17 ноября 2020 года исполнилось 95 лет со дня рождения писателя, фронтовика, участника битвы на Курской дуге, кавалера боевых орденов Красной Звезды и Отечественной войны I степени Михаила Петровича Лобанова (1925–2016) – выдающегося русского мыслителя, критика, публициста, профессора Литературного института им. А.М. Горького, более полувека руководившего творческим семинаром прозы (1963–2014). Светлая память нашему незабвенному учителю. На таких людях наша Русская земля и держится...
Родился Михаил Лобанов 17 ноября 1925 года в деревне Иншаково Спас-Клепиковского района Рязанской области. Из «духовной биографии» моего наставника «В сражении и любви» узнала, что его отец – Петр Александрович Лобанов – заболел и умер рано, и мама – Екатерина Анисимовна – вернулась обратно к своим родителям. В их доме к тому времени проживала уже огромная семья Конкиных, жили в тесноте, но не в обиде. Миша с братом часто летом спали на сеновале. В эти мгновения в мальчике, созерцающем ночное небо, зарождался будущий мыслитель: «Наверху, в щелях драночной крыши, построенной конусом, виднелись одинокие звезды, они завораживали детское воображение. Я начинал думать, что такое звездное небо, пытался представить себе, какие могут быть расстояния от одной звезды до другой, и сколько может быть звезд, и есть ли конец им, и что может быть дальше, если есть конец. Я уносился мыслью в страшные, не понятные мне пространства, где нет конца загадочным звездам, и чувствовал, что запутываюсь в этом пожирающем мое воображение пространстве, от которого становится жутко и отчего, я мучительно это помню, можно было сойти с ума».
В местной районной газете «Колхозная постройка» были напечатаны первые Мишины рассказы. В школу приехала сотрудница газеты, познакомилась с ним, чем подкрепила его «писательскую славу».
А потом редактор выдал гонорар, и навсегда запомнилось: «С какой радостью бежал я домой, чтобы отдать матери свой первый литературный заработок!»
Летом 1941-го он закончил седьмой класс Екшкурской средней школы. Запомнилось: 22 июня было жарко, собирался идти на рыбалку, вдруг в полдень по радио объявили, что немецко-фашистские войска напали на нашу страну. Из репродуктора гремела бодрая музыка, и 15-летнему подростку стало даже весело. Но прошло всего несколько дней, и все изменилось вокруг, и прежняя жизнь показалась невозвратным раем.
В январе 1943 года из 10-го класса Михаил Лобанов был призван в армию. В семнадцать с небольшим он на себе испытал, что такое война: не успев окончить Благовещенское пулеметное училище, был отправлен на Курскую дугу. Прибыв на передовую ночью, глядя на небо в трассирующем свечении, в бегущих друг за другом огненных светлячках, молодой боец испытал духовный подъем от того, что «все там вместе, вся армия, все делают сообща что-то налаженное...».
9 августа 1943 года солдат 58-го гвардейского стрелкового полка 18-й стрелковой гвардейской дивизии Лобанов был ранен в бою осколком мины. Задетой оказалась рука, и один из командиров велел отправляться в санбат. «Я уже видел, куда надо выходить на дорогу (прямо на горку), как послышался гул самолетов. Они летели прямо на меня, с чужим, обращенным к чему-то далекому гулом, и, когда они были уже почти над моей головой, от них отделились и пошли вниз застывшими рядами длинные бомбы. И мне показалось, что они падают на меня. Уже очнувшись в окопчике, вбуриваясь в него головой, плечами, всем телом, чтобы уйти в землю, услышал я грохот, от которого вздрогнула земля. Рвалось и дрожало, казалось, около окопчика, в который я впаялся, не знаю, как это долго длилось. И когда стихло, я все еще долго не верил, что все это кончилось».
За участие в сражениях Родина наградила его двумя боевыми орденами – Красной Звезды и Отечественной войны I степени.
После ранения и трехмесячного пребывания в госпитале в Ульяновске он был признан негодным к воинской службе и как отличник без экзаменов зачислен в Московский университет.
В 1949 году окончил филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Защитил в университете кандидатскую диссертацию по своей книге «Роман Л. Леонова “Русский лес”». (Впоследствии с Леонидом Леоновым их соединила многолетняя дружба.) После университета Михаил Петрович некоторое время жил в Ростове-на-Дону, куда уехал по зову души, быть там, где творил писатель Михаил Шолохов. Прочтение «Тихого Дона» вызвало у молодого критика потрясение его художественной силой. Впоследствии он вспоминал: «Когда поезд мчался по донской степи, я из окна вагона смотрел на расстилающиеся степи и все думал: неужели этот великий писатель живет в наше время?» Однако долго задержаться в Ростове не сподобилось, по словам самого Михаила Петровича, романтику переборол туберкулез, «хотя от того благоговение перед творцом «Тихого Дона» не исчезло». Вскоре болезнь вернула его в Москву.
В 60-е годы открылась и новая стезя его служения нашему народу. В 1963 году Михаил Петрович стал руководителем творческого семинара прозы, профессором Литературного института им. А.М. Горького. Подвизался он на ниве воспитания творческой молодежи немногим больше половины столетия, вплоть до 2014 года.
Всю свою долгую и нелегкую жизнь он всегда оставался правофланговым в строю патриотов России. В 1960-е годы, когда Михаил Петрович стал членом редколлегии журнала «Молодая гвардия», по словам В.В. Кожинова, там начало складываться «новое направление», и «прежде всего в статьях Лобанова… но стало явным для всех позднее».
Особый резонанс вызвала его статья «Просвещенное мещанство», в которой он в 1968 году писал – можно только поражаться его прозорливости, что в будущем «рано или поздно смертельно столкнутся между собой две непримиримые силы – американизм духа и нравственная самобытность» русского народа (Молодая гвардия. 1968. № 4). Бывший работник комсомольского журнала А. Янов, эмигрировавший в Америку, в своей книге «Русская идея и 2000 год» вспоминает, что «даже на кухнях говорили об этой статье шепотом. <…> Cказать, что появление книги Лобанова в легальной прессе, да еще во влиятельной и популярной “Молодой гвардии” было явлением удивительным, значит сказать очень мало. Оно было явлением потрясающим… Здесь яд и гнев, которые советская пресса обычно изливала на “империализм” или подобные ему “внешние” сюжеты, на этот раз были направлены внутрь. Лобанов неожиданно обнаружил червоточину в самом сердце первого в мире социалистического государства, причем в разгар его триумфального перехода к коммунизму…»
Уже тогда будущие «архитекторы перестройки», самый ярый из них А. Яковлев, обвиняли молодого автора столь нетипичных для его времени публикаций в «антимарксизме», «внеклассовости», «почвенности», «русском шовинизме» и т.д.
В 1970-е годы нападкам людей, не любивших историческое прошлое России, подверглась книга Михаила Петровича «А.Н. Островский». Жизнь великого драматурга, описанная вопреки омертвелым «канонам» «революционных демократов», вызвала гневную критику, что Лобанов неправильно, «внесоциально» описывает имперскую Россию, бывшую, по их мнению, лишь «темным царством».
Однако самая драматическая страница в жизни моего учителя произошла после опубликования в 1982 году в журнале «Волга» статьи «Освобождение». В ней говорилось о замалчиваемой современными историками народной трагедии – голоде в Поволжье в 1933 году. Сам генсек партии Ю.В. Андропов потребовал принять постановление ЦК КПСС, осуждающее статью Лобанова. Последовали гонения, проработки и прочее…
Фундаментальные черты его мироощущения определили две даты: декабрь 1962-го и 22 марта 1974-го. В 1962-м в его душе произошел духовный переворот: «Все преобразилось для меня в мире, в людях. Все соединилось этим неожиданным для меня переживанием. Я мог подумать о знакомом человеке за тысячу верст от него, и в душу проливалась радость от желания сделать для него доброе. Мне было жаль людей, не познавших того, что открылось мне. Почему только мне, а не всем?... И сейчас я удивляюсь, вспоминая, какой же может быть (конечно же независимо от нас) неиссякаемой эта сила! Казалось, мне ее хватит на всех. Тогда в общей, коммунальной квартире жила вместе со мною семья Лины Ивановой, работавшей, как я одно время, в редакции газеты «Литературная жизнь» (нынешняя «Литературная Россия»). Она тяжело болела, умирала от белокровия. Однажды я зашел к ней, пробыл около нее много часов. Не помню, о чем мы говорили, но, видимо, передавалось в моих словах то, чем я жил тогда, эта переполненность чувством волнующего родства с людьми. Потом больная говорила своим родным, что в течение всех этих часов нашего разговора она даже забыла о своей боли, и, вспоминая теперь эти слова, я понимаю, сколько же мне давалось тогда свыше».
Надо сказать, что педагогическая деятельность приносила Михаилу Петровичу не только многие радости, но и хлопоты и даже сильные волнения. Мастера семинара один раз даже вызывали в Комитет безопасности, чтобы он объяснялся за своего воспитанника.
Осенью 1966 года арестовали студента Литинститута Георгия Белякова. История получилась странная. Он отлично защитил диплом весьма талантливой повестью «Иванова топь», после чего был заключен договор с издательством «Советская Россия». В день своего приема в партию Беляков принес в партбюро Литинститута письмо с безумными по тем временам обвинениями Коммунистической партии в «кровавых преступлениях», «геноциде народа». Вскоре на квартиру к Михаилу Петровичу явились двое молодых людей, назвавших себя сотрудниками Комитета безопасности. Улыбаясь, очень вежливо они сообщили, что Беляков написал «антисоветскую пьесу» и хочет передать ее в американское посольство и они просят написать отзыв на нее. Михаил Петрович впоследствии писал: «Вот ведь, в самом деле, что-то само, без всякой подготовки выносит порой человека из критической ситуации! И я, не мудря, с налету пустился объяснять своим всесильным гостям, что пусть они поймут мое положение, ведь он мой студент, и я не могу писать о его рукописи в тех обстоятельствах, в которых он оказался; что же касается его пьесы, то могу твердо сказать, что если он придет с нею ко мне и скажет, что хочет передать ее заграницу, то я просто его выгоню. Гости мои даже как-то задвигались в ответ на мои легкомысленные слова, им, конечно, не то требовалось от меня, но вежливость сохранили до конца и, уходя, предложили подвезти, если нужно куда, на машине, за что я поблагодарил, оставшись дома».
Вскоре пришло известие, что ученика арестовали. Михаила Петровича как творческого руководителя Белякова, видимо, спасло то, что не было никаких документальных свидетельств о его «антисоветском» влиянии на «злосчастного» студента. Михаил Петрович ездил во Владимир на суд и там тоже защищал своего воспитанника. Беляков получил несколько лет трудовой колонии. Однако по прошествии небольшого срока был сослан в Липецк. Увиделись они через четверть века после суда, в 1991 году. Он позвонил и попросил прочитать свой фантастический роман, который решил послать на какой-то литературный конкурс. На первый взгляд показалось – это все тот же его семинарист. «Но когда я стал читать роман, то с щемящим чувством понял, что это уже был не тот Беляков. Что-то сломалось в нем. С Лубянки начинается роман, с рассказа о ее обитателях, но где же все пережитое тогда автором, перевернувшее его жизнь? Отвлеченные, скучные разговоры чекистов… Вслед за этим я перечитал принесенную им по моей просьбе “Иванову топь”, написанную почти 30 лет тому назад, – и вздрогнул от ужаса скоротечности жизни и невозвратимости загубленного таланта».
Хочу еще раз сказать, как я благодарна Богу, что нежданно выпала мне именно такая, творческая дорога жизни. И что встретились на ней прекрасные люди – Михаил Петрович Лобанов и Светлана Владимировна Молчанова (доцент Литинститута, исследователь русской классики и русской литературы ХХ в.). Сначала стало страшно, когда Светлана Владимировна, прочитав мои рассказы и передав их Михаилу Петровичу, в конце концов, предложила поступать в Литинститут. В то время я в приходской библиотеке выдавала богословские книги, время от времени жила в монастырях, писала об этом – от избытка души – в стол, для себя впечатления и рассказы, ни о каком писательстве не мечтая. И вдруг – Литинститут. Сам Михаил Петрович Лобанов берет меня в свой семинар!
В первое время, на лекциях, изумлялась: как меня сюда занесло? Потом почувствовала, что на семинарах Михаила Петровича я не инородное тело. Творчество – объединительное начало для самых не похожих друг на друга натур. У Михаила Петровича был особенный талант собирать вокруг себя одаренных и, по своей сути, хороших людей. Наверное, в текстах абитуриентов он чувствовал созвучных себе художников. В наших семинарах всегда были неповторимые творческие личности, работавшие в самых разных направлениях – реалистических, модернистских, сказовых, фантастических – под объединяющим началом «Да будет творчество!». Сам Михаил Петрович однажды написал: «В истории семинара все было. Были и Виктор Пелевин, и Юрий Пономарев, из выпуска 1977 года, ныне о. Феодор, монах Свято-Троицкого Александро-Свирского монастыря…» (В шесть часов вечера каждый вторник. Семинар Михаила Лобанова в Литинституте. М.: Изд-во Литинститута им. А.М. Горького, 2013).
Надо еще сказать, что у Михаила Петровича многими замечалась одна удивительная черта натуры: в своих статьях он бывал подчас резок в суждениях – точнее, называл неприглядные действа современников своими именами. Мне, как читателю, иногда казалось, может, надо бы иначе написать, не так остро… Хотя его рассуждения всегда уходили в самый корень вопроса. А по жизни наоборот он был весьма доброжелателен, на семинарах очень щадил студентов во время обсуждения рассказов и с мягким юмором относился к нашим «проколам» (мы сами, критикуя, иногда отзывались во время дебатов намного жестче). Никогда наш мастер не давил собственным авторитетом, не навязывал своих убеждений, а просто душой и сердцем рассказывал о том, что ему было дорого, исподволь передавая свою любовь студентам. И всегда давал нам свободу быть собой, мы не опасались выражать перед ним своего мнения, но если кого-то в творчестве кружил дух сего лукавого времени, то Михаил Петрович весьма бережно давал понять, что это «не художество». Однако если наш мастер принципиально был с чем-то не согласен, то высказывал свою позицию спокойно, никогда не повышая голоса, но очень веско, убедительно, и это запоминалось навсегда. Мы любили нашего учителя и, закончив Литинститут, продолжали посещать его семинар. Как было отрадно, что ему всегда можно было позвонить и поздравить с праздником либо посоветоваться о своем новом творческом начинании, получить в ответ слово одобрения или мудрый совет. Очень больно, что теперь этого уже никогда не будет. Но у меня остались друзья, наши семинаровцы, и ведь, опять, это Михаил Петрович одарил нас друг другом.
Ушел Михаил Петрович так, как может сподобиться только лучшим из христиан. О жизни человека говорит его смерть. (К этим словам старца Силуана, разумеется, не относятся судьбы людей, живших по-христиански, но ушедших из мира трагически. Мученики – это избранники Божии, как правило, в глубине души желавшие подвига. Бог дает людям по сердцу их, и не нам разбирать Суды Божии). Однако для меня стало откровением то, что Бог особо принимает и жизнь людей, в борьбе отстаивающих Его и человеческую правду. Давно уже для себя сделала вывод, что Бог не любит нераскаянных предателей и лицемеров, они обязательно за это расплачиваются уже в земных измерениях, как и написано – «Смерть грешника люта». А вот как перед судом Божьим предстоит человек, который был здесь правдоборцем и позволял себе говорить или писать подчас резко… Уход Михаила Петровича ясно показал, что Бог такого человека приемлет и что он в своих обличениях был абсолютно искренен, и если появлялся в его словах гнев, то праведный. Причастившись Святых Христовых Таин, раб Божий Михаил мирно перешел в жизнь вечную в день празднования иконы Богородицы «Знамение».
Светлана РЫБАКОВА
