Оружие Наполеона
В 2012-м году, к двухсотлетию Бородинской битвы, в Историческом музее около Красной площади, открылась выставка, посвящённая этой дате. Громкоговорящая реклама события звучала для многочисленных прохожих этого центрального места страны. Звучала ежедневно и многократно. Я часто там проходил, и поневоле выучил текст. Он звучал и на английском. Вот, как он начинался после объявления об открытии выставки: «Ордена и оружие Наполеона, личные вещи Кутузова и Багратиона…». Именно так – вначале шёл Наполеон с оружием и орденами, а далее Кутузов и Багратион с личными вещами. Не говорили, с какими именно. Может, бритвенные приборы, может, расчёски, очки, может быть. Ими, видимо, и воевали…
Такая реклама не могло не останавливать внимание. По крайней мере, меня она оскорбляла. Именно тем, что она представляла собой явное, всегдашнее российское низкопоклонство перед Западом, застарелую болезнь российских интеллигентов. Митрофанушка у Фонвизина просто потрясён тем, что в Париже даже извозчики говорят по-французски. А теперь, добавим для нынешних митрофанушек, уже и таксисты.
Кто такой Наполеон? Его справедливо считали слугой дьявола, называли антихристом. Успенский собор, в котором русских царей венчали на царство, превратил в конюшню, куда ещё омерзительней? Изображал победу в битве при Бородино, наше отступление считал бегством от него, а когда сам побежал, бросая своих солдат замерзать в снегах России, то прибежал в Париж победителем.
Вот как сумел оболванить французов. Немудрено: к тому времени они были развращены так называемыми энциклопедистами – безбожниками Вольтером, Руссо, Аламбером – вождями так называемого Просвещения. Сам Наполеон – порождение французской кровавой революции, вскружившей головы вождям революции русской.
В Россию вошло шестьсот тысяч солдат Наполеона. «Через два месяца Россия будет у моих ног», – сказал Наполеон маршалам Коленкуру и Мюрату, но через четыре месяца французы побежали из Москвы. И вышло их из России только тридцать тысяч.
Наполеон хотел венчаться на Всемирное царство в Московском Кремле. Но Москва встретила его пепелищем. Это сами русские так приветствовали Бонапарта, сами жгли свои дома, не желая, чтобы порог их перешагнули европейские завоеватели. Трижды униженно просил Наполеон царя Александра о мире, и трижды ему было отвечено презрительным молчанием.
Когда Александр вошёл в Париж в пасхальные дни 1814-го года, парижане встречали его цветами, овациями. «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» – звучало в соборе Парижской Богоматери. Рядом с нашими офицерами, солдатами, казаками стояли французские маршалы. Никаких грабежей, никаких расстрелов не было, русская армия вступила в Париж не как завоеватель, как освободитель. Наполеону грозил расстрел, но Александр не разрешил этого, и Наполеон был помилован и сослан на остров.
За что, скажите, чтить его память? Но вот, в самом сердце России, рядом с нулевым километром российских дорог, уже восемь лет много тысяч раз прозвучала осанна этому чудовищу, исчадию ада. Доселе звучит.
И культ его продолжается. Вот и пример: питерский доцент Соколов до того заигрался в Наполеона, что убил и расчленил свою аспирантку. А сколько в психиатрических лечебницах было «наполеонов»? Это всё действия «оружия Наполеона».
В Париже мне предложили пойти на его могилу. Ну ладно, из интереса схожу. Привели, поставили перед маленькой, низкой дверью в склеп. То есть тут ритуал: надо пригнуться, поклониться, не просто так. Ну, уж нет, кланяйтесь без меня. Мне есть кому кланяться.
Неужели никто из сотрудников музея не видит всей несообразности этой рекламы? Ведь это в чистом виде унижение нашего национального чувства. Думаю, видят. И смеются над нами. Но как мы-то всё терпим?
Ведь это победа Наполеона над нами. Он жив, воюет и часто побеждает. Везде знаки его победы: в курящих и пьющих девушках, в англоязычных вывесках, в изгнании из курса литературы русской классики, в подавляющем звучании иностранной музыки, в засилии доллара, в мечтах молодёжи о карьерном росте, в предательстве Родины. Уже одно то, что (сам слышал на встрече с молодёжью) молодые считают, что Америка миротворец, а Россия агрессор – говорит о победе над нами.
Да взять это обезъянничество с образованием, эту бабу ЕГЭ. Из трёх вариантов ответа надо выбрать один правильный. Вот и ответьте: Наполеон, что это, кто это? Пирожное? Правильно. Коньяк? Правильно. Полководец? Правильно. Такое ЕГЭ для Наполеона. А был же ещё у русских офицеров коктейль «Смерть Наполеону»: сто граммов французского сухого вина, сто граммов французского креплёного и сто граммов русской водки. Соединяется в бокале и выпивается единым духом. Но и он не помог.
Вообще, нашествие Наполеона было по Божию попущению – наказанием за низкопоклонничество перед Европой. Но не вразумились наши тогдашние либералы. И двинулись вперёд, к 17-му году. И разве революция не была вразумлением за отступление от правды Божией?
Какие гонения, жертвы понесли православные, и разве война с Гитлером не была освобождением от безбожия?
Но и опять, тем же концом по тому же месту: как прыщ из преисподней явился кукурузный Никита, новый гонитель веры православной. Обещал показать вскоре последнего попа, но показал себя, будем надеяться что последнего, самодура. И от него очнулись. И храмы возродились, и новые возвелись.
Помогло Тысячелетие Крещения Руси. И был благородный освежающий порыв прихода в Божии храмы и молодых, и старых. Так что же случилось, откуда пошло новое охлаждение? От доступности исповеди и причащения? Ну, так вразумляйтесь замками на церквях, масками на лицах. У дьявола арсеналы богатые: не получилось войсками покорить, напустим микробов и бактерий.
Эти «бойцы невидимого фронта» воюют похлеще самолётов и пушек.
Ну, прямо хоть криком кричи: люди, откуда мы, кто нас сотворил? Разве мы от инфузории-туфельки? Разве не Отец наш небесный, не Господь Бог? Разве не всё в его силах? Вы же видите беспомощность своих правительств, разве те же правительства не могут (не хотят?) призвать своих граждан обратиться с молитвами к Богу? Обратив, прежде, себя.
Другого спасения нет, и не будет. Нам Господь дал свободу воли. И на что мы её используем? На ускорение прихода гибели на всё живое? Пока получается, что дело Бонапарта живее всех живых.
Нет, ничто видимое не спасёт, оно всегда временно. Спасёт невидимое, вечное – вера в Бога. Мы же не двуногих тварей миллионы, мы не глядим в Наполеоны.
На Бога взираем.
И где ваши великие литературы?
Этот вопрос я задаю господам, пишущим на языках народов бывшего Советского Союза. Доселе в памяти старшего поколения сохраняются имена классиков литератур советских республик. И Кавказа, и Украины, Молдавии, Прибалтики, Средней Азии. Но вот 30 лет как нет Союза, но не слышно и о литературах народов бывшего Союза. Может, они и есть, может, что-то теплится в микроскопических тиражах изданий на языках этих народов, но уже никто из других теперешних новых стран об этом не знает.
Всё, ребята, кино кончилось.
Известны они были исключительно благодаря русским переводам. И только. Ленинская политика угнетения «великодержавного шовинизма» долго угнетала именно русскую нацию. В области литературы поощрялись угодные политике партии авторы. Исключения были редки.
Русский народ был государствообразующей нацией, а в это понятие литература входила в первую очередь. Писатели народов из республик, объединённых Союзом, бережно выращивались, их всегда предпочтительно перед русскими, издавали. В каждой республике, автономной области были журналы, издательства и на национальном языке, и на языке русском, которые печатали эту же литературу, но уже переведённую на русский язык.
Без преувеличения скажем, что имена Айтматова, Ауэзова, Быкова, Гамзатова, Гончара, Карима, Кугульдинова, Сулейменова, Данилова, Купалы, Гилевича, Брыля, Друце, Думбадзе, Чиладзе, Амирэджиби, Лациса, Панаса Мирного, Леси Украинки, Чобану, многих-многих других не были бы известны ни русским, ни зарубежным читателям. Вот в руках книга Межелайтиса, поэма «Человек». Ведущие поэты России переводят его. Строки поэта заучивали во всех школах СССР: «В шар земной упираясь ногами, шар земной я держу на руках. Так стою: я – человек, я – коммунист». И прекрасная графика Красаускаса.
Самое время издавать его в сегодняшней Литве и плакать о полном забвении литовской литературы.
Произведение получало известность именно в русском переводе. И то сказать: книга автора национальной республики выходила на его родине малым тиражом, а в русском переводе её тираж исчислялся сотнями тысяч. Я не оговорился, сотнями. Издания, переиздания, собрания сочинений, – всё это было прежде у литераторов народов СССР.
Переводчики из зарубежья знакомились с писателями Кавказа, Прибалтики, Средней Азии, Сибири, других народов именно по русским переводам.
И всё это обрушилось. Падение тиражей было по вертикали. И наступление бездуховности можно отслеживать как раз по отношению к литературе. Если меньше читают, значит, быстрее глупеют.
Предсказание Гоголя и мы, грешные
Читатели жестоки. Если им чем-то понравится новый писатель, то они уже только такого же продолжения ждут от него. Гоголь, появившись в печати, очень потешил своих, мгновенно появившихся, читателей. Свежесть темы, юмор, вкрапление в русскую речь украинизмов было встречено на ура. И молодой Гоголь сам с восторгом рассказывал, как наборщики смеялись, работая над «Вечерами на хуторе близ Диканьки», рассказами «пасичника». Но и «Ночь на Рождество», и «Майская ночь или утопленница», и «Пропавшая грамота», и «Страшная месть», даже и «Вий», – всё это были подступы к настоящему, созревающему душой Гоголю.
Любители, так сказать, южного цикла не воспринимали петербургских повестей, поклонники Петербургских ругали итальянские работы. Вырастая, Гоголь разочаровывал читателей. Имя его было у всех на устах, но с тем только, чтобы ругать его, как не оправдавшего ожиданий. Он и сам давал повод к такому отношению, постоянно говорил о малости своей, о том, что он ещё только собирается сказать своё слово.
Но ведь уже была и потрясающая своим обличением бездуховности «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», была и поэма супружеской любви «Старосветские помещики», но в первой увидели бытовую картинку, во второй забавную зарисовку о старичках.
«Ревизор». Ну что «Ревизор»? Сценически гениально, по мысли публицистично. Посмотрите нынешние развратные постановки «Ревизора», что это? О переживаниях Гоголя после постановки пьесы известно. И доселе «Ревизор» ставится как позорящее Россию действо на потеху той публике, к которой относятся слова Городничего: «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь».
Второй том «Мёртвых душ» не по указанию отца Матфея Константиновского был превращен в пепел, это было сознательное решение мастера, который не хотел, чтобы Россию представляли по тем типам, которые выведены в первом томе. Но изобразительная сила великого таланта была такова, что даже и Плюшкин, и Ноздрёв, и Собакевич, не говоря уже о Коробочке, – оказались такими живописными, что и их великодушная русская душа приняла за своих.
И зачем нам так долго топтаться у камина, в котором сгорели рукописи, да гадать на пепле от них. Сгорели, и что?
И хорошо, что рукописи горят. Писателям вообще надо раз в пятилетку устраивать сожжение накопленного за столом мусора. Сжег сознательно – значит, так надо. Николай Васильевич считал, например, что Державин сильно «повредил себе тем, что не сжег, по крайней мере, целой половины од своих».
А Тютчев? Собираясь в Россию, по ошибке спалил нужные рукописи. Утром стал переживать, но «воспоминание о пожаре Александрийской библиотеки меня утешило». И без библиотеки Иоанна Грозного как-то не вымерли. Однажды меня вразумила очень интеллигентная, много перестрадавшая, старушка. Я ей привозил книги и изумлялся, что она, при широте её ума, их не касается. «Миленький, зачем? Есть же Священное Писание».
Гоголь всегда давал возможность всяким интерпретаторам: тогдашним, большевистским, демократическим – показывать Русь заполненной нечистой силой, торгующей мёртвыми душами, пьющей, ворующей… Скажут: но было же, но и есть же такое. И взятки и не только борзыми щенками берут, и женятся на Агафьях по расчёту, но спросим: зачем тогда русская литература? Показать нам самих нас, как в зеркале? Хорошо. Обличить недостатки? Еще лучше. И что дальше? Русская литература от «Слова о Законе и Благодати» была православной. А примерно с Алексея Михайловича начала уклоняться в обслуживание не души, а тела. Мысль о спасении души глохла в водевилях. Еще держалась немецкая литература Гёте, Шиллера, Гердера; русская Ломоносова, Державина, Карамзина, Крылова, Пушкина. Ещё читалась великая средневековая проза, но массовая мода поворачивала к Франции. И русским дамам и кавалерам веселее было читать о Солохе, да о галушках, да щекотать нервы Вием и утопленницами, нежели думать о том, что за всё свершенное на земле придётся дать ответ.
Мощь православной мысли во всю силу начала разворачиваться в «Тарасе Бульбе». Запорожцы являют миру исполнение евангельских слов о высочайшей в мире любви, о смерти «за други своя».
Когда приходит известие о нападении татар на Сечь, казаки, осадившие Дубно, не могут все вместе кинуться спасать пленённых татарами. Ведь и в Дубно находятся полонённые казаки. И неважно, что сами они виновны в пленении, «курнули» лишнего, они – братья во Христе. Войско делится на две части, и обе части понимают, что прощаются навсегда. Но – и это никогда не понять не любящим и не понимающим Россию – мысль о неминуемой смерти не угнетает их, а вдохновляет.
Спасти братьев – это долг. «Долг, – пишет Гоголь – это святыня». Эту истину Андрий заменил страстью к полячке, а Янкель страстью к деньгам, и неизвестно, кто из этой парочки губительнее для России.
В главном труде жизни, в «Выбранных местах», который опять же был прямо освистан современниками, много говорится о высшем назначении писателя – быть проповедником. И, прежде всего – православным. «Общаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку».
А ключевое слово для Гоголя – любовь. Он объясняет это на примере поэта такого огромного таланта как Языков. Тогдашняя Россия знала наизусть: «Созови от стран далёких ты своих богатырей. Со степей, с равнин широких, с рек великих, с гор высоких, от осьми твоих морей». А дальше такую ноту Языков не вытянул. Почему? «Не силы оставили, не бедность таланта и мыслей, не болезни… другое его осилило: свет любви погаснул в душе его – вот почему примеркнул и свет поэзии».
Будем помнить гоголевский завет: «Если кто помыслит, чтобы сделаться лучше, то непременно встретится со Христом, увидевши ясно, как день, что без Христа нельзя сделаться лучшим, и, бросивши мою книгу, возьмёт в руки Евангелие».
Написано это для нас из 1847 года, из «прекрасного далёка», из Италии, и читается как главное завещание, наряду с завещанием похоронить, если не в церкви, то в церковной ограде. При всех трудностях перезахоронение всё-таки легче осуществить, чем бросить светские книги и взять в руки Евангелие. Но от того и нужны светские книги, чтобы привести нас к Евангелию. Другого назначения у них, особенно написанных на русском языке, быть не должно. Не то сейчас время, чтобы искать в литературе отдохновения, забвения, развлечения, щекотания нервов, сведения счётов…
И ждать скорого счастья для России не приходится. Даже и такой пророк, как Гоголь, ошибся в предсказании о русском человеке, сказавши, что он будет таким, как Пушкин лет через двести. Двести лет со дня предсказания прошло, пока Пушкиных не получилось.
Но уже одно то утешительно, что русская литература жива. Дивное дело: гусиное перо сменило стальное, стальное было вытеснено шариком, шарик заменила кнопка… но живём же!
И будем жить дальше. Понимая, что в России всё новое обычно хуже старого.
«Огончарованная» Россия
Как наследником поэзии Пушкина является поэзия Тютчева, так наследником прозы Гоголя является проза Гончарова. Она развивает главное в русском слове – его духоносное спасение души человека, его служба наиболее из всех стран приближенной к Богу стране – России.
Тут не надо соотносить творчество писателей с эпохой, в которую им выпало жить. Время для России категория не самая важная. У Бога нет времени, его и не было до грехопадения, существенно одно – расстояние до Бога. А приближение к Нему и удаление – это и есть история. От того настоящее слово всегда современно и своевременно, человек же, со всеми его грехами и попытками от них освободиться, неизменен. Еще в начале Новой эры апостол Петр советует удаляться «от господствующего в мире растления похоти».
Слово о Кресте
Русский крест самый тяжелый и самый лёгкий одновременно. Тяжело нам нести Его на Русскую Голгофу, но и легко: идём по пути, который проложил Иисус Христос. В Его следы ступаем.
В первые века христианства ни Нерон, ни Диоклетиан не могли искоренить поклонение Кресту. Пытали христиан, сжигали, скармливали диким зверям. На смену каждому мученику приходили десятки, сотни уверовавших! Тогда иудеи пошли другим путем. Сделали масоретский перевод Библии, лишив ее Христологического начала: как можно было убрать ветхозаветного евангелиста пророка Исайю? Братьев Маккавеев? Искалечить Псалтирь? Потом этот искаженный перевод переложили на латынь и получили Вульгату, по которой живет западный мир. И от этого между нами не трещина, а пропасть. Ибо Писание без Христологии — мёртвая вода. У нас, — слава Тебе, Господи, христианское Учение во всей полноте, Живая вода, Вера православная.
Тот, кто ходил в Крестные ходы, знает: идешь — ноги тяжелеют, давно ничего не ел, сейчас свалишься без сил, или, того хуже, праздные разговоры заведёшь, — и вдруг опомнишься, перекрестишься и начинаешь молиться! И не сразу, потихоньку, но обязательно обретаешь помощь.
Крестная сила, она и духовная, она и физическая. В какие бы ни попадал передряги, Крест спасёт.
Русский крест — великое счастье. Счастлив тем, что я из православной семьи. Моя любимая мама, дай Бог ей Вечного Царствия Небесного, Варвара Семёновна, шагу не ступала без Бога. Только и слышишь: «Слава Богу — коровку купили! Слава Богу — сена заготовили! Слава Богу, картошки накопали, даст Бог, перезимуем. И всегда напутствия в дорогу: «Идите со Христом! Живите с Богом». Эти материнские слова освещали всё мое детство, и ушли со мною в дальнейшую жизнь.
Когда я рос, у нас в селе церкви уже не было, из неё к тому времени клуб сделали. Кладбищенскую церковь сожгли, а священника и дьякона сослали. Ближайший храм был за рекой в 60 км. Но дома всегда была икона. Для меня приход к Господу был естественен.
В армии, в сержантской школе, я был уже кандидат в члены партии, меня, ещё до присяги, отпустили в увольнение, чтобы встал на партийный учет. Первое, что сделал, — побежал на Красную площадь в храм Василия Блаженного. Что-то же вело именно в Божий храм.
И всю жизнь прожил со Крестом. А без Него уже бы и не жил. То есть срок земной жизни мог и продлеваться, но без Креста это была бы не жизнь, а растительное существование. И она все равно бы была конечной. И пришла бы смерть во всей своей безотрадности и безобразности. А для идущих за Христом и со Крестом смерти нет. На пасхальном Богослужении всегда торжественно звучат пророческие слова: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?».
Чем дальше, тем тяжелее будет жизнь в России, ставшей одинокой в мире. Не о санкциях говорю, их легко перенести, о захвате душ мракобесием. Выдержим и это, зная, что зло будет поражено. Но чтобы поразить зло во всей его полноте, оно должно открыться до конца. Именно сейчас началось время окончательного его обнажения.
Надо перетерпеть это время — вот и всё. А терпеть мы умеем, враги научили. Матронушка Московская говорит: «Что вы боитесь антихриста? Возьмешь земельку и насытишься!».
Бояться нам нечего. Православный Крест во спасение дан! Нести Его, спасаться Им – это единственное счастье в этом мире? И единственная возможность так прожить земную жизнь, чтобы заработать вечную.
Залогом этого – нательный крестик на груди. Он нас ведёт, мы идём за Ним, за Христом!
Источник: Столетие.Ru
.jpg.webp)
