Пару лет назад город Ливерпуль в Англии потряс, как и всю Европу,
сексуальный скандал, спровоцированный мигрантами. Более пятидесяти
девочек 12-13 лет стали жертвами группы насильников, которые прибыли в
Британию из Афганистана и Индии. Глава этого преступного сообщества,
состоявшего из девяти человек (всем им за сорок), частенько приглашал
своих друзей полюбоваться на то, как он «вкушает» «белое мясо». Несмотря
на чудовищность преступлений, насильники получили относительно
небольшие сроки. Тем временем за последние годы в этот кошмар угодили
тысячи малолетних британских девочек. Дошло до того, что многие девушки
со светлыми волосами вынуждены краситься под брюнеток, чтобы не попасть в
руки любвеобильных выходцев с Востока, которых в мигрантской среде даже
не осуждают. Они оправдывают насилие... «законами шариата».
В Англии в 2014 г. был опубликован доклад, согласно которому за последние несколько лет все 100% зарегистрированных в стране изнасилований были совершены мигрантами.
Нападения мигрантов происходят по всей Европе. «У нас, - говорят пришельцы, - не принято, чтобы женщины так провокационно одевались и вели себя раскованно в общественных местах». И вот по улицам английских городов уже шагают «шариатские патрули». А новоиспеченные члены Евросоюза из Литвы тоже готовятся соблюдать законы шариата и объявили, что придется запретить девочкам в школах надевать короткие юбки. И то ли еще будет! Глядишь, еще учтут и спрос на «белое мясо». В порядке политкорректности.
Наиболее масштабные и омерзительные события произошли 31 декабря 2015 года в Кельне, на Домской площади, близ Кельнского собора, где по традиции молодежь встречает Новый год. Туда ворвались около тысячи мигрантов, в основном негров и арабов, и устроили «половой джихад». Разбившись на группы, они окружали женщин, хватали их за волосы и груди, грабили и насиловали. Полиция, как это ни возмутительно, делала вид, что ничего не произошло, даже получив около 400 заявлений от женщин, которые подверглись сексуальным домогательствам в ту страшную ночь.
Ханс-Петер Фридрих, бывший министр внутренних дел в правительстве Меркель, заявил: «Это скандал, что прессе понадобилось несколько дней на публикацию репортажей». Фридрих заявил, что пресса организовала «блэкаут» и руководствуется «кодом молчания» относительно любой информации, касающейся мигрантов. Объясняют это замалчивание мигрантских преступлений в мейнстримовских изданиях боязнью того, что проблема сексуального насилия со стороны отдельных групп мигрантов может породить «нагноение обид» в отношении всего мигрантского населения! Но такие нарывы молчанием прессы не залечиваются. Их надо вскрывать и лечить, чтобы сохранить весь государственный организм здоровым! Увы, все делается с точностью до наоборот. И явно целенаправленно.
В ноябре 2015 г. крохотная деревушка Зумте в Германии (земля Нижняя Саксония), о которой раньше едва ли кто-то слышал, неожиданно оказалась в центре внимания немецких, арабских и других СМИ, после того как туда привезли первую партию беженцев с Ближнего Востока. Необычность ситуации заключается в том, что немецкие власти планируют разместить там по меньшей мере 750 человек, в то время как коренное население составляет всего 102 жителя. Для обитателей Зумте это стало полным шоком. Они не знают, что будет с ними и с их детьми. Но понимают вполне отчетливо одно: они больше не хозяева в собственном доме и в Зумте. Хозяева здесь отныне - пришельцы. Страх парализует жителей деревушки, ведь на всю коммуну Амт-Нойхаус, к которой относится деревня, приходится всего два полицейских. По вечерам и в выходные они не работают, так что рассчитывать в случае возможных инцидентов придется только на охранников приюта для беженцев. Но приют - это не тюрьма. Оттуда выходят и возвращаются туда свободно. Это означает, что Зумте перестанет быть немецким и начнет жить по законам шариата. Это и есть формула будущего поглощения Европы, которой в самом близком будущем предстоит по решению мирового правительства и его ставленников вроде госпожи Меркель принять на своей земле около одного миллиарда беженцев. Целый Китай!
Иной раз в нашей печати можно даже отметить некое злорадство по поводу того, как нехорошо европейцам от нашествия мигрантов из Азии и Африки. При этом забывают, что, по данным ООН, Россия занимает второе место в мире по числу мигрантов. Операция «Беженец» на российской территории началась сразу же после развала СССР и продолжается по сей день. В последние годы число мигрантов в России увеличилось почти на 40%. По данным ФМС России, в 2013 г. в Россию въехали 17 млн 342 тыс. иностранцев, из них на миграционный учет встали 7 млн 76 тыс. человек (в 2012 году - 15,9 млн иностранцев, из них на учет встали 6 млн 480 тыс.). За семь месяцев 2014 года - 10 млн 470 тыс. 414 иностранцев и 5 млн 453 тыс.137 соответственно. По данным на июль 2014 г. в РФ находилось 11 млн 458 тыс. 111 иностранных граждан и лиц без гражданства. Из них, по данным первого замгенпрокурора Александра Буксмана, на законных основаниях трудились лишь 1,5 млн. Ясно, что все эти требования Высшей школы экономики во главе с гайдаровцем Ясиным и другими либералами «насытить» гастарбайтерами российскую экономику оказались всего лишь дымовой завесой для прикрытия вторжения иноземцев, беспрецедентного в истории России. Ну а в том, что все эти «гайдаровцы» и прочая несистемная пятая колонна стратегов уничтожения России - наши злейшие враги, русский народ убедился на собственной шкуре за годы «перестройки» и после развала СССР.
В связи с напряжённой обстановкой в мире - один кризис на Украине увеличил число мигрантов в нашей стране на два миллиона человек - в Россию приезжает всё больше людей, имеющих гражданство других стран. По заверениям экспертов, в начале 2016 года в стране находилось 10 млн иностранных граждан, причём порядка 4 млн из них жило здесь нелегально и ещё 860 тыс, оформив документы и обязавшись выехать через год, до сих пор остаются в России. Но даже федеральные службы РФ, в которых царят разброд, шатание и коррупция, не могут дать точного ответа на вопрос, сколько в Москве мигрантов по состоянию на 2016 год. Ясно только, что их количество не уменьшается: если в 2008 году в столице находилось 1,5 млн официально зарегистрированных приезжих и 1,8 млн скрывающихся от властей, то к 2013 г. в Москве насчитывалось около 3,5 млн приезжих (http://topmigrant.ru/migraciya). В основном это были граждане мусульманских Узбекистана, Таджикистана, Кыргызстана, откуда тысячи добровольцев отправились воевать в Сирию и Ирак под знаменами ИГИЛ.
По данным ФМС, в 2013 г. за нарушения миграционного законодательства было наложено штрафов на общую сумму 6 млрд 450 млн рублей. Привлечены к административной ответственности 2 млн 530 тыс. чел. Въезд закрыт для 450 тыс. иностранцев.
Как и в странах Евросоюза, растет этническая преступность. В 2013 г. только в Москве иностранцами и лицами без гражданства было совершено 11,5 тыс. преступлений, то есть более 30 преступлений ежедневно. Это на треть больше аналогичного показателя за 2012 г. Большинство преступлений относится к категориям тяжких и особо тяжких.
Всего в 2013 г. мигрантами на территории России было совершено 47 тыс. преступлений (цифра лишь по раскрытым преступлениям).
В июле 2009 г. с территории России на родину были отправлены более 400 граждан Китая и Вьетнама, работавших на закрывшемся столичном Черкизовском рынке. Мигранты, жившие и работавшие в Москве нелегально, были выдворены из страны. Гражданам Китая и Вьетнама, работавшим легально, был сокращен срок пребывания. В августе 2013 г. в ходе мероприятий по декриминализации столицы были депортированы порядка 400 человек.
Повсеместно в Европе формируется новая диаспора - люди со всего Ближнего Востока из беднейших стран Азии и Африки, оторванные от своих стран и корней. Их ничто не объединяет, кроме солидарности изгоев и мусульманской религии. Это обрекает их на то, чтобы быть чужаками на чужой земле.
Не сгущаю ли я краски? И стоит ли нагнетать страсти вокруг операции «Беженец», когда речь идет якобы всего лишь о гуманной помощи несчастным жертвам «Арабской весны»? Да, любой христианин может им только посочувствовать и, если может, окажет им посильную помощь. Но надо понимать при этом, что жертвами стали не только беженцы, но и те, к кому их подселяют, как в немецкой деревушке Зумте или у нас в Краснодарском крае. Более того, жертвами становятся европейская идентичность и сама европейская цивилизация, обреченная на уничтожение в рамках многоходовой операции «Беженец». Понятно, что это произойдет не сразу. Но произойдет неминуемо, если эту операцию «мировой закулисы» не остановить.
Человек диаспоры - это либо странник, либо изгнанник, эмигрант, беженец. Его мировоззрение, сформированное в годы совместного проживания с родным народом и на его Родине, неизбежно будет чуждым той среде, в которую он волей судьбы попадает. И у его детей, если они не ассимилируются в новой среде, сохранится то же самое мировоззрение. И то же отчуждение от новой родины. Жизнь и здравый смысл предлагают ему только два выхода: либо принять правила игры, существующие в новом для него обществе, либо обособиться от него. Есть, правда, и третий путь, суть которого сформулирована в известной песне «Машины времени»: «Не будем прогибаться под изменчивый мир. Пусть лучше он прогнется под нас».
Конечно, сам по себе наш изменчивый мир под новых пришельцев, кем бы они ни были, не прогнется. Для того чтобы этого добиться, переделать этот мир под себя, человеку диаспоры придется предпринять не только индивидуальные усилия, но и бросить на это силы всей своей общины. Идеальным условием перемен в этом варианте становятся терроризм, разрушающий все привычные скрепы того государства и общества, по которому наносится такой удар, и следующий за ним хаос. Только в этих условиях, согласно теории управляемого хаоса, обществу можно навязать свою систему ценностей вместо прежней и добиться в нем главенствующей роли. Не на это ли сделана ставка стратегами нового мирового порядка? Поделюсь в связи с этим своими личными впечатлениями от увиденного и пережитого мной во Франции и других странах Европы.
Французов с малолетства воспитывают в духе уважения к закону и порядку уже не один век. В принципе эта нация традиционно законопослушна и достаточно толерантная. С присущей французскому языку назидательной интонацией каждый француз готов научить приезжего тому, как надо соблюдать французские законы и уважать местные обычаи. Особенно убедительно такие уроки звучат в провинции, в небольших коммунах и городках, где иммигрантов обычно мало и где их не привечают. Там у человека выбор невелик: либо он впишется в местный законопослушный пейзаж, либо просто не выживет, так как попадет в тотальную изоляцию. Его даже бить не будут. Просто подвергнут такому остракизму, что он сбежит сам. Неслучайно поэтому во французской глубинке мирно живут рядом и белые выходцы из бывших французских колоний, и полностью ассимилировавшиеся потомки иммигрантов из стран Магриба (Тунис, Алжир, Марокко), но почти нет новых иммигрантов. Старую иммиграцию французским законам и обычаям обучали еще в колониях. Для новой - все это чуждо, как и вся французская цивилизация и культура с ее политесом и прочими поведенческими нормами.
Иммиграция - проблема для Франции давняя и глубинная. Сегодня более трети всех французов имеют предков-иммигрантов, т. е. тех, кто однажды приехал в страну, чтобы обосноваться там навсегда. Все началось с того, что нации потребовалась свежая кровь, так как рождаемость во Франции была одной из самых низких в Европе. Невысокая рождаемость в стране вызывала серьезное беспокойство во французском обществе. Призыв правительства «Делать детей!» («Faire des enfants!») был обращен ко всем социальным слоям и группам населения. Но и по сей день иммигранты откликаются на него гораздо активнее, чем коренные французы. Только 18 процентов новорожденных во Франции - этнические французы. Остальные - пришельцы и их потомки. Уже поэтому французы не могут быть к этой проблеме равнодушными.
Когда дела шли справно, требовались дешевые рабочие руки, и тогда поток иммигрантов приветствовался и, соответственно, увеличивался. Так было в период экономического подъема в начале 60-х - середине 70-х годов. При Ж. Помпиду и В. Жискар д'Эстене во Францию приехало наибольшее число магрибинцев. В тот же период выросло число лиц, принявших французское гражданство. Сегодня во Франции, где этнические французы все еще составляют 83% населения, магрибинцев вроде бы и не так много - около двух миллионов человек. Дело, однако, в том, что иммигранты из Магриба и других стран Африки концентрируются в основном в трех районах Франции: в Парижском (Иль-де-Франс), Роны и Альпы (с центром в Лионе) и в Провансе на Лазурном берегу (Тулуза, Марсель). По данным переписей, здесь оседает от 60 до 75% североафриканцев (www.insee.fr).
Официальный сайт Пятой Республики с гордостью сообщает, что сегодня «Францию можно назвать одной из наиболее "мусульманских" стран Европы». В стране с населением около 59 миллионов человек проживает, по разным оценкам, от 4 до 5 миллионов мусульман. Но это - легальные. Нелегальных вдвое, а то и втрое больше. По численности мусульмане составляют сегодня вторую (после католиков) религиозную группу, «опережая» протестантов и иудеев. Примерно две трети мусульманского населения Франции составляют иностранцы - представители 123 стран мира. В основном это выходцы из стран Магриба и Черной Африки, Турции, Ближнего Востока и других регионов мусульманского мира.
Как-то по каналу «Вести» в РФ показали репортаж из города Рубэ на севере Франции с населением примерно 100 тысяч человек. По официальным данным, 20 тысяч из них были иммигрантами. Но по неофициальным, Рубэ - первый во Франции город, в котором иммигранты и их потомки мусульманского вероисповедания уже составляют большинство. Причем три четверти из них проживают в арабских гетто города. В Рубэ, где уже действуют шесть мечетей, а четыре строятся дополнительно, влияние радикальных исламистов таково, что там можно было брать каждого второго. «В таких кварталах Рубэ, как Альма, - рассказывал корреспондент «Вестей», рискнувший там побывать, - о том, чтобы выйти из машины с камерой на улицу, нет даже и речи. Общественный транспорт сюда давно не ходит, полиция если и появляется, то только большими группами и в тяжелом обмундировании, готовая к беспорядкам. Законы Пятой Республики здесь не действуют: все углы поделены между наркоторговцами, товар есть в любое время суток, надо только спросить». Вот в таких неподконтрольных властям гетто и создана идеальная почва для вербовки «воинов джихада».
Такие гетто, как Альма в Рубе, есть почти в каждом крупном городе Франции. Там живут по законам шариата. И это всячески поддерживают мировые центры ваххабизма и прочих разновидностей радикального ислама. Так, власти Катара выделили 50 млн евро для поддержки мусульман, проживающих среди «неверных» в пригородах Франции. Согласно официальной версии, эти деньги предназначены для развития малого бизнеса в мусульманских районах. Однако, по мнению экспертов, власти Катара способствуют распространению ваххабизма среди сотен тысяч молодых мусульман Франции. Дело в том, что Эмир Катара шейх Хамад Бен Халифа аль-Тани, долгое время стремившийся к созданию имиджа прозападного политика, внезапно заявил, что приложит все усилия, для того чтобы исламский фундаментализм завоевал весь мир. Согласно недавнему исследованию, посвященному распространению ислама на территории Франции, наибольшей властью в иммигрантских гетто обладают мусульманские проповедники из Марокко и Турции, всеми силами работающие на установление шариата в неблагополучных пригородах.
7 февраля 2012 г. в Париже специальный комитет по депортации рассматривал дело, возбужденное Министерством внутренних дел, о высылке из страны Мохаммеда Хаммами, имама мечети Омара, расположенной в XI аррондисмане французской столицы. Хаммами, который родился в 1935 г. в Тунисе, а прибыл в Париж в 1960-м, обвиняли в пропаганде антисемитизма и насилия. В своих проповедях в мечети Омара он неоднократно призывал мусульман не вкладывать деньги в банки, так как все они принадлежат евреям. Кроме того, он открыто высказывался в поддержку смертной казни по законам шариата для неверных жен. Хаммами заявлял, что изменницы должны быть забиты камнями до смерти. В МВД Франции им основательно занялись после того, как узнали, что Хаммами стал одним из основателей экстремистской исламской организации Forsan Alizza («Всадники гордости»), призывающей к вооруженной борьбе с «неверными». Эта группировка, основанная в августе 2010 г., выступала за создание исламского государства на территории Франции и за введение повсеместно законов шариата. Ее участники, включая лидера, были задержаны в Нанте, Марселе, Ницце и Тулузе. Спецназовцам удалось захватить у них целые арсеналы оружия. Согласно решению МВД республики она была распущена (Le Figaro, 08.02.2012). Но сколько таких группировок действует во Франции подпольно, не знает никто. На месте одной, официально распущенной, организуется десяток других. И все они ведут свою работу в предместьях и городских иммигрантских гетто. Действия «духовных лидеров» направлены на то, чтобы превратить иммигрантов-мусульман в маргиналов, отвергающих традиции и законы страны, в которой они живут. И с этим французы, как и другие европейцы, сталкиваются уже не только в больших городах, но и в провинции. По всей Европе действуют организации ваххабитов, требующих введения законов шариата. А это оборачивается нападениями на европейских женщин, не желающих носить хиджаб, и на девочек-подростков в школьной форме, не прикрывающей голых коленок.
По официальным данным, только в 1988 г. вид на жительство во Франции получили около 100 тысяч незаконных иммигрантов. С тех пор, по данным Министерства юстиции, статус законного эмигранта ежегодно получают до 17% незаконных, в том числе под предлогом предоставления политического убежища. Нередко те, кто приезжает во Францию на законных основаниях как туристы, остаются затем уже здесь нелегально... А потом используют любые возможности, чтобы легализоваться. И в этом им во Франции власти потакают... (RTL-Lt Monde-LCI 27.01.2003).
Бунты в гетто, конечно, так тряхнули Францию, что она резко поляризовалась политически. «Национальный фронт» публично обвинял детей французских иммигрантов, родившихся во Франции и уже имеющих либо вид на жительство, либо французское гражданство, в «черной неблагодарности». Мол, им все дали, предоставили жилье и т. д., а они поджигают магазины, автобусы и машины законопослушных белых французских граждан.
Ни правые, ни левые, однако, и здесь ничего нового не придумали. Все обещания «дать еще» заведомо воспринимаются в иммигрантской среде как недостаточные. Поэтому Национальный фронт требовал не дать, а отобрать пособия, которые позволяют иммигрантам вообще не работать годами. Тем более что бунтари в гетто требуют отдать им не что-то еще, а все, и на меньшее не согласны. Они хотят вырваться из гетто и обладать всей Францией, даже если для этого потребуется удалить из нее всех белых и «неверных». Ассимиляция афро-европейцев в преимущественно белой Франции не состоялась, а по-настоящему интегрироваться во французское общество удается лишь немногим иммигрантам и их детям. Легче всего ассимилируются, конечно, иммигранты европейского происхождения. Выходцам из Африки этого достичь сложнее уже в силу чисто внешних признаков - даже французское гражданство не способно изменить цвет кожи или семитский облик араба. Да и «культурная разность» иммигрантов и принимающей страны - это объективная реальность. Поэтому, когда правые партии говорят о необходимости полного отказа иммигрантов из стран Магриба от своей традиционной культуры, требуют от них пойти на ассимиляцию во французское общество, они выдают желаемое за действительное. Да и исследования социологов показали, что французов отличает некоторая «национальная избирательность» по отношению к неевропейским иммигрантам.
До 1980-х годов на правительственном уровне много говорили об интеграции и включении иммигрантов во французское общество. В тот период левые политики предпочитали не говорить об «ассимиляции», а употребляли термин «включение» («insertion»), т. е. выступали за постепенную адаптацию иммигрантов к реалиям французской жизни на базе компромисса при взаимодействии двух различных культур. Официальные тексты законов не говорят конкретно ни об интеграции, ни об ассимиляции. Закон от 9 октября 1974 г., впервые обнародовавший принцип официальной политики по отношению к иммигрантам, подчеркивал, что Франция «стремится к тому, чтобы допустить либо повсеместную интеграцию на национальном уровне иностранных рабочих, которые сами этого желают, либо позволить им сохранить социально-культурные связи с родной страной, для того чтобы впоследствии все желающие могли вернуться к себе на родину».
В начале 1988 г. социалисты уточнили, что сам термин «интеграция» не означает полного отказа от культуры своего народа, но «ее трансформацию для наиболее безболезненного и результативного общения с культурой национальности страны пребывания». Это принятие во внимание законом 1988 г. «культуры другого народа» объясняет склонность политиков к термину «включение». Термин «ассимиляция» предполагает полное исчезновение группы этнического меньшинства. Она может быть насильственной, а может происходить и мирно, при постепенном усвоении этническими группами чуждой для них культуры. У некоторых французов есть свое, совершенно четкое видение того «нового араба», который должен забыть свою культуру, свои традиции и стать таким, «как все». Именно такая точка зрения присутствует у правых, которые проповедуют теорию «полного включения» иммигрантов в общество при отказе от своей культуры. С точки зрения правых, ассимиляция магрибинцев, как и обретение ими французского гражданства, есть безусловное счастье, ради которого возможно отречение от всего «другого». Это - некая идеальная ситуация, к которой следует стремиться и приближаться. Но и правые, и левые приходят к одному общему выводу: магрибинцы в силу своего менталитета, религии и культурных особенностей быть ассимилированными пока не могут. Большинство иммигрантов-магрибинцев во Франции не готовы к быстрой и полной ассимиляции. Большую роль в этом играет ислам.
Столкнувшись с новыми трудностями ассимиляции мигрантов, Франция решила изменить курс своей политики, принимая во внимание особый менталитет североафриканцев, их психологические особенности, культуру и религиозные традиции. Отказавшись от ассимиляции, Франция перешла к попыткам интеграции. Интеграция рассматривается не как нечто среднее между ассимиляцией и включением иммигрантов во французское общество, а как специфический процесс, способствующий активному участию всех его членов в общественной жизни, несмотря на наличие у них различных этнических, культурных, социальных, моральных, психологических особенностей.
До конца 1980-х годов иммиграционная и интеграционная политика государства в отношении иностранных граждан и лиц без гражданства, ищущих убежище во Франции, существовали параллельно. И только в 1991 г. правительство начало проводить специальные реформы, направленные на создание «французской модели интеграции», когда были приняты соответствующие поправки и дополнения в законодательство страны. Французская политическая модель интеграции основана на принципе обретения национальности, т. е. гражданства. За годы проживания во Франции старшее поколение, как правило, не меняло образ жизни, свойственный ему еще на родине. Поэтому кажется вполне закономерным, что дети продолжают традиции своего народа. Однако живя во Франции в окружении «чужого» мира, магрибинские семьи испытывают значительные трудности для сохранения в чистом виде своей традиционной семьи, со свойственными ей устоями, обычаями и ритуалами. Поэтому в семьях иммигрантов из стран Магриба образуется некая субкультура, которая представляет собой сплав традиций Востока и европейской французской культуры.
С малых лет дети иммигрантов понимают, что мир как бы разделен для них на две части. И происходит это прежде всего на лингвистическом уровне: дома они говорят по-арабски, тогда как в детских садах, школах и на улицах своего пригорода и тем более города французский язык становится для них основным языком общения. Французский язык более динамичен, более современен, в нем существуют речевые обороты и слова, которые трудно перевести на арабский. Он становится для юных иммигрантов языком, который позволяет им свободно общаться на всех уровнях: в играх, в школе, в кино, на дискотеках и т. п. Поэтому со временем дети лишь понимают родной язык, но уже не говорят на нем. Более того, у ребенка формируется представление, что родной язык - это язык нищеты и иммигрантских кварталов. Французский же становится не только языком друзей, учебы и игр, но и символом благополучия и доминирующего социального устройства.
Ребенок, посещая школу, учится французскому как языку выражения своих мыслей, но при этом он еще примешивает слова и обороты из арабского языка. Достаточно часто окончившие школу молодые иммигранты приветствуют друг друга по-арабски, а затем продолжают разговор по-французски. Нередко культурная и этническая несовместимость ведет к духовной геттоизации, как в Америке, где возник расизм наоборот и где под лозунгом «Черное - прекрасно» афро-расисты избивают белых. Во Франции к этому ведет воинствующий исламизм. Конечно, крайний экстремизм ваххабитов и требования молодежи гетто отдать им «всю Францию» нельзя отождествлять с социальным протестом. Корни этого протеста куда глубже, чем кажется. Потеряв связь с родной страной, иммигранты даже во втором поколении фактически так и не пустили корни в новом обществе и чувствуют себя чужими и во Франции, и в родной стране. По опросам общественного мнения, 54% французов относятся ко второму поколению североафриканских иммигрантов (берам) с явной антипатией (для сравнения: об отрицательном отношении к гомосексуалистам заявляют 49%, а к магрибинцам - 47%) (Tevanian P. Le racisme republicain. Paris, 2002. Р. 86).
Пожары во французских пригородах высветили врожденную порочность западной модели социального мира: не сумев обеспечить подлинное равенство своих коренных и пришлых граждан, Франция попыталось откупиться от «инородцев». Им дали возможность худо-бедно существовать, даже не работая. Они попадают в невидимое гетто, обитателя которого узнают не по паспорту, а по цвету кожи, по манере говорить, образованию и тому кругу, в котором он вращается. Чаще всего иммигрантам и их детям приходится заниматься далеко не престижной работой. В Службе уборки мусора и ассенизации, например, из занятых в ней 150 тыс. рабочих около 70% составляют иммигранты. Более того, почти все дворники службы уборки парижского метро - иностранцы (98% рабочих). В «приличное общество» оттуда не попадают. Человек из гетто обречен жить и умереть в гетто. Это похуже любой черты оседлости. Первое поколение иммигрантов, как правило, эти условия принимает. Их дети уже не хотят с этим мириться. Их внуки против этого восстают. До поры их протест дик и иррационален. Поджоги, вандализм, драки с «потомками колонизаторов». Но думать, что все это происходит стихийно, - наивно. Бунтующую молодежь из гетто пытаются сейчас использовать все, кому это политически на руку, в том числе и резиденты центров международного терроризма, в первую очередь «Аль-Каиды» и ИГИЛ (запрещены в РФ), которые во Франции живут довольно вольготно. Для них эти несмышленыши - тот человеческий материал, который завтра они превратят в живые бомбы, в смертников, готовых идти с поясами шахидов на «неверных». Они будут кричать «Джихад!», даже не понимая смысла этого понятия. Но те, кто этот мусульманский крестовый поход на европейскую цивилизацию организуют, прекрасно знают, чего добиваются.
Радикальный мусульманский мыслитель, идеолог организации «Братья-мусульмане» Сейид Кутб не скрывал, что современный джихад - это форма борьбы с врагами ислама, причем не только в арабских странах, а всюду, где ислам не признан главенствующей религией и образом жизни (John Calvert. Sayyid Qutb and the Origins of Radical Islamism. New York: Columbia University Press, 2010. Р. 377). Исламские террористы, однако, джихад понимают еще более широко. Историк ислама Даниэль Пайпс считает, что в современном мусульманском мире «целью джихада является не столько распространение исламской веры, сколько расширение сферы влияния суверенной мусульманской власти... Таким образом, джихад по своей натуре беззастенчиво агрессивен, а его конечная цель состоит в том, чтобы добиться господства мусульман над всем миром». Он же указывает, что всегда джихад проявлялся в виде территориальной экспансии (цит. по Rudolph Peters, Islam and Colonialism. The doctrine of Jihad in Modern History (Mouton Publishers, 1979). Р. 118). Пример квазигосударства по имени ИГИЛ (теперь - просто ИГ) это подтверждает на 100 процентов.
Как считает исполнительный директор Института международной политики по борьбе с терроризмом доктор Боаз Ганор, радикальные исламисты делят мир на две части: «мир войны» и «мир ислама». Их целью стала всемирная террористическая война против тех, кто не исповедует их ценности. Это и есть глобальный джихад.
Русский вестник
.jpg.webp)
