В наше время нет великих идей. Обществом владеют усталость и апатия. Да и новой цели, ради которой можно было бы "хату оставить, пойти воевать" до сих пор никто не обозначил так же ясно, как это было сделано в начале XX века. Самоотречение, как источник любого героизма, перестало быть идеалом. Идеалом стал прилавок, новыми лозунгами - "жить по-человечески", "как в цивилизованных странах" и т. д. в том же роде. Потребление, одним словом. Оттого-то в литературе, которая не существует сама по себе, без связи с обществом и духом времени, все попытки создать положительного героя нелепы и бесплодны, а герои получаются ходульными. Настоящие герои нынешней литературы - это бесы. И сколько бы ни писали благонамеренные писатели-патриоты о том, как бывший десантник поднял колхоз, построил храм и стал батюшкой, не поверит им читатель и не пойдёт за таким героем, потому что не герой батюшка-десантник, а ряженый. Он может быть интересен как психологический тип, как продукт эпохи, но не как выразитель идеалов и настроений, впитавший в себя общественные чаяния и зовущий на ратное дело ради великой цели.
Поверить можно в разобщение и неприкаянность, в то, что алчущие свершений не ведают, куда приложить свои силы. И оттого маются или разменивают себя на полушки. И в бесов можно поверить, потому что все мы, увы, живём в царстве Хама. Он уже не грядёт, он здесь, посреди нас. Он царствует - говорит с экрана, глядит с афиши, подсовывает свои книги.
В Библии читаем: "...И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим..." (Быт. 9:22)
Виктор Владимирович Ерофеев есть порождение времени и явление закономерное. Он ничего не придумывает, он тоже сегодня царствует. И, наверное, нелепо было бы просить его: "Виктор Владимирович, если не можете писать о людях, не пишите о бесах". Виктор Владимирович пишет потому, что "в настоящее время каждый имеет своё право", а ещё потому, что писать он умеет и знает, что именно нужно написать, чтобы продать написанное. Виктор Владимирович тоже хочет потреблять, и трудно судить его за это. Нам же остаётся только поделиться с читателем впечатлениями о том, что и как пишет Виктор Владимирович Ерофеев.
Надо признаться, что рассуждать о творчестве Виктора Владимировича Ерофеева не доставляет никакого удовольствия. И когда о нём говорят как о значительном писателе, отмечая его деятельность наградами, невольно задумываешься о том, как много ещё в мире удивительного. Возможно, в этом и есть высшее предназначение писателя Ерофеева - дарить людям удивление. Кто-то дарит радость, кто-то удивление - такова гармония и "цветущая сложность". Ведь даже неказистые и, на первый взгляд, бесполезные жучки и червячки существуют для того, чтобы их клевали красивые, голосистые птички.
Прочтение любой книги оставляет ощущения, которые всегда можно сравнить с иными, полученными прежде и знакомыми каждому ощущениями. Так, по прочтении одной книги, чувствуешь, как будто объелся конфет. В другом случае - будто выпил вина или бросился головой вниз с обрыва. По прочтении "Энциклопедии русской души" возникает ощущение, будто очень долго сидел на гноище. Признаться, делать этого не доводилось, и, даст Бог, не доведётся, но воображение подсказывает, что ощущения должны быть схожими, поскольку после книги, как, вероятно, и после гноища, "руки тошнило".
Отличительной особенностью книги является приверженность автора к модным ныне приёмам самовыражения - ненормативной лексике, русофобии и остротам фекально-генитального толка. Всё это по отдельности давно существует. Но Виктор Владимирович, очевидно, рассчитывал найти путь к читательскому сердцу посредством коктейля из трёх компонентов. Надо сказать, что Виктору Владимировичу удалось вдохнуть жизнь в переживающую свою агонию русофобию. В самом деле, что-что, а клеймить русский народ постепенно становится немодным. Книга, правда, была написана в те годы, когда ненависть к России считалось чуть ли не хорошим тоном, да ведь переиздаётся же она время от времени! И, надо думать, переиздаётся не без согласия автора.
Виктор Владимирович прибег к старому, испытанному способу, подведя под русофобию философскую базу. Так что выходит, будто и ненависти-то никакой нет - одна сплошная правда, в существовании которой никто решительно не виноват. Вот так бы и хотел Виктор Владимирович перестать плохо думать о русских, но они, русские, не дают Виктору Владимировичу такой возможности. Впрочем, нельзя же, наконец, путать автора с лирическим героем. Да и сам Виктор Владимирович где-то обмолвился, что не разделяет мировоззрения своего персонажа. У Фёдора Михайловича Достоевского, величайшим специалистом по творчеству которого называет себя Виктор Владимирович Ерофеев, был похожий лирический герой. Звали его Павел Фёдорович Смердяков. В пространстве довольно большого романа Павел Фёдорович уравновешивается другими персонажами, так что у читателя никогда не возникнет ощущения, что устами Смердякова говорит Достоевский. Виктору Владимировичу Ерофееву удалось добиться устойчивого эффекта: читая его роман, не сомневаешься, что слова "русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене" - программное заявление автора. Не сомневаешься потому, что ненависть к русским, к тому, что им дорого и свято, ничем и никем в "Энциклопедии русской души" не уравновешено. Смердяков был один как перст в своей неразделённой ненависти. И эта ненависть загнала его в петлю. Ничто не противопоставлено ненависти на страницах романа Ерофеева, она фонтанирует и рассыпается алмазными брызгами. Эта ненависть - источник жизни, и жизнь в ненависти похожа на фиесту:
"Мы надели тельняшки и дали в их память благотворительный концерт. Мы гоготали. Бросились на Москву. Перерезали правительство, запретили почту и телеграф, взяли банки, объели аптеки. Дума вывесила красный флаг. Мы только усмехнулись.
- Давай пытать людей? - предложил Серый. - Будем озорниками.
Стали пытать. Утюгами, паяльниками, щипцами, капали капли на макушку. Пытали по-всякому.
- Ты посмотри, как они красиво страдают! - любовался Серый, ломая русские кости, позвоночники, черепа..."
Мы не будем говорить, что кощунства, сквернословие, разжигание ненависти - это плохо. Для кого-то это очевидно, и нет смысла убеждать в том, что и так составляет символ веры. Для кого-то, напротив, всё это не является крамолой, и нужно быть очень наивным, чтобы надеяться разом и вдруг поколебать чужую веру и сложившиеся убеждения. К тому же могут возразить, что представляющееся кому-то кощунством и разжиганием на самом деле есть новаторство, дерзновение и поиск. Хотя, как правило, все так называемые "дерзновения" стары как мир и на человека мало-мальски образованного способны нагнать лишь скуку. Как было, например, с эпосом под общим названием "Евангелие от Иуды". Сюда отнесём и фильм М. Скорсезе, и книгу Д. Брауна, и найденную якобы недавно подлинную рукопись "Евангелия" - все эти "дерзновения", по странному совпадению, бьют в одну цель. Откровения подобного рода могут показаться интересными в одном единственном случае - если читателю не хватает осведомлённости. Например, о гностическом учении, появившемся и распространившемся в первые века христианства и проповедовавшем те же идеи, что и современные дерзостники. В подобных случаях читателю лучше заняться собственным кругозором, чтобы, боясь показаться несовременным, не бросаться на защиту не вполне здоровых или попросту меркантильных новаторов. Нет никаких сомнений, что по ликвидации белых пятен кругозора любые фекально-генитальные откровения покажутся вздором, а исторические и религиозные "разоблачения" навеют скуку и вызовут зевоту. Что, собственно, и происходит с "Энциклопедией русской души". Можно, конечно, и выругаться со вкусом, да и всё остальное проделать виртуозно. Но даже в этом случае не тянет это справочное пособие на что-то новое и дерзновенное. Роман, прежде всего, скучен. Читательское внимание, простершееся над романом, напоминает старуху, задрёмывающую под мерное жужжание мух и изредка вздрагивающую от лая проносящейся мимо собачьей своры. Роль этой своры в повествовании принадлежит, как уже было сказано выше, модной тройке, каждый из компонентов которой сделался уже пошлым от частого употребления.
Скучен сюжет, скучен язык, скучны бесконечные морали. Конечно, не в сюжете дело, сюжетом никого не удивишь. Да и какой, в самом деле, сюжет, в "Старосветских помещиках" или в "Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем". Но если текст, язык Гоголя - это старое, доброе вино, то текст Виктора Владимировича Ерофеева - это что-то вроде холерки. Есть такой напиток, бутелируемый где-то в Закарпатье, каждый глоток которого встаёт в горле колом, а распитие объясняется исключительно потребностью в забытьи.
Виктор Владимирович много пишет о человеческих пороках. Он с пылом и пафосом Савонаролы клеймит нерадивость и лень, бесстыдство и лживость, жестокость и пьянство. Он прямо-таки обрушивается на безнравственность, зависть и самодурство. Он возмущается лицеприятием, мшелоимством и тайноядением. Возмущается настолько, что прибегает к выражениям неуместным, когда речь идёт о морализаторстве. Но самое интересное, что все эти библейские пороки, по Ерофееву, суть русские пороки, и чуть ли не русские их выдумали. Однако почему это так, а не иначе понять довольно сложно. Ведь если некоему человеку, пусть даже владеющему письменной речью, всё именно так пригрезилось, это ещё ни о чём не говорит. "Русские, - пишет, например, Виктор Владимирович, - ужасно завистливы". Что ж, каждому доводилось встречаться с завистливыми соплеменниками. Только возникает вопрос: а как обстоят дела с завистью в немецких землях? Или вот ещё: "У русских девушек плебейские глаза". Что это такое - "плебейские глаза"?.. Сколько русских девушек на сотню обладает этой особенностью? А какие глаза у немок и китаянок? Патрицианские, что ли? Благодаря подобного рода наблюдениям, роман похож на американские фильмы о России, где все беспробудно пьют водку, говорят почему-то "на здоровье" и время от времени пускаются вприсядку. В общем, "андроны едут, чепуха, белиберда, сапоги всмятку".
Но даже если принять всё на веру, получается какая-то несообразица. Виктор Владимирович Ерофеев по образу и подобию суть такой же русак, как и те, кому посвящена его "Энциклопедия..." Имярек, место жительства да и антропологические данные - всё выдаёт в нём принадлежность к славянскому племени. А это значит, что Виктор Владимирович Ерофеев, пользуясь его же собственной терминологией, не умеет работать и систематически думать, он пафосно эмоционален и пещерно наивен, он не способен к самопознанию и никчёмен, он неэстетичен, неряшлив и плохо пахнет, у него нет жизненных принципов, он не умеет постоять за себя, он вообще ничего не умеет, он - самый настоящий паразит! С этого можно было бы начать отзыв о книге и этим закончить. Потому что Виктор Владимирович Ерофеев написал парадоксальную книгу, в которой развенчивает сам себя и сводит на нет все свои утверждения. К тому же, тексты подверженного копролалии и мизантропии автора, вопиют всегда к психиатру. Но мы ценим Виктора Владимировича не за это. Ещё недавно, сидя на развалинах СССР, все мы как один повторяли: "Такое может быть только в одной стране мира!.." Мы верили, что на всём остальном пространстве земного шара ничего плохого не происходит, а люди только и делают, что едят пряники, смеются и любят друг друга без памяти. С нашего молчаливого и не очень согласия появились тогда Викторы Владимировичи Ерофеевы и принялись поливать грязью нас и нашу страну: "Русская земля лежала готовой для опустошения. Дома падали, как домино. Природа брезгливо стряхивала с себя русскую халтуру. В Смоленске сравняли с землей собор. В Ярославле спалили милицейский участок". Они поливали, а мы слушали и повторяли: "...Ни в одной стране мира!.." Поделом нам.
Сегодня, когда русофобские сказки перестали волновать кровь, когда русофобия, будем надеяться, агонирует, пусть "Энциклопедия русской души" послужит напоминанием о том, что вера в собственную никчёмность - это прямой путь к тому, чтобы и в самом деле остаться ни с чем.
Поверить можно в разобщение и неприкаянность, в то, что алчущие свершений не ведают, куда приложить свои силы. И оттого маются или разменивают себя на полушки. И в бесов можно поверить, потому что все мы, увы, живём в царстве Хама. Он уже не грядёт, он здесь, посреди нас. Он царствует - говорит с экрана, глядит с афиши, подсовывает свои книги.
В Библии читаем: "...И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим..." (Быт. 9:22)
Виктор Владимирович Ерофеев есть порождение времени и явление закономерное. Он ничего не придумывает, он тоже сегодня царствует. И, наверное, нелепо было бы просить его: "Виктор Владимирович, если не можете писать о людях, не пишите о бесах". Виктор Владимирович пишет потому, что "в настоящее время каждый имеет своё право", а ещё потому, что писать он умеет и знает, что именно нужно написать, чтобы продать написанное. Виктор Владимирович тоже хочет потреблять, и трудно судить его за это. Нам же остаётся только поделиться с читателем впечатлениями о том, что и как пишет Виктор Владимирович Ерофеев.
Надо признаться, что рассуждать о творчестве Виктора Владимировича Ерофеева не доставляет никакого удовольствия. И когда о нём говорят как о значительном писателе, отмечая его деятельность наградами, невольно задумываешься о том, как много ещё в мире удивительного. Возможно, в этом и есть высшее предназначение писателя Ерофеева - дарить людям удивление. Кто-то дарит радость, кто-то удивление - такова гармония и "цветущая сложность". Ведь даже неказистые и, на первый взгляд, бесполезные жучки и червячки существуют для того, чтобы их клевали красивые, голосистые птички.
Прочтение любой книги оставляет ощущения, которые всегда можно сравнить с иными, полученными прежде и знакомыми каждому ощущениями. Так, по прочтении одной книги, чувствуешь, как будто объелся конфет. В другом случае - будто выпил вина или бросился головой вниз с обрыва. По прочтении "Энциклопедии русской души" возникает ощущение, будто очень долго сидел на гноище. Признаться, делать этого не доводилось, и, даст Бог, не доведётся, но воображение подсказывает, что ощущения должны быть схожими, поскольку после книги, как, вероятно, и после гноища, "руки тошнило".
Отличительной особенностью книги является приверженность автора к модным ныне приёмам самовыражения - ненормативной лексике, русофобии и остротам фекально-генитального толка. Всё это по отдельности давно существует. Но Виктор Владимирович, очевидно, рассчитывал найти путь к читательскому сердцу посредством коктейля из трёх компонентов. Надо сказать, что Виктору Владимировичу удалось вдохнуть жизнь в переживающую свою агонию русофобию. В самом деле, что-что, а клеймить русский народ постепенно становится немодным. Книга, правда, была написана в те годы, когда ненависть к России считалось чуть ли не хорошим тоном, да ведь переиздаётся же она время от времени! И, надо думать, переиздаётся не без согласия автора.
Виктор Владимирович прибег к старому, испытанному способу, подведя под русофобию философскую базу. Так что выходит, будто и ненависти-то никакой нет - одна сплошная правда, в существовании которой никто решительно не виноват. Вот так бы и хотел Виктор Владимирович перестать плохо думать о русских, но они, русские, не дают Виктору Владимировичу такой возможности. Впрочем, нельзя же, наконец, путать автора с лирическим героем. Да и сам Виктор Владимирович где-то обмолвился, что не разделяет мировоззрения своего персонажа. У Фёдора Михайловича Достоевского, величайшим специалистом по творчеству которого называет себя Виктор Владимирович Ерофеев, был похожий лирический герой. Звали его Павел Фёдорович Смердяков. В пространстве довольно большого романа Павел Фёдорович уравновешивается другими персонажами, так что у читателя никогда не возникнет ощущения, что устами Смердякова говорит Достоевский. Виктору Владимировичу Ерофееву удалось добиться устойчивого эффекта: читая его роман, не сомневаешься, что слова "русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене" - программное заявление автора. Не сомневаешься потому, что ненависть к русским, к тому, что им дорого и свято, ничем и никем в "Энциклопедии русской души" не уравновешено. Смердяков был один как перст в своей неразделённой ненависти. И эта ненависть загнала его в петлю. Ничто не противопоставлено ненависти на страницах романа Ерофеева, она фонтанирует и рассыпается алмазными брызгами. Эта ненависть - источник жизни, и жизнь в ненависти похожа на фиесту:
"Мы надели тельняшки и дали в их память благотворительный концерт. Мы гоготали. Бросились на Москву. Перерезали правительство, запретили почту и телеграф, взяли банки, объели аптеки. Дума вывесила красный флаг. Мы только усмехнулись.
- Давай пытать людей? - предложил Серый. - Будем озорниками.
Стали пытать. Утюгами, паяльниками, щипцами, капали капли на макушку. Пытали по-всякому.
- Ты посмотри, как они красиво страдают! - любовался Серый, ломая русские кости, позвоночники, черепа..."
Мы не будем говорить, что кощунства, сквернословие, разжигание ненависти - это плохо. Для кого-то это очевидно, и нет смысла убеждать в том, что и так составляет символ веры. Для кого-то, напротив, всё это не является крамолой, и нужно быть очень наивным, чтобы надеяться разом и вдруг поколебать чужую веру и сложившиеся убеждения. К тому же могут возразить, что представляющееся кому-то кощунством и разжиганием на самом деле есть новаторство, дерзновение и поиск. Хотя, как правило, все так называемые "дерзновения" стары как мир и на человека мало-мальски образованного способны нагнать лишь скуку. Как было, например, с эпосом под общим названием "Евангелие от Иуды". Сюда отнесём и фильм М. Скорсезе, и книгу Д. Брауна, и найденную якобы недавно подлинную рукопись "Евангелия" - все эти "дерзновения", по странному совпадению, бьют в одну цель. Откровения подобного рода могут показаться интересными в одном единственном случае - если читателю не хватает осведомлённости. Например, о гностическом учении, появившемся и распространившемся в первые века христианства и проповедовавшем те же идеи, что и современные дерзостники. В подобных случаях читателю лучше заняться собственным кругозором, чтобы, боясь показаться несовременным, не бросаться на защиту не вполне здоровых или попросту меркантильных новаторов. Нет никаких сомнений, что по ликвидации белых пятен кругозора любые фекально-генитальные откровения покажутся вздором, а исторические и религиозные "разоблачения" навеют скуку и вызовут зевоту. Что, собственно, и происходит с "Энциклопедией русской души". Можно, конечно, и выругаться со вкусом, да и всё остальное проделать виртуозно. Но даже в этом случае не тянет это справочное пособие на что-то новое и дерзновенное. Роман, прежде всего, скучен. Читательское внимание, простершееся над романом, напоминает старуху, задрёмывающую под мерное жужжание мух и изредка вздрагивающую от лая проносящейся мимо собачьей своры. Роль этой своры в повествовании принадлежит, как уже было сказано выше, модной тройке, каждый из компонентов которой сделался уже пошлым от частого употребления.
Скучен сюжет, скучен язык, скучны бесконечные морали. Конечно, не в сюжете дело, сюжетом никого не удивишь. Да и какой, в самом деле, сюжет, в "Старосветских помещиках" или в "Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем". Но если текст, язык Гоголя - это старое, доброе вино, то текст Виктора Владимировича Ерофеева - это что-то вроде холерки. Есть такой напиток, бутелируемый где-то в Закарпатье, каждый глоток которого встаёт в горле колом, а распитие объясняется исключительно потребностью в забытьи.
Виктор Владимирович много пишет о человеческих пороках. Он с пылом и пафосом Савонаролы клеймит нерадивость и лень, бесстыдство и лживость, жестокость и пьянство. Он прямо-таки обрушивается на безнравственность, зависть и самодурство. Он возмущается лицеприятием, мшелоимством и тайноядением. Возмущается настолько, что прибегает к выражениям неуместным, когда речь идёт о морализаторстве. Но самое интересное, что все эти библейские пороки, по Ерофееву, суть русские пороки, и чуть ли не русские их выдумали. Однако почему это так, а не иначе понять довольно сложно. Ведь если некоему человеку, пусть даже владеющему письменной речью, всё именно так пригрезилось, это ещё ни о чём не говорит. "Русские, - пишет, например, Виктор Владимирович, - ужасно завистливы". Что ж, каждому доводилось встречаться с завистливыми соплеменниками. Только возникает вопрос: а как обстоят дела с завистью в немецких землях? Или вот ещё: "У русских девушек плебейские глаза". Что это такое - "плебейские глаза"?.. Сколько русских девушек на сотню обладает этой особенностью? А какие глаза у немок и китаянок? Патрицианские, что ли? Благодаря подобного рода наблюдениям, роман похож на американские фильмы о России, где все беспробудно пьют водку, говорят почему-то "на здоровье" и время от времени пускаются вприсядку. В общем, "андроны едут, чепуха, белиберда, сапоги всмятку".
Но даже если принять всё на веру, получается какая-то несообразица. Виктор Владимирович Ерофеев по образу и подобию суть такой же русак, как и те, кому посвящена его "Энциклопедия..." Имярек, место жительства да и антропологические данные - всё выдаёт в нём принадлежность к славянскому племени. А это значит, что Виктор Владимирович Ерофеев, пользуясь его же собственной терминологией, не умеет работать и систематически думать, он пафосно эмоционален и пещерно наивен, он не способен к самопознанию и никчёмен, он неэстетичен, неряшлив и плохо пахнет, у него нет жизненных принципов, он не умеет постоять за себя, он вообще ничего не умеет, он - самый настоящий паразит! С этого можно было бы начать отзыв о книге и этим закончить. Потому что Виктор Владимирович Ерофеев написал парадоксальную книгу, в которой развенчивает сам себя и сводит на нет все свои утверждения. К тому же, тексты подверженного копролалии и мизантропии автора, вопиют всегда к психиатру. Но мы ценим Виктора Владимировича не за это. Ещё недавно, сидя на развалинах СССР, все мы как один повторяли: "Такое может быть только в одной стране мира!.." Мы верили, что на всём остальном пространстве земного шара ничего плохого не происходит, а люди только и делают, что едят пряники, смеются и любят друг друга без памяти. С нашего молчаливого и не очень согласия появились тогда Викторы Владимировичи Ерофеевы и принялись поливать грязью нас и нашу страну: "Русская земля лежала готовой для опустошения. Дома падали, как домино. Природа брезгливо стряхивала с себя русскую халтуру. В Смоленске сравняли с землей собор. В Ярославле спалили милицейский участок". Они поливали, а мы слушали и повторяли: "...Ни в одной стране мира!.." Поделом нам.
Сегодня, когда русофобские сказки перестали волновать кровь, когда русофобия, будем надеяться, агонирует, пусть "Энциклопедия русской души" послужит напоминанием о том, что вера в собственную никчёмность - это прямой путь к тому, чтобы и в самом деле остаться ни с чем.
