Его журавлиная стая с прощальным курлыканьем не раз пролетала над ним под сербским военным небом. Однажды он выдергивал уже чеку из гранаты, приготовившись к переходу в мир иной. Он шел на подвиг, думая о том, сколько врагов унесет с собой. Три растяжки, в сетú которых он оказался, были выставлены на сербов, как на зверей. Бог миловал его тогда, а повадки охотничьи очень пригодились. Он сам снял запалы, распутал сети и остался жив.
По материнским, конечно, молитвам.
А совсем недавно он рассказал мне одну грустную историю. Этих рассказов я так жду и жадно ловлю буквально каждое слово.
Сербы, живущие в Боснии, до сих пор опасаются ходить в свои сады и тем более в ближние леса, напичканные снарядами и минами. Сады и приусадебные участки у боснийских сербов заросли за эти годы сорной травой — бурьяном. Никто не пашет эти земли, потому что в них можно найти теперь лютую смерть или остаться без рук и ног, а то и без головы.
«В 2005 году я с друзьями был на рыбалке недалеко от своего родного города, — начал он свой рассказ. — Места эти знатные, и иностранцы часто покупают туристические путевки сюда, чтобы насладиться дикой рыбалкой на форель. Вот и в этот раз целый автобус с французами выгрузился у берегов горной речки в одном из лесных массивов Боснии и Герцеговины. Иностранные рыбаки беззаботно расставили свои удочки в предвкушении удовольствия от тихой охоты.
Но не тут-то было. Метрах в пятидесяти от того места я с друзьями наткнулся на противотанковую натовскую мину, не взорвавшуюся во время войны и спокойно ожидавшую теперь свою жертву. Таких случаев было уже много в моей жизни. Как правило, мы с особым удовольствием разводили костер и кастрировали этих «залетных проституток» на огне. Конечно, это был риск. Но оставить бомбу или мину означало, что когда-то она может неожиданно взорваться от простого дитячьего любопытства и принести большое горе.
Вот и в этот день я долго возился с ней и наконец-таки отрыл смертельную находку из-под сырой земли, наполовину скрывавшую мину-убийцу от случайного взгляда. Больше всего я боялся, что на нее наткнутся несмышленые дети и начнут играть в войну или, чего доброго, захотят поджечь. Так, очень осторожно, вспомнив саперное свое прошлое, я поместил эту «смерть» на брошенную невдалеке автомобильную покрышку и поджег резину. Через некоторое время мина должна была разорваться. Я отъехал метров на 50 и вот тут-то и увидел французов, купивших путевки на горную рыбалку и беспечно раскинувших удочки на берегу.
Выскочив из машины, я замахал руками и закричал им: “Бомба... Уходите... Бух-бух...”. Но иностранцы, очевидно, приняли меня за ненормального и даже не двинулись с места. Откуда им было знать, что по всей территории Боснии, где шла война, разбросаны эти смертельные натовские штучки, которые и поныне таят в себе смертельную опасность, наводя страх и ужас на людей. И это в самом центре цивилизованной Европы!
Иностранцы так и не двинулись с места, пока не услышали страшный взрыв американской противотанковой мины. Побросав свои рыбацкие снасти, французы с криками животного ужаса бросились врассыпную, быстро-быстро повскакивали в свои французские автобусы и укатили с такой скоростью, что мы с друзьями со спокойной совестью собрали их классные удочки и с этими трофеями вернулись домой. Знали мы наверняка, что горе-рыбаки эти никогда больше сюда не вернутся.
А ужин-то их вкусным оказался — задарма нам достался».
Вот и получается, что война вроде бы уже и окончена, но на большей части территории Боснии сербы не могут без риска для жизни обрабатывать свои сады и огороды, ходить на рыбалку и охоту, рубить дрова в лесах, напичканных сплошь и рядом натовскими боезапасами, таящими в себе не дуру-смерть.
Любая пуля на войне и после войны — не дура...
