Текст доклада «Граф Михаил Муравьев-Виленский как один из первых истинных "белорусизаторов" Белой Руси» на международной конференции памяти графа М.Н. Муравьева-Виленского
С девяностых годов двадцатого века появилась возможность пересмотра многих концепций советской историографии, осью, и одновременно жестким футляром которой был «Краткий курс истории ВКП(б). Были открыты для исследований многие источники, без анализа которых невозможна объективная оценка как прошлого, так и современного ландшафта общественно-политической жизни.
В изучении исторической роли графа Михаила Николаевича Муравьева-Виленского также открылись во многом намеренно забытые факты, показывающие многогранность его личности, бывшей многократно сложнее того примитивного портрета «вешателя», который первыми нарисовали даже не польские мятежники, а российские либералы-западники. Этот портрет «держиморды» и «душителя революционных масс» затем усилился мазками советской историографии. Последние четверть века в Белоруссии, стараниями ряда литвинствующих национально-центричных историков был создан окончательный образ ужасного и кровавого «палача» белорусов. То есть, перед нами пример политической кухни по рецептуре еще со времен польских мятежей. Сегодня белорусской националистической пропагандой состряпано чудовище, подобное Дракуле, но российского происхождения. Цели понятны. Но как голливудский Дракула далек от исторического Влада Цепеша, так в еще большей степени «людоед-вешатель белорусов» не имеет ничего общего с реальным графом Михаилом Муравьевым-Виленским.
Среди множества обвинений в адрес графа Муравьева есть и такое, что он был одним из основных и последовательных русификаторов Северо-Западного края и тем якобы затормозил становление и развитие белорусской национальной культуры.
Поскольку в Республике Беларусь сейчас постоянно, и особенно в националистических кругах, звучит тема белорусизации, то, говоря о Муравьеве, следует коснуться этого актуального вопроса, попутно рассмотрев, чем же являлась русификация в Северо-Западном крае в 19 веке, какую роль она сыграла в развитии белорусской культуры, и что из себя представляет сама белорусизация.
Да, русификация белорусских губерний была частью политики царского правительства. Правда, она была крайне непоследовательной и скорее вынужденной, в ответ на нелояльность польской шляхты. Русификацию следует рассматривать не как простое внедрение русского зыка в школьную программу и делопроизводство, а как целый комплекс мер по возвращению белорусов из польско-католического культурного засилья к своим истокам - к православной традиции. В программу русификации также входило просвещение белорусского крестьянства с целью появления из его среды интеллигенции и чиновничества, для которых русское государство было бы своим.
Славянофилы 19 века русификацией считали возвращение к «духовным началам», в данном случае православию. Иван Сергеевич Аксаков утверждал, что там на Западных русских окраинах «не язык служит исключительным признаком той или другой нации, а непременно вероисповедание». Поэтому никакого противоречия между русификацией, проводимой российским правительством и развитием белорусского народа не было. Предки современных белорусов, а это в основном крестьяне, называли себя ни как иначе как русские. Как народ они сформировались из нескольких восточнославянских племен после Киевского Крещения в составе Древней Руси. Долгое время современная белорусская территория входила в состав Великого Княжества Литовского, Русского и Жаймотского, в котором государственным языком был западнорусский извод древнерусского письменного языка. Именно поляками западнорусский язык, или, как его сейчас называют белорусские филологи, старобелорусский (хотя современники называли его просто русским), был запрещен в 1696 году. К моменту вхождения белорусских земель в состав Российской империи во времена Екатерины II вся местная элита, носительница высокой культуры, была ополячена, западнорусский язык был окончательно забыт, образование и делопроизводство было только на польском, а православие пребывало в плачевном состоянии. Иван Сергеевич Аксаков писал о том времени и Речи Посполитой, «что русская народность подверглась в нём и политическому и социальному и духовному воздействию польской национальности, что три могучие силы: религия, цивилизация и землевладение служили в нём до последнего времени польской исторической идее».
Постепенное возвращение народа в православие из унии с окончательным разрывом с ней на Полоцком соборе в 1839 году тоже можно рассматривать как русификацию в ключе возвращения белорусов к своим истокам и духовному возрождению. Строительство новых церквей и приходских школ, где давалась образование крестьянским детям, - это пример просвещения белорусского народа. У белорусских крестьян для получения образования не было иного языка кроме как общерусский литературный. При этом допускалось начальное обучение на понятном местном наречии. Таким образом русификация была процессом культурного возрождения белорусского народа. Решительную роль в этом сыграл именно граф Муравьев Виленский. Только за 2 года его пребывания на посту генерал-губернатора было построено 98 церквей с приходскими школами.
Интересно еще раз обратиться к тому, что в то время говорили славянофилы, и в частности Аксаков: «белорусский крестьянин должен почувствовать себя, прежде всего белорусом. Сделать же из него великорусского мужика нет надобности». Поэтому Аксаков предлагал учить белорусского крестьянина «читать и писать сперва по-белорусски, а потом непременно и по-русски, и по церковно-славянски, что после белорусской грамоты ему дастся легко» «Белорусов мы считаем своими братьями по крови и по духу... и горе, и испытания, и труды, и победы должны быть единые, общие в народной семье, которую не напрасно вновь соединила история, но которой члены, как и в человеческой семье, нисколько не теряют от того своей личности и своей особенности». Вот в чем был на самом деле смысл политики русификации, в которой не было никакого угнетения, а только забота о просвещении и развитии народа. Именно этому следовал в своей деятельности граф Муравьев-Виленский, проводя крестьянскую и образовательную реформы в Северо-Западном крае.
В то же время, и параллельно с так называемой «русификацией», в среде польской шляхты в малороссийских и белорусских губерниях появилось движение «хлопоманство». После поражения польского мятежа его участники задались целью начать контррусификацию через пропаганду якобы настоящего украинского и белорусского языков, далеко стоящих от русского. Хлопоманы активно занимались изучением этнографии и истории с целью обоснования отдельности трех ветвей русского народа. Также они активно занимались литературной деятельностью на смеси польского с малороссийским или белорусским наречиями и зачастую на польской или чешской латинице. Это было такое заигрывание с бывшими холопами и отсюда получило название «хлопоманство».
Для литературного творчества и создания новых языков хлопоманы зачастую использовали речь панской дворни, говорящей в угоду своих хозяев на своеобразном «пиджин» - смеси своего наречия с польским.
Одними из первых «белорусских» хлопоманов были так называемые «патриархи белорусской литературы»: Винцент Дунин-Марцинкевич и Франциск Бенедикт Казимирович Богушевич. Оба - польские шляхтичи, католики, один из них активно помогал польским повстанцам, а другой принимал непосредственное участие в польском мятеже 1863-1864 годов. Их родным языком был польский, на нём они в основном и писали, а так называемые «белорусские» произведения создавали на пиджин-польском и на латинской графике. Эти панове как раз и основали направление белорусской литературы и языка, который, однако, вплоть до революции был мало кому известен, а основной печатный орган на нем газета «Наша нива» не пользовался популярностью. Надо отметить, что в среде белорусских писателей были и те, кто стоял на славянофильских позициях и идеях русского единства. Самым ярким из них был поэт Максим Богданович, предки которого были из крестьянской православной среды. Например, на смерть Ивана Франко Богданович писал «В его лице одна из русских литератур - литература украинская - понесла тяжелую утрату».
Примечательно, что появлению гения Максима Богдановича белорусская культура обязана именно русификаторской политике графа Муравьева-Виленского. Отец поэта Адам Григорьевич, сын простого крестьянина из белорусского местечка Хлопеничи Борисовского уезда Минской губернии, стал российским чиновником средней руки благодаря тому, что получил начальное образование в приходской школе при Свято-Успенская церкви-муравьевке. И церковь, и школа были построены в 1863 году в рамках вышеупомянутого плана культурного возрождения и массового просвещения белорусского крестьянства, разработанного графом Муравьевым-Виленским. И как бы нынешние белорусские националистические круги уничижительно ни говорили о «муравьевках» и приходских школах, но Максим Богданович и его отец являются яркой иллюстрацией подлинных целей и достижений «русификации», благодаря которой из крестьянской среды появилась народная белорусская интеллигенция, стоявшая на западнорусских позициях общерусского единства. Именно представители этого направления, в отличии от пропагандируемых ныне псевдобелорусских хлопоманов из польско-шляхетских кругов, дали белорусской культуре и науке целый ряд по-настоящему значимых и талантливых литераторов и ученых с мировым именем, явив собой феномен «западнорусского возрождения» во второй половине 19 - начале 20 веков. Это «западнорусское возрождение» как следствие «русификаторской» политики Муравьева-Виленского, с точки зрения А.Ю. Бендина, «означал защиту социально-экономических интересов белорусского крестьянства; укрепление религиозных, социальных и культурных позиций православия; уменьшение влияния Католической церкви и развитие народного просвещения».
Однако, после Октябрьской революции естественный процесс белорусского просвещения в рамках более широкого «западнорусского возрождения» был искусственно и грубо прерван. В новообразованных национальных республиках в 20-30 годах советской властью проводилась политика «коренизации». На Украине и в Белоруссии за основу «коренизации» были взяты идеи национал-демократической интеллигенции, которые были идейными последователями хлопоманства 19 века. Эта политика советской коренизации, то есть отрыва белорусов и украинцев от общерусской культуры, и стало называться украинизацией и белорусизацией.
Белорусизация не ограничивалась только языковой политикой, а была комплексной, включая и дехристианизацию, и фальсификацию истории по лекалам, составленным еще хлопоманами от истории, такими как Владимир Бонифатьевич Антонович. Как раз учениками Антоновича в Киевском университете и были основоположники украинской и белорусской историографий, востребованные советской властью, - Грушевский и Довнар-Запольский. Эта искаженная белорусизация в форме хлопоманской контррусификации, модернизированной под большевистский запрос разделения русского этноса, в советское время периодически то усиливалась вплоть до репрессий, то утихала, сходя почти на нет, уступая дорогу подлинной белорусской культуре, не противопоставлявшей себя общерусской.
Например, во время Великой Отечественной войны большинство представителей хлопоманской белорусизации большевистского извода в силу своей изначальной русофобии и националистической природы естественным образом оказались в рядах коллаборантов. Партизанское движение вело борьбу не только с оккупационными войсками, но и с многочисленными полицейскими формированиями, в ряды которых влились те, кто был воспитан в духе белорусского национализма во время «советской белорусизации» 20-30-х годов. Таким образом, в годы Великой Отечественной войны на территории БССР, а также Украины, протекал в своей в горячей фазе и цивилизационный конфликт, когда ряды национальных коллаборантов пополнялись продуктами советской «коренизации», имевшей еще криптопольские хлопоманские истоки, а партизанское движение было подлинно народным со стихийно-западнорусской природой с самобытно-местным русским самосознанием (трагическое повторение этого цивилизационного конфликта со схожей природой сегодня переживает Украина, пребывающая под внешним американским управлением).
Говоря о сотрудничестве большевиков в 20-30-х годах прошлого века с националистами, как белорусскими, так и украинскими, в деле советского нациобилдинга, следует отметить, что имея во многом общие цели (давний союз мелкой польско-католической шляхты и российских революционеров всех мастей), советская власть в концу 30-х годов прошлого века почувствовала, что, дав свободу деятельности «хлопоманам», она рискует получить пятую колону при неизбежном военном столкновении с Европой, зараженной крайним национализмом в виде фашизма и национализма. Поэтому советская власть незадолго до второй мировой воны чисто своими репрессивными методами попыталось свернуть политику «коренизации». Были арестованы такие известные нацдемы еще с дореволюционным стажем, как Вацлав Ластовский, Бронислав Тарашкевич, Язеп Лёсик и другие. В 1937-м органы госбезопасности репрессировали более 600 общественных и культурных деятелей Беларуси. Сейчас в белорусских националистических, а порой и в официальных СМИ, это трактуется как расправа над белорусской культурой с укорительными кивками в сторону России. Однако, как показали последующие события во время войны, эти превентивные меры большевиков были обоснованными - бывшие «коренизаторы» активно сотрудничали с немецкими оккупационными властями и в Белоруссии, и на Украине, а потом - кто перебрался в западные подрывные и разведывательные центры, а кто «лег на дно» в СССР, «досидев», если не сами, то в лице потомков до развала СССР, получив в очередной раз шанс для реванша. Конечно, надо понимать, что это - общие тенденции, и были разные примеры судеб, когда отдельные сторонники белорусского национализма сражались против оккупантов и наоборот.
После победы в Великой Отечественной в БССР к власти пришли бывшие партизаны - представители западнорусского самосознания, заложенного в народе еще в приходских школах «церквей-муравьевок». Самым ярким из них был Петр Миронович Машеров. Поэтому не случайно при нем был самый плодотворный период белорусской культуры. Это ли не подлинная белорусизация в ее позднесоветской редакции без русофобского национализма и с элементами западнорусских идей? Благодаря тому, что в тот период белорусская культура не противопоставляла себя общерусской, а развивалась в синтезе и взаимодополнении с ней, были достигнуты до сих пор непревзойденные вершины и в литературе, и в кино, и в балете, и в музыке. Как одного из многочисленных примеров такого блестящего синтеза достаточно привести Владимира Мулявина - русского с Урала, создавшего высочайшие образцы белорусской музыкальной культуры, ставшими общерусским достоянием, и который очень часто обращался к творчеству именно Максима Богдановича.
После распада Советского Союза и до 1994 года белорусское общество вновь оказалось в тяжелейшей социально-политической ситуации с упадническими настроениями, подобными пораженческим на начальном этапе Великой Отечественной. Тогда вновь в хаосе смуты на первые позиции вышли, до того «спавшие», белорусские националисты, первым делом взявшиеся за проведение жесткой «хлопоманской» белорусизации, но уже в более актуальной для времени либерально-западнической обертке. На словах современные национальные демократы особенно яростно отвергают все советское и особенно большевизм, благодаря которому они-то и смогли «укорениться» на белорусской земле (то же самое и на Украине - одни народ, один процесс). А на деле эти «демократы» навязывают обществу свои идеи чисто большевистскими методами (иначе не получается). Провозглашая себя истинными патриотами, эти «либеральные» националисты, борясь с русской природой белорусской идентичности, волей-неволей выдают то, из чего вырос их избирательный национализм, проявляющийся исключительно в русофобии. На самом деле, это фантомные боли от утерянных «маёнткаў з польскага часу» и тоски по «Крэсам ўсходнім» с очередной попыткой цивилизационного реванша. История, длящаяся со времен графа Муравьева-Виленского и предыдущих эпох, с теми же идейными и зачастую генеалогическими истоками.
После референдума 1995 года, когда русский язык, на котором говорит подавляющее число белорусов, получил государственный статус равный с белорусским, «хлопоманство» опять отошло в тень. Однако сейчас, когда в Республике Беларусь разработана и претворяется в жизни программа поддержки белорусской культуры и языка, в комплексе с духовным возрождением белорусского народа, включая возвращение его к христианской традиции, есть зримая опасность, что эта программа может приобрести негативные черты «хлопоманской» белорусизации.
Сегодня можно наблюдать множество примеров, когда белорусская культура и язык, которые могут и должны существовать наравне с общерусской культурой и языком, под влиянием националистически ориентированной интеллигенции противопоставляются друг-другу вплоть до виртуальных языковых битв в интернете с юридическими последствиями (при этом сам белорусский язык все более искажается) и «войны памятников» на улицах и площадях из-за различной - общерусской или криптопольской - трактовки истории (многочисленные разногласия с памятниками св.Александру Невскому, Миндовгу, Ольгерду, св.Георгию Конисскому, Александру II, Винценту Калиновскому, Монюшко и Дунину-Марцинкевичу). Порой под видом развития белоруской культуры идет подмена ее криптополонизацией, какой на самом деле является «хлопоманская» белорусизация как в литературе, так и в гуманитарных науках, с угодничеством и поклонением перед представителями польско-католической культуры, обосновывая их принадлежность к Белоруссии всего лишь по факту рождения их в местных «маентках» и поместьях.
Во многом наше время напоминает эпоху графа Муравьева-Виленского - с массовым строительством православных церквей, духовным возрождением и просвещением народа. И сегодня, вспоминая деяния графа Муравьева-Виленского, следует учитывать его опыт, поскольку его совершенно обосновано можно назвать не только русификатором, но одним из первых подлинных белорусизаторов. Вспомним приведенные выше слова Аксакова: «Белорусский крестьянин должен почувствовать себя, прежде всего белорусом».
