Протесты в Екатеринбурге, как запуск активной фазы проекта «Урал против Москвы»

Урал всегда стремился обособиться. Это ему внутренне присуще, просто как провинции, так как всякая провинция ментально находится в оппозиции к центру как к месту, где всегда выше уровень жизни и потребления.

Такое противоречие реально и может выразиться в действиях, одним из которых в соответствующих условиях ослабления центральной власти была несостоявшаяся в девяностых, но уже провозглашенная и даже начавшая печатать собственные дензнаки Уральская республика Росселя.

Нелишним будет упомянуть и Пугачевский бунт, упорно и долго не утихавший, потому что помимо переживания различий от более скудной жизни, чем в центре страны, на противостояние с имперским центром наслаивалось множество национальных предпочтений, так как Урал, как и Поволжье, есть место сосредоточения национальностей, пришедших в давние времена из Азии и уже века живущих в ареале русского мира, но своей идентичности и своих национальных предпочтений не утративших, и даже укрепившихся в этом своём особенном развитии благодаря присутствию в покровительствующем им русском мире.

В любой провинции, исподволь завидующей по сравнению с регионами жирующим столицам, всегда присутствует такой скрытый антагонизм, как это бывает в семье, в которой разные члены семьи неодинаково успешны.

Но не всякая провинция, как и не всякий член семьи, может решиться на противостояние.

Урал принадлежит к таким регионам, которые на такое противостояние, по своему потенциалу, решиться может. По потенциалу населения, которое не менее столичного образовано и культурно, по потенциалу занятых этим населением территорий, потенциалу природных ресурсов и промышленной базы, потенциалу идеологическому в виде исторических заслуг перед империей в целом.

Не случайно ведь существует общеизвестный план, утвержденный законом США, соответственно (в отличие от наших законов) непрерывно финансируемый и исполняемый – об освобождении порабощенных народов Урала и Поволжья. Освобождении от чего и кого? От власти центра империи.

Создать новую национальную сущность в виде «уральского народа», прямо скажем, непросто, даже на условиях непрерывного финансирования подобной идеологии, потому что русские, живущие на Урале, всегда будут идентифицировать себя с русскими, живущими в остальной России.

Но вот изменить образ центра или переформатировать его изнутри, сделать совсем иным – это в нашем отечестве вполне возможно. И неоднократно оказалось возможным именно для кадров, взращенных именно в Екатеринбурге.

Уральская линия в жизни страны исторически недавно явно проявилась с запуском проекта под названием «Борис Ельцин», который волею каких-то сил перекочевал из секретаря областного обкома в секретари Московского горкома КПСС и, тем самым, получил в своё распоряжение площадку для политических игр имперского уровня.

Ельцин изменил страну, и его ужасный для обывателя, измученного десятилетием хаотического правления, демонический образ продолжает угрожающе присутствовать в общественном сознании, как бы нависает над страной потенциалом Екатеринбурга и Урала в целом, персонифицируясь сегодня наиболее заметно в антипатриотичном Ельцин-центре.

Но еще задолго до Ельцина образ империи изменила также Екатеринбургская власть, состоявшая из людей того же происхождения, что и Ельцин, те же уральские кадры, в июле 1918 года решившиеся на то, на что никогда бы не решилась центральная власть в Москве, - на жесточайшее, по сути ритуальное, убийство царской семьи. Кровью Царственных страстотерпцев в сознании страны и мира написан постулат кем-то проектируемого будущего России, могильщиком которой как бы избран Урал, что собственно США и оформили позднее своим законом.

Эту составляющую протестов в Екатеринбурге, при всех признаках их внешней организации, богоборчества и системности просто умалчивают.

Хотя, на мой взгляд, именно эта подоплека и создает тот настрой упорства и неуступчивости в явно финансируемых, молодежных по преимуществу, протестах против Екатеринбургского храма, в которых храм только повод…

Москву как образ центра и соответствующей ему власти сегодня легче всего дискредитировать на направлении религиозном, в нём легче найти актуальную интерпретацию, в которой может выразиться всегда присутствующий в российском обществе потенциал богоборчества.

Православие при всем его значении живёт своей неизменной традицией в стране, в которой сознание людей приобрело исторически совершенно новые черты. Это реализованные в СССР черты имущественного равенства, привлекательность которого не утрачена не только для равнодушных к Богу, но и также и для верующих.

Общество справедливости, некогда воссозданное в реальности и принудительно обеспеченное фактическим имущественным равенством, некогда устранило из жизни людей потребность остро завидовать богачам в виду явного отсутствия таковых, как устранило и явные личные злоупотребления, которые порождает личное богатство.

Всё негативное, что порождала личность, обладавшая богатством, было делегировано государству, которое собственно всем владело и, руководствуясь принципом равенства на основе всеобщего достатка, который в силу объективных причин был скорее всеобщей умеренной бедностью, стараясь существенно не раздражать общество неизбежными несущественными имущественными различиями, - всё это с той или иной мерой эффективности поддерживало.

Церковь имеет успешный исторический опыт своего развития в условиях общества имущественного неравенства, потому что общество имущественного равенства, в своей идеологии, Церкви не видело вообще.

Поэтому логично то, что в новых исторических условиях страны, в которой население в существенной части переделано по матрице принудительного имущественного равенства, привлекательного для бедного по-прежнему большинства населения, Церковь строит себя по матрице наиболее исторически успешного для неё периода имущественного неравенства.

То есть, кроме своей основной роли духовного водительства людей идёт, в сущности, необходимым для реализации этой духовной роли путём накопления или восстановления некогда утраченного, при том, что остальное общество такой возможности компенсации ранее утраченного имущества не имеет и в существенной части имеет ничтожно мало в сравнении с имущественными накоплениями населения других стран, а то и не имеет ничего вообще.

Логично в этой ситуации то, что часть общества, которое столетие прожило в активном богоборчестве, часть этого общества, не ощущающая в себе нужду в Церкви, видит в самом факте её успешного имущественного присутствия на всех значимых строительных площадках некий фактор, угрожающий образу надежды на возвращение эпохи имущественного равенства, потому как в образе общества богатства для немногих и имущественного достатка для всех по преимуществу бедное население разочаровано и в социальную, сиречь имущественную, справедливость в этом обществе настоящего, практически не верит.

Дело не в том, что общество привычно верит в химеру социальной справедливости по принципу всё отнять и поделить, а в том, что общество даже в числе верующих уже созрело до понимания, что равенство жизненно необходимо как для нормального состояния общества, так и для его перспективного выживания в целом.

Но руководящая и направляющая сила верующих – Церковь – равенства не приемлет, потому что исходит не только из факта грехопадшего мира и соответствующих ему людей, с которыми равенство может быть только посредством насилия, которого в принципе не приемлет Православная Церковь, но и потому что в период расцвета эпохи равенства Церковь яростно уничтожалась, как рудимент эпохи неравенства.

Ситуация не была бы такой напряжённой, если бы изыскания в сфере православного социализма, столь распространённые в церковной среде, не создавали новые надежды на симбиоз идеологии равенства, реализованной богоборческими коммунистами, и религией православия, которое исторически всегда успешно выживало в условиях общества неравенства и едва не прекратило своё существование в условиях исторически недавних гонений.

На этой игре страстей, которая не имеет смысла, как не имеет смысла мечта о свободном обществе имущественного равенства, так как равенство всегда принудительно, и поставлен весь современный нам акт спектакля «Урал против Москвы», в котором Церковь играет навязанную ей роль стороны, поддерживающей социальную несправедливость.

При этом, как структура строго централизованная, Церковь естественно ассоциируется с центром империи – с Москвой.

Гоняя строителей храма по Екатеринбургу от одной строительной площадки к другой, подпольно оплаченный актив протестантов против строительства храма создаёт психологическую платформу успешности протестов, а успех всегда ассоциируется с правдой, а образ правды - это в русской традиции всегда некое представление о социальной справедливости.

Соответственно, в неверующих или верующих нестойко усиливается образ Церкви и образ руководства Церкви в Москве, как корыстной духовной водительницы богачей.

Это клин, который враги России и русских упорно заколачивают в щель всегда неизбежно и нежеланно возникающих общественных нестроений.

Церковь организация особенная. Она не живёт политическими предпочтениями, что весь опыт новомучеников и подтверждает.

Она комфортно живёт в тех условиях, в которых ей удобно дышать своей истиной, своей верой, когда не мешают. И что происходит при этом в сознании людей, зачастую невежественных в духовных вопросах, которые видят в Церкви некую политическую или имущественную структуру, - для Церкви, её основной внутренней духовной работы все эти бредни безразличны.

Но бредни зачастую составляют суть политической жизни, в которой всегда есть проигравшие.

И общество не может не понимать, что любой проигрыш Русской Православной Церкви – это всегда проигрыш России и русского народа.

Потому именно русское православное общество, не ожидая реакции государства, у которого и без того хлопот хватает, притом, что есть и неизбежные проблемы с компетенцией и компетентностью, должно находить и предпринимать свои разумные, не обязательно прямолинейные, но главное эффективные контрмеры, против пешек и ферзей бесовского войска противников Православия и единства России.

Важно, чтобы и Церковь не закрывалось от обеспокоенного сообщества верующих, которое уже достаточно зрело и компетентно, чтобы, не вмешиваясь в сферу духовной практики, участвовать в практическом позиционировании Православной Церкви в общественной сфере.