общественным вопросам имели только свободные граждане, изначально лишь они - те, которые могли иметь оружие и потому были защитниками свободы полиса. Рабы, слуги и женщины не были включены в процесс принятия решений и представительства народа. Участие в принятии решений со временем распространилось также на несобственников и небогатых, т.е. на людей простых в социальном и культурном планах, каковыми и были люди свободные, но без реальной экономической силы. И как раз это участие народа из низших слоев, который не имел образования, а значит и собственного политического сознания, наводила античных авторов, в большинстве случаев, на жестокую критику демократии как насильственной формы народной власти как «против свободы направленной системы»[2]. Демократию, следовательно, отвергали из-за ее насильственной природы. «Кратос», собственно, означает насильственное осуществление власти, которую исполняет «демос» - несобственники[3].

Когда после гражданских революций во Франции и Америке устанавливались первые демократии в нынешнем смысле, они сразу же были подвергнуты критике во имя слободы и законности. Так, например, Алексис де Токвил (Alexis de Tocquevill) в своей книге «О демократии в Америке» (1835 - 40) писал: «По уму я имею сочувствие к демократическим институтам, но я по определению аристократ, т. е. презираю массу и опасаюсь ее. Страстно люблю свободу, законность, уважение к правам, но не демократию... Ненавижу демагогию...» [4].

Как проблема опять появляется народ, «стихийный» носитель власти, хотя ни во французском конвенте, ни в американском парламенте, во время первых демократических выборов представителей народной власти не избирала вся популяция граждан. Народные демократии социалистических режимов своей системой хотели освободить «стихийность» воли народа и одновременно обеспечить участие всех граждан в выборах. Это они осуществили с помощью диктатуры через так называемый пролетариат, точнее - партию, члены которой единственно могли быть избранными в народные представительства и быть носителями власти. Так народная демократия стала маской для диктатуры партийной верхушки.

Западный тип представительской демократии в ходе истории развился через сословное представительство в партийный плюрализм, который обеспечил партиципацию всех граждан на основе различия идейных (идеологических) ориентаций и особенно сооответствующих им также разделений по отношению к собственности. Эта демократия представляла образец политически канализированного столкновения между различными социальными статусами и интересами. Чтобы эта система представительской демократии продолжительно действовала и предотвращала диктатуру меньшинства над большинством, сформированы принципы, которые нужны демократическому устроению. Однако этим демократия не преодолела исходной дилеммы. А именно: вопрос, как обеспечить то, чтобы представители народа были действительными защитниками свободы граждан и гарантами их прав. Эта дилемма во всей своей противоречивости проявляется как раз в транзиционных странах, которые своих граждан столкнули в социальный коллапс и, как следствие, в социальную несвободу.

Демократия и социальная защита граждан

Демократия политического плюрализма, сформировавшаяся в западной цивилизации, несмотря на свои слабости, представляла ту форму власти, которая пыталась обеспечить законность, свободу и права человека. Она ввела, собственно, сущностные принципы той системы, которую мы сейчас воспринимаем как демократическую. На первое место ставится основной принцип Французской революции: свобода, равенство и братство всех людей. Этот принцип оказался весьма обобщенным, и его можно было заявлять в рамках различных общественных систем и цивилизаций, но, также, можно было и манипулировать им. Поэтому его невозможно понимать иначе как утопический идеал, к которому на практике мы можем только приближаться. Сейчас эти принципы заключены в пакет прав человека и гражданских прав. В демократические стандарты, соответственно, непременно входит обеспечение прав человека и, что сейчас особенно упоминается, - социальная защита. В так называемые системные принципы демократического устроения зачисляются также: принцип конституционности, который обеспечивает формальное равноправие всех граждан перед законом; принцип плюральности, а значит и терпимости как основной модели поведения в демократическом обществе; принцип ограничения власти, что означает не только разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную, т.е. разделение компетенций, но и ограничение времени ее действия/мандата, а также включает и надзор над органами власти (Уже анализ этих нескольких перечисленных принципов и стандартов демократии обнаруживает, в какой системный кризис зашла западная демократия).

Нынешняя представительская демократия западного типа основывается на общем избирательном праве, которое дает возможность избирать, а в принципе также возможность, что и любой будет избран. На практике же возможно, что в парламент избираются только отдельные лица, которым обеспечены общественное влияние и деньги для финансирования избирательной кампании. Это значит, что в избирательную борьбу может включиться лишь то лицо, которое организационно входит в мощную партию либо если оно обеспечило себе лично поддержку капитала. Партии по своим спискам сначала запускают свои руководящие кадры и кандидатов, достаточно узнаваемых популистски, либо таковых предлагают владельцы капитала, которые и финансируют избирательные действия партии. Короче говоря, возможность быть избранными имеют только те, за которыми стоит сила капитала, поскольку сейчас партии западной демократии в конечном итоге - это политическое представительство капитала, в то время как их политическая идеология - это лишь средство пропаганды, в большей или меньшей степени. Именно рыночный фундаментализм - то, что все решает капитал и что политика понимается лишь как елемент рыночной экономики - более всего разрушает плюралистическую систему представительской демократии.

Если следующая важная особенность демократии (хотя, как показывает практика, чисто формально власть народа - это более идеологическая конструкция, нежели фактическое положение) заключается в том, что она является общественной системой, которая обеспечивает гражданские права и основные свободы каждой личности, то, с учетом упомянутого основного определения демократии, ясно, что эти права и свободы личности обеспечены лишь в принципе. Между тем, в реальности это не так, поскольку права и свободы отдельных лиц обусловливаются не самой по себе общественной принадлежностью этих лиц, а их положением в обществе, позицией, которая определяет их участие в общественной власти. Если при социалистической народной демократии это было выражено их идеологической принадлежностью или непринадлежностью к партии, в социальном плане их права были обеспечены из-за идеологических основ системы - соответствующее социальное равенство и достоинство труда, т.е., право на труд было фактически обеспечено через возможность трудоустройства для всех. При капитализме обеспечение гражданских прав и свобод, прежде всего социальной безопасности и права на труд, зависит од силы отдельного лица, т.е. способности участвовать в общественной власти - то ли капиталом, знаниями и способностями, то ли общественным статусом, к которому относится также и система социальных связей и привилегий. Однако всегда определяющей является власть капитала. Капитал обеспечивает его собственнику доступ к образованию, влияние на политику, включение в политические структуры и доступ к публичным функциям. Если коррупция позволена, то здесь и влияние на так называемых представителей народа (парламентариев), на исполнительные органы власти, а также на государственное управление, которому бы следовало быть автономным и подчиненным лишь профессиональным критериям. Это влияние особенно в транзиционных государствах выражается в своем брутальном виде, из-за того, что капитал непосредственно попадает в структуру власти и, как следствие, позволяет носителям функций власти и государственного управления воспринимать и использовать свое положение как «феод», который им должен приносить определенное участие в общественных привилегиях и финансах. Коррупция власти и государственного управления не является чем-то вроде кривой дорожки в демократии капиталистического типа, особенно неолиберального, нет; она является способом функционирования этой демократии, отчужденной от своего основного предназначения, а именно - дать возможность народу осуществлять власть над самим собой.

Сущностное значение демократии должно было бы заключаться в том, что она - реализованный образец правления, который обеспечивает постоянную циркуляцию представителей власти, т.е., чтобы представительская власть была временной. Парламентская демократия в принципе является этим, если отвлечься от того, что существующий механизм партийной системы дает возможность для ротации (перемещения с одной функции на другую) этаблированной номенклатуре. Прежде всего партийная система, которую содержит капитал, дает возможность сохранения одного и того же профиля политики, обеспечивающей капиталу его власть. Неолиберальная идеология выдвинула даже тезис, что свободный рынок является единственным гарантом демократии. Что неверно, поскольку это система, которая обеспечивает искючительно власть капитала и тем самым обусловливает не только социальную, но и политическую исключенность большинства граждан, и она не может быть демократичной в сущностном смысле. Ханна Арендт (Hanna Arendt) поэтому говорит о пределах механической демократии[5].

Далее, демократия реальна тогда, когда она обеспечивает плюрализм. Демократия - не диктат олигархии (будь то идеологически-политической, будь то капитала) и не тирания большинства; она должна обеспечивать участие всех, что означает участие вовсе не механическое, а сущностное. Должна обеспечивать реализацию различных интересов, прав общностей и отдельных лиц на основе реализации собственных позиций. Поэтому обеспечение плюральности является одним из основных исходных положений демократического устроения. Плюральность достигается через политический плюрализм партий. Скандинавский образец парламентской демократии, например, поддерживавает как можно более многочисленную партийную арену и способствует тому, чтобы все точки зрения были представлены в парламенте и таким образом обеспечивали реализацию различных подходов и программ. Это, конечно же, образец, довольно успешно чтящий принцип плюральности - намного более, чем двухпартийный американский тип, который трудно назвать чем-то большим, нежели формально плюральный. Транзиционные государства, по западноевропейскому образцу, стремятся к формированию двуполюсного партийного устроения. Так что между собой сражаются за власть две партийные коалиции, в которых объединяются идеолочески подобные партии. Этот образец дуализма структуры власти несколько разбавляет гражданско-общественная инициатива, которая во время расцвета демократии и в начале транзиции имела сильное влияние на политику, поскольку ее деятельность была поощряема и систематически обеспечиваема. Сейчас же мы оказались в положении, когда гражданский элемент затирается, даже и на Западе, а в транзиционных государствах это уже очевидно. Таким образом принцип плюральности значительно сужается и все более исчезает из образца западной демократии.

Уже перечисленные факты показывают, что демократия как система находится в серьезном кризисе. Юрген Хабермас (Jürgen Habermas) говорит о структурных изменениях общественности. Он приходит к заключению, что государство (вернее, этаблированные носители политической власти и капитала) подмяло общественность тем, что уничтожило гражданское общество. Через СМИ, которые контролирует капитал, народу навязывают наркотизацию потреблением и планомерно делают его неспособным к активной и общественно-критической политической деятельности [6]. Интересы политических и капиталистических структур выражаются также через нажимы, чтобы гражданское общество как механизм непартийно действующих общественных сил, которые в основном желают освободиться от этой смычки политической и финансовой доминации, сделать невозможным. Этот процесс выразительно очевиден именно в транзиционных государствах, где силы гражданского общества вызвали смены режимов и внесли наибольший вклад в установление демократии, но после десяти с лишним лет транзиции, можно сказать, уничтожены и (само)упразднены. Последствия распущенности и авторитарности политических элит таким образом выражаются в неэффективности политической жизни и бездействии демократических механизмов, поскольку нет более корректив, которые бы производила общественная инициатива граждан. Такое положение идеологов неолиберализма стимулирует уже публично выражать сомнения в достоинствах всеобшего избирательного права. Так, Пьер Розанвалон (Pierre Rosanvallon)[7] отстаивает тезис, что всеобщее избирательное право больше не может быть единственным источником демократической власти. Ограничение всеобщего избирательного права, за которое выступают идеологи неолиберализма, всего лишь открыто реализует установку, чтобы демократическую представительскую систему ограничить или даже упразднить и заменить ее властью олигархии, точнее властью собственников и распорядителей капитала. Так свобода при власти капитала всегда возвращается снова в среду созданных общественных сил и так демократическая власть проявляется лишь как идеологическая конструкция.

Лучано Канфора (Luciano Canfora) в своей работе «Демократия - история одной идеологии» приходит к важным выводам: «Демократия... это... неясное явление: она означает (всего лишь) временное преобладание менее имущих между бесконечными битвами за равенство; это исторически растяжимое понятие, которое включает всегда новые и все более подверженные угрозе 'права'»[8]. Этот факт Канфора соотносит с историческим конфликтом между социалистическим и западным мирами, когда подытоживает, как «демократия получила роль противовеса социализму (или 'коммунизму'). Это для политики Запада большая пропагандистская победа: особое значение приобрело само слово, ее называющее, хотя в действительности она большими шагами приблизилась к тому, чтобы восстановить наименее контролируемую либералистическую экономику и, готовая ко всему, использовала против 'коммунизма' также государственный (в том числе нелегальный) аппарат. Для нее Божьим даром было, что всё это назвали демократией». Затем он делает заключение, что «демократия не является формой правления, поскольку не является типом конституции, демократия может существовать, но лишь частично, или ее вообще нет. Опять-таки, она может реализоваться в рамках самых разных политико-конституционных форм.... Свобода (всегда) побеждает демократию. Конечно же, свобода не всех, а тех, которые в состязании оказываются 'сильнее' (народы, религии, отдельные личности).... В этом смысле оправданным представляется мнение Леопарди о нераздельном и неизбежном переплетении свободы и рабства.... Рабство, конечно же, географически разделенное, мудро рассеянное и информационно прикрытое.... Победила свобода - в западном мире - со всеми страшными последствиями, которые эта победа принесла другим или еще принесет».[9] Так говорит Канфора. Свобода, о которой он здесь ведет речь, конечно же, не реальная, поскольку она не общая, означающая свободу меньшинства (олигархии), которое узурпировало политическую власть и власть капитала. А именно, как говорит Терри Фаглтон (Terry Fagleton): «Моя свобода должна постулировать свободу других... Только так она может избавиться от своего потенциально террористического значения»[10]. Значит, если система обеспечивает свободу не всем, а только лишь имеющим общественную силу, у которых необузданную молу только ограничивает, это значит, что она дает привилегии меньшинству, тогда как большинство толкает в рабское положение.

Из-за этого ответ народа на сужение демократических прав в обществах западных стран по преимуществу растерянный. Граждане осознают, что избранные представители отстаивают не их интересы и не интересы общества в целом, а узкие интересы капиталистических и политических элит, что является причиной все большего игнорирования выборов. А этим лишь поддерживаются процессы уменьшения демократических достижений, которые западное общество обеспечило революциями и общественными реформами на протяжении двух веков. Процесс снижения демократических стандартов и даже подразумевающихся прав в нынешнем положении протекает прежде всего с помощью манипуляций и формирования общественного мнения, а ведет он к системному ограничению демократии и общественной свободы. Сами призывы идти на выборы не могут сдержать тенденцию восстановления авторитаризма. Нужна коренная общественная реформа, либо демократия в западной цивилизации исчезнет. Канфора заключает: «Демократия помещена в будущее время и снова ее придумают другие люди. Возможно, это будут не европейцы»[11].

Труд и солидарность при капитализме

Первый вопрос, который ставит существующий кризис, это: связаны ли между собой капитализм рыночной экономики и демократия? Если примем тезис, что социальные утопии не способны осуществить благополучие общества и обеспечить демократию, тогда кажется, что это так. В пользу этого тезиса свидетельствует факт, что исторически реализованные социалистические системы проявили себя как тоталитарные и экономически неэффективные. Между тем и либеральный капитализм со своей верой в исключительную власть свободного рынка вызывает социальное расслоение общества, так называемого общества благосостояния и все большее обеднение третьего мира. При этом он непоправимо и непомерно тратит природные богатства и уничтожает природу, что представляет угрозу для нормального развития человека и цивилизации. В этом отношении такая система ничуть не лучше прежде конкурентных коммунистических режимов, а еще хуже она в плане введения длительных системных социальных регуляторов в свой экономический строй. Капиталистическая система планово, как это делала и система коммунистическая, охраняет свое положение со всеми формами общественного насилия, вплоть до войн за источники энергии, уничтожения демократии в порабощенных государствах и формирования в них диктаторских режимов и т.д. Соответственно, капитализм, сам по себе, нисколько не демократичнее.

Демократия и система хозяйствования не имеют между собой зависимости. Поэтому Эвелин Пиллер (Evelyne Pieller) задает вопрос: «Как добиться, чтобы демократия, власть народа над народом, была эффективна при власти рынка?»[12]

Это сейчас, конечно же, один из ключевых вопросов. Демократии невозможно достичь без общей социальной защиты всех граждан, которая зависит от успешности и мощности экономики.

В общем, здесь речь идет об одной из наиважнейших проблем капитализма. А именно, речь идет о том, что капиталистическая система оставляет без внимания ту основную ориентацию, что капитал не может удовлетворять искючительно свои интересы, а должен действовать в интересах всего общества. Капитал зависит не только от различных общественных факторов - например, от социального положения рабочих, и уже с этой точки зрения имеет непременные социальные обязательства. Отговорки, что в таком случае речь заходит об этических критериях, которые рыночная экономика не обязана соблюдать, не выдерживает критики. Ни одно человеческое общество не может функционировать иначе как в зависимости от всех своих членов и общественных групп, которые эти отношения учреждают, и потому закономерны этические критерии. Поэтому никая часть общественной жизни не может быть исключена из регулятивной этики. Принцип, что собственничество имеет социальные обязанности, известен и действовал, причем не только в бывших социалистических системах экономики. Как пример теоретического укоренения этого принципа следует вспомнить общественную и экономическую теорию, которую сформулировал основатель словенской социологии и экономии, первый теоретик самоуправления, профессор университета доктор Андрей Госар[13] ) еще в 30-е годы XX века, а как первый министр по социальным вопросам Правительства Королевства СХС и частично осуществил на практике. Теории о необходимости этического поведения в экономике, соответственно, не новы, только власть капитала их отбросила, когда не стало больше опасности общественных переворотов, которые на Запад мог «импортировать» коммунистический блок. Между тем, общественные перевороты всегда возникают из условий в самом обществе, т.е. возникают из системных ошибок общественного устроения конкретного общества, так что нет потребности другие политические и экономические системы навязывать, хотя это делают теперь капиталистические суперсилы. В этом смысле вампирство меркантилистского капитализма близоруко, что показывает и сам нынешний кризис этой системы. А система эта не сможет выжить, если не реформируется, поскольку она уничтожит свою основу - общество западной демократии и его цивилизацию.

Системные реформы следовало бы начать в теории капиталистического общественного строя. Один из ключевых, наиважнейших вопросов - это, конечно же, социальные обязанности капитала, которые неолиберальная идеология не признает или признает лишь частично, в неполном пакете так называемой социальной помощи, ибо их (социальные обязанности) отвергает как реликт социализма. Поддержание социального мира она понимает как обязанность государства, т.е. перебрачывает это бремя на чужие плечи, хотя социальные конфликты систематически вызывает именно капитал со своей политикой рыночного фундаментализма, а о необходимости обеспечивать социальное равновесие вообще не желает ничего слышать. Поэтому капитал посредством рычагог политического влияния успешно блокирует соответствующие реформы, которые бы государству дали средства для облегчения растущего социального бремени, поскольку государство эти средства не может собрать при существующей налоговой системе, дающей привилегии капиталу через несоответствующие налоги. Если и далее политика останется всего лишь трансмиссией силы капитала, общество будет только глубже затягиваться в состояние внутренней блокады и кризиса. Такое состояние сейчас мы имеем в транзиционных обществах. Рыночная экономика, если желает быть эффективной, должна осознавать свои закономерности, а их должна учитывать и политика при своих вмешательствах в эту сферу. Между тем, она не может давать привилегии капиталу, а должна, собственно, во всю систему вставить рычаги для сохранения социальной стабильности. Если когда-либо взаимозависимость всех общественных факторов была налицо, то это во время нынешнего кризиса. Демократически избранная власть сейчас должна - что оправдано больше, чем когда-либо ранее - установить механизмы для эффективного регулирования капиталистической рыночной системы, которая по своей основной интенции исходит из удовлетворения человеческой алчности и эгоистичности, а не из этической ответственности по отношению к другим.

Общественная теория и политика должны вывести на чистую воду все, что се касается содержания социальных обязанностей капитала, т.е. собственничества. Социальные обязанности включают в себя не только лишь некую социальную помощь тем, кто не может работать и что бы должно было быть бременем государства. Социальная защита включает широкую сферу прав. Во-первых, достоинство человека как трудящегося и, тем самым, достоинство труда. Каждый человек имеет право на труд, не только в принципе, начелно, но и прво на обеспеченную возможность трудоустройства. Достоинство человека обусловлено возможностью, чтобы о своей жизни человек заботился сам. Это влечет за собой личную ответственность человека за собственное существование и развитие всего общества. Значит, трудоустройство человека имеет и дополнительный благотворный эффект для общества, поскольку лучше всего предотвращает общественные отклонения. Социализм решил вопрос массовой трудоустроенности экстенсивным трудоустройством и так регулировал эту проблему ураниловкой уровня жизни для всех. Это, с точки зрения отдельных лиц и некоторых слоев (скажем, интеллигенции) было несправедливо, а для системы в целом это было понятным и оправданным. И при капитализме также имеются подобные аномалии: например, то, что физический труд, на который не хватает рабочей силы, предоплачивается, ибо так диктует логика рынка. Принцип социальной справедливости в данном случае нарушен. Соответственно, следует этический критерий социальной справедливости системно ввести в рамки всего общественного устроения. Достоинство труда - это не только обеспечение работой работника, если все превращено сугубо в отношения найма с гарантированной (по правилу) самой низкой платой, которую отвоевали профсоюзы в борьбе с работодателями; оно предполагает также справедливый учет труда в прибыли. Неправовое положение работника при капитализме предопределяется несправедливым учетом труда в прибыли, отсутствием правовых норм и законодательства, чтобы эти критерии принимались во внимание. Такая система основывается на капиталистическом подходе, в соответствии с которым только капитал (собственность) приносит прибыль, а труд понимается как распределяемый материал, иначе говоря, как отношения по найму между работодателем и работником. Эта нерациональная (ибо направлена лишь на кратковременные корыстные интересы капиталиста) и неэтичная логика заходит так далеко, что многие неолибералы требуют упраздения так называемого синдикального капитализма, т.е. требуют отмены права на профсоюзную борьбу, посредством которой трудящиеся весьма мучительно прокладывают путь к сохранению основных прав - тех, что, само собой разумеется, должны проистекать из труда и должны, соответственно, быть системным образом включены в капиталистическую экономическую систему.

Правовой порядок в Европейском союзе узаконивает профсоюзные права работника, и хотя учет социальных норм обеспечивается, но их проведению в жизнь препятствует общественное воздействие, предопределяемое наличием и отсутствием капитала. Если всю вместе взятую общественную структуру предопределяет логика капитала, то ясно, что систематическому расслоению общества, а тем самым и обеднению все большего числа людей, противостоять невозможно. Такое положение ведет к социальным конфликтам и, в конце концов, так или иначе к ликвидации демократии (с диктатурой олигархии или с револуционной диктатурой). Нужно, значит, узаконить выверенное отношение к труду, а тем самым и к социальному спокойствию. Недостаточно воспитывать общественную солидарность, поскольку те, кто имеет силу в обществе, этических принципов всегда избегают. Важность труда и необходимость солидарности нужно утверждать на основе более широкой ответственности отдельно взятой личности за все общество и за природу, а это ради собственной безопасности и интересов, более широких, чем прибыль, должен уважать и капитал. Если когда-либо это было очевидно, то именно сейчас, когда существующая капиталистическая система привела человечество к состоянию невыносимого использования и самой природы, что ставит под угрозу не только общественное спокойствие, но и само существование человечества.

Хабермас, анализируя нынешнюю общественную реальность, приходит к заключению, «что либеральные порядки зависимы от солидарности граждан»[14]. Но этого недостаточно. Гражданская солидарность всегда хрупка во всех системах, не только при капитализме, хотя она зависит от доброй воли людей. Гарантировать ее должен весь общественный строй. Выхода из кризиса невозможно ожидать, если будут навязаны либералистские позиции. Хабермас явно критически освещает нынешний кризис, когда говорит: «Рынки невозможно демократизировать так, как государственное управление, а они все больше принимают на себя ведущую роль во всех сферах жизни, которые до сих пор, в соответствии с нормами, связывали политические и предкоммуникационные формы... Это переориентирует не только частные сферы на механизмы поведения, сориентированного на успех и на собственные интересы. И сфера, которая должна легитимизироваться общественностью, сужается. Гражданское частничество увеличивается с утратой воли, а это является следствием того факта, что демократическое формирование мнения и воли утратило функцию... Учитывая конфликты и большую социальную несправедливость в мировом сообществе... на пути восстановления международного права растет разочарование с каждым новым провалом» [15]. К этой критике следует добавить и то, что речь идет не только о недостатке предполитических, спонтанных источников социализации и этического поведения. Речь идет об искаженном подходе, на котором основывается капитализм рыночного фундаментализма. Собственно, личный интерес - это вовсе не единственный двигатель общественной жизни, равно как и индивидуализм, и борьба всех против всех. Если либеральное государство не способно охранять гражданскую солидарность и демократическое поведение, это значит, что оно принимает тоталитаризм власти капитала. Это возможно оттого, что исходит от ошибочной посылки об абсолютной ценности индивидуума. Факт, что демократия осуществляется и сохраняется на взаимозависимости равноправных субъектов. Это не предполитическая форма социализации, а та, которая даже восстанавливает демократию. Солидарность - не вопрос доброй воли или этического сознания отдельной личности, она - условие, чтобы общество функционировало вообще как объединение равноправных субъектов. Поэтому демократия понимается как более высокоразвитая форма включения человека в общество, поскольку она в свою систему включает этику и культурное сознание человека. Через такую осознанность человек становится гуманным существом и на пути своего эволюционного развития поднимается выше животного сознания и поведения. Если примем положение, что для постметафизического мышления значима «этическая сдержанность» (Хабермас), что означает презирание и отрицание этического мышления, тогда нужно сделать вывод, что современный человек устремился к суицидности. Без этической позиции, без солидарности между людьми и ответственного отношения к природе, при нынешней степени технологического развития невозможно избежать катастрофы мирового масштаба. А это сознание необходимо нормативно определить и ввести в само общественное устроение.

О перераспределении благ

Многие теретики, а также и политики осознают это, почему и ищут ответ на вопрос, как мирным путем обеспечить политическую свободу, демократический строй и социальное равновесие. Одним из путей обновления демократии было бы уважение принципов ее, т.е., как говорится, уважение этических критериев в политике. В этом духе прежде всего французский президент Ширак (Chirac) сделал интересное заявление: «Демократия - не только система, она - также и культура». С этим, конечно же, мы соглашаемся. Между тем, без механизмов, которые формируют законодательство и общественная система, даже обладающая этическим сознанием личность не может существенно повлиять на корни антидемократической направленности, которые восстанавливает неолиберализм. Общественные проблемы невозможно из сферы политических решений переместить в поле некоего коллективного этического сознания. Прежде всего потому, что этическое сознание, всегда проявлющееся только как личное справедливое поведение отдельного лица, не означает реализации социальной справедливости в обществе. Нужна реформа демократического общественного устроения, которое бы справедливость систематически чтило. Коммунистический эгалитаризм этого не мог, поскольку он, как революционная практика, исходил из этического релятивизма. Поэтому и дал убийственные результаты в плане свободы и гражданских прав личности, а также и слабые результаты в экономике. А неолиберльному виду капитализма свойственно отвергать включение какого бы то ни было этического мерила в свою систему. Каковы же, соответственно, результаты его практики, видно уже сейчас.

Республиканский принцип равенства предусматривает устранение политических, социальных и экономических различий между гражданами. Поэтому большинство критически настроенных политологов выступает за учреждение своего рода нормативной либеральной капиталистической системы, которая бы преодолевала абсолютную власть рынка, которую отстаивает неолиберальный капитализм. Таким образом было бы установлено равновесие между капиталом и социальным устроением. Это должно осуществляться посредством контроля и регулирования рынка и при учете политики солидарности. Такие идеи не новы и сами по себе не эффективны, что нам ясно из истории. Идея солидарности в западной общественной мысли присутствует еще со средины XIX века; соответствующее понятие ввел Pierre Leroux в 1840 году в работе о гуманности[16]. Но принцип солидарности эффективно действует лишь тогда, когда он введен в экономической устроение. Систематическую солидарность возможно обеспечить только с помощью законов, посредчтвом которых перераспределяются богатства.

Принцип перераспределения богатств, т.е. доходов - собственно, один из факторов обновления действия демократической системы. Здесь открываются два пути, как считает французский социолог Моник Канто-Спербер (Monique Canto-Sperber). «Республиканская и либеральная идея солидарности, которая постепенно реализовалась во Франции XIX века, уже требовала перераспределения богатств. Социализам эту идею перенял как суть своего строя. Между тем, как понимать перераспределение? Если перераспределение - принцип, это значит, что ключевым моментом социалистической политики является трансфер доходов. В радикальной форме этот принцип предполагает выделение дополнительных средств самым бедным, при чем второстепенное значение имеет влияние политики на экономику, модели поведения (желание трудиться) и убеждение, что каждый человек имеет ответственность перед обществом. Андре Филип (Andre Philip) в известой работе 1971 года называет это «дистрибутивным социализмом», который, по его мнению, «достигает вершины возможностей от великих реформ 1936 года». Под влиянием диструбуционизма концепт солидарности стал синонимом налоговой политики, тогда как, между тем, в начале века еще считалось, что перераспределение при помощи налога - это своего рода добрая воля государства. Если же, наоборот, перераспределение мы считаем результатом, тогда стремимся увеличить общие источники и обеспечить постоянную экономическую активность, чтобы все, а особенно те, которые имеют уже на старте меньшие возможности, могли найти шансы для развития в сфере, где они эти возможности используют и реализуют...»[17]. Эта дилемма сейчас актуальна именно в транзиционных государствах, которые отвергли социалистичкую форму социальной солидарности. Если перераспределение богатств является принципом, это значит, что трансфер доходов является ключевой задачей социальной политики, как в связи с налоговой политикой, так и с социальной помощью самым бедным. Но этого недостаточно; это ведь только устранение последствий. Первая задача государства заключается в том, чтобы обеспечить перераспределение богатств как результат экономической политики. Это значит, что нужно ввести систематическую ответственность собственников за социально устойчивую систему, что невозможно иначе как посредством систематического ограничения собственничества и его прав. В связи с ограничением прав собственничества речь идет не о рестриктивной политике какого-то лишения власти, речь идет об уважении принципа взаимозависимости и с ним соотносимых прав также и в экономике. При создании новых ценностей и доходов одинаково участвуют капитал (собственность), труд и государство, поскольку оно частично обеспечивает образование, развитие технологий и науки, а также саму систему и среду, чтобы производство могло успешно и эффективно развиваться. Поэтому все эти факторы должны иметь определенное участие в экономических решениях и распределении доходов.

Ограничение собственничества, соответственно, не нужно осуществлять по образцу социалистического подхода к личной собственности, ибо таким образом власть вводит ураниловку в структуру собственности. Демократическое государство должно развить демократические способы ответственного перераспределения собственности. Демократическое государство обязано - не только во имя общего благосостояния и обеспечения социального равновесия как условия демократического устроения - установить ограничение необузданных прав, которые используют капиталисты для владения собственностью. Прежде всего надо системно определить и осуществить перераспределение прав принимать решения в экономике, а вместе с тем и редистрибуцию прибыли. А это возможно только тогда, когда будет устранен ныне преобладающее и искючительное влияние капитала на политику, ее представителей и рычаги. Свобода будет гарантирована только в такой демократической системе, где политическое влияние будет распределено между всеми носителями общественной жизни. Только тогда политика осуществит системные реформы, когда обеспечит постоянное ограничение самовољного распоряжения собственностью. Пример: законами нужно воспрепятствовать разорению предприятий и преднамеренной их ликвидации. Не позволять, чтобы капитал, созданный в одном государстве, уплывал в иные государства. Нужно определить обязательный уровень вложений капитала в развитие технологий и рационализацию производства, образование работников, улучшение условий труда и всего, что способствует сохранению и увеличению числа рабочих мест. Далее, социальная обязанность капитала заключается также и в том, чтобы заботиться об обших социальных программах, о состоянии здоровья населения, о повышении образовательного и культурного уровня, о защите окружающей среды и, что не последнее, о рационализации потребления всего общества. В связи с этим принципом нужно облагать налогами ненужное потребление (высокие налоги на табак, алкогольные напитки и т.д.), а прежде всего на предметы роскоши и соответствующего рода расходы владельцев собственности, те доходы, которые получены не трудом, более всего - по прогрессивной налоговой шкале. Вот лишь несколько идей, которые в общественной и экономической теории уже известны, а конформистской политикой и политиками ныне забыты.

При этом следует поставить вопрос: нова ли социально-либеральная идеология, которая пытается внести в политику некие моральные принципы солидарности (чтобы сохранить свое привилегированное положение), но не готова ее системно узаконить, чем бы также обеспечивала политическое и экономическое равноправие граждан, а не только укрепляла власть общественных элит. Солидарность как доброта - нечто необязательное и как таковая лишь прикрывает факт, что правящие общественные слои не готовы отказаться от неправедного обогащения. Под маской некоего морального преображения сторонники этой идеологии всего лишь охраняют состояние подчиненности большинства, что ведет ко все большему снижению демократических стандартов. В этом смысле сделано много заявлений лидерами мировых держав, прежде всего представителями крупного капитала и МВФ, которые выступают за политическую солидарность в смысле милостыни, которая бы должна была обеспечить социальный мир. Между тем, солидарность на основе доброй воли, которая при этом игнорирует или отменяет основные демократические ценности - равенство и свободу - является лишь маской для установления мягкой диктатуры олигархии.

Перераспределение собственности - не только этическая надстройка демократической системы, она должна стать системной, а регулировать ее должна правовая система государства. Только так она даст долгосрочные эффекты. Бедному поможем не в том случае, когда ему дадим рыбу, а когда научим его ловить рыбу и это ему, кроме того, обеспечим. Поэтому нужна реформа демократической системы - конечно, такая, чтобы в принятии политических решений мог участвовать каждый, а чтобы по экономическим вопросам решения принимали, вместе с предпринимателями и государством, также работники. Лишь в рамках такой системы можно требовать, чтобы законом регулировалась солидарность, а также обосновывалась личная этическая ответственность за благосостояние общества. Такая система требует, конечно, нового типа демократии.

К консоциативной демократии и обществу самоуправления

Таким образом, возможно ли установить демократию, в которой бы политическое участие граждан било обеспечено целиком и полностью, т.е. с удовлетворением всех легитимных интересов народа, при одновременном участии всех в принятии решений по производственному процессу активных субъектов и их пропорциональному участию в прибыли? Лишь такой вид демократии обеспечил бы реальную свободу всем гражданам, поскольку не давал бы привилегий меньшинству. Для осуществления такого типа демократии требуется, во-первых, наново определить, что в понятие народа сейчас включает общественная теория и практика. Народ - это не анонимная и не однородная масса, а множество отдельных личностей со своими интересами, сообщество меньшинств и личностей. Новый демократический порядак должен обеспечить именно возможности для реализации множества интересов всех объединений и отдельных лиц. Липсет приходит а выводу, что «стабильную демократию можем обеспечить только в том случае, когда отдельные лица и общественные группы осуществят большее участие в политике»[18]. Это значит, что свои интересы каждый реализует не только как гражданин, а должен их реализовывать также как член профессиональных или основанных на экономических интересах объединений (как работник, например), как участник гражданских движений и т.д. Аналогично рассуждает и Лийпхарт, предлагая учредить «консоциативную демократию», которая системным образом снижает напряженности в обществе. В своем анализе он говорит о межэтических проблемах и о том, как их преодолеть, но тот же образец можно реализовать также в преодолении социальных конфликтов. По его дефиниции, «консоциативная демократия - это система, которая включает различные сегменты, а каждый из них обладает высокой степенью автономии в осуществлении своих компетенций... При консоциативной демократии все сегменты влияют на решения сообщества, при чем степень их влияния соответствует степени их представленности» [19].

Одна из осуществляемых моделей демократического принятия решений - субсидиарность, которая практикуется в управленческо-политичкой сфере и дает возможность на локальном уровне реализовать интересы местного населения. Субсидиарность является исходно образцом демократического руководства Церковью. «Субсидиарность имеет исток в предмодерных институтах общества,... (также) и в экклезиалистических иерахических компонентах», - делает заключение Балибар Етиен (Balibar Etienne) [20]. Субсидиарность предполагает, что отдельное лицо - это фактор, не только индивидуально принимающий решение, но действующий всегда включенно в коллектив, общину. Этот общественный аспект выразительно экклезиастичен и он апплицировался, также, на общество, а именно - на общество народного государства. Это для неолиберальной идеологии стало злом номер один, поскольку неолиберальный капитализм основан на индивидуализме. Так, в обществах западной демократии понятие общины почти исчезло. Оно сохраняется в церковной терминологии, а на практике сознание об общине как образце субсидиарного руководства Церковью сохранятся в своем изначальном виде еще только в православной Церкви, где называется соборностью. Европейский союз принцип субсидиарности осуществляет на политическо-управленческом уровне, что дает возоможность на локальном уровне реализовать локальные интересы, но он все еще подчинен интересам носителей общественной силы, а в конечном итоге и капиталу, ибо не согласен с концептом коллективной общественной структурированности.

Для реализации реальной демократичности модель субсидиарности недостаточна, ибо является лишь одним из ее сегментов, поскольку осуществляет только локальный управленческий аспект суверенности. Для установления современной политической модели демократии западные общества ищут новые формы. Уже упомянутая скандинавская модель демократии поддерживает деятельность как можно большего числа партий и их вхождение в парламент, что обеспечивает представительство множества интересов уже в самой законодательной ветви власти. Это, затем, отражается в формировании исполнительной власти и в функционировании правительства. О техническом и профессиональном ведении государственных дел заботятся независимые органы государственного управления, с их автономностью и профессиональной компетентностью. А это предотвращает у них коррупцию и опасность, что функция будет злоупотреблена как феод. Такая системав скандинавских странах очевидно эффективна, конечно, и вследствие развитого гражданского сознания, а также ригорозных санкций против злоупотребления. Развитие политической демократии в остальной Европе, особенно в транзиционных странах, показывает, что реализуется американская, биполярная система, что не только несет опасность нового идеологического разделения, но нахождение попеременно двух идеологически различных партий у власти обеспечивает прикрытую власть олигархии, а также, прежде всего, постоянную политическую коррупцию. Такая модель демократии кризис ее только оттягивает.

Реформа общественного устроения должна свезать концепт плюралистической модели демократической партиципации, которая включает различные каналы политическог участия отдельных лиц и общественных объединений: начиная с выборов в представительские органы членов различных политических партий и представителей организаций по интересам до гражданско-общественных движений и инициатив, с моделью раскинутой сети принятия решений и полномочий. К этому концепту демократии более всего приблизилась система самоуправления, которая принцип власти народа реализует полностью, как на уровне управленческо-политическом, так и на экономическо-политическом. Эта система включает как принцип субсидиарности, так и принцип участия всех общественных групп, равно как и меньшинств, и отдельных лиц, и, что особенно важно, - на всех уровнях принятия решений и общественного управления. Парламент демократии самоуправления должны составлять представители всех общественных групп, объединений по интересам и слоев. Таким образом парламент был бы составлен из различных советов (палат): политический, сословный, групп по экономическим интересам и т.д.

Избирательное право конкретного лица не должно быть покрыто всего одним избирательным голосом, а иметь столько голосов отдельных лиц, сколько включает его общественная партиципация: как политически определившееся это лицо избирало бы своих политических представителей, как работник - своих коллег, как капиталист - представителей капитала, как член гражданско-общественных организаций - своих представителей. Эта система обеспечивает реализацию различных общественных интересов и наибольшую из возможных партиципацию отдельных лиц.

Тем, кто систему самоуправления связывает с социализмом Карделя, надо сказать, что идея самоуправляемого общественного устроения значительно старше, что она ведет происхождение от Госаревой теории общественного самоуправления, из которой Кардель исходил, когда формулировал свою модель, и которую, в соответствии с тоталитарной логикой однопартийной власти, редуцировал так, что реальная власть осталась в руках партийной верхушки. Из-за этого модель самоуправляемого общественного устроения оказалась неэффективной и недемократической. Изначальная модель самоуправляемого общественного устроения, собственно, задумана как надстройка парламентарной демократической общественной системы и учитывает современную общественную и экономическую теорию, потому что ищет способ, как сделать возможным реальное функционирование власти народа. Госар и теоретики развили ее из критики меркантилистского капитализма, который выродился в антидеморкатскую систему. Поэтому данная модель предлагает множество ответов, как преодолеть системный кризис нынешней капиталистической системы и обеспечить долгосрочное функционирование демократии в рамках рыночной экономики. Она, прежде всего, предлагает нынешнему обществу и экономической реальности исходные позиции, которые нужно только развить в соответствующие системные решения.

Описанная модель, которая лишь обобщенно перенимает несколько положений теории самоуправляемого общественного устроения, представляет собою третий путь общественног развития, а вероятно, и единственный, который бы мог обновить демократическую систему и который затем может обеспечить надежную социальную стабильность и таким образом предотвратить радикальные общественные потрясения, а значит и дальнейшее существованние западной цивилизации.

Петер Ковачич Першин, главный редактор журнала «Друштво 2000» / «Общество 2000» (в этом году журнал отмечает 40-летие основания),

Любляна, Республика Словения

Перевод Ивана А. Чароты

ЛИТЕРАТУРА

Arendt, H.: Crisis of the republik, New York, 1972.

Gosar, Andrej: Za nov družabni red I-II, MD, Celje, 1933/1935.

Dnevnik (Ljubljana), 17. 1. 2009.

Etienne, Balibar: Mi, državljani Evrope, Sophia, Ljubljana, 2007.

Eagleton, Terry: Sveti teror, Sophia, Ljubljana, 2008.

Canfora, Luciano: Demokracija, Zgodovina neke ideologije, Ljubljana, 2006.

Canto-Sperber, Monique: Le Liberalisme et la gauche, 218-220; Liberalna interpretacija socializma, Le Monde diplomatique, на словеначком, april 2009.

Lijphart, A. Democracyin Plural Societies, Yale University Press 1977; (Yael Tamir, Liberalni nacionalizem, Beograd 2002.)

Pieller, Evelyne: Topa ostrina social-liberalizma, Le Mond diplomatique, april 2009.

Rosanvallon, Pierre: La legitimite democratique, La contre-democratie. Le Seuil, 2006; (Le Mond diplomatique, на словечаком, april 2009.)

Habermas, Jürgen: Strukturwandel der Öffentlichkeit: Utersuchung zu einer kategorie der bürgerlichen Gesellschaft; Frankfurt am Main 1990; (Према: Znamenje, št. 5-6, 2008.)

Habermas, Jürgen: Predpolitične podlage demokratične pravne države?, Tretji dan, št. 3-4, Ljubljana 2006.