Ниже мы публикуем одно из поучений (июнь, 1866 г.) в селе Гостилицы, С.-Петербургской губернии, принадлежащем А. М. и Т. Б. Потемкиным, выдающегося богослова, канониста, проповедника, епископа Смоленского и Дорогобужского Иоанна (Соколова) (1818–1869).
Публикацию, специально для Русской Народной Линии, подготовил профессор А.Д. Каплин. Название - составителя.
+ + +
Загородное поучение I.E.B.
Есть для человека дар Божий, который, если человек захочет или сумеет пользоваться им, как должно, всегда принесет чистые и не обманчивые наслаждения душе его. Этот дар – красота физической природы и жизнь ее во цвете лета.
Если такой роскошный город, как Петербург, ищет себе летом отрады и в такой не роскошной природе, как петербургская, то не истинно ли дар Божий у вас, владетели этой прекрасной местности? Необыкновенная в нашем крае свежесть и приятность воздуха, зеленеющая, густая, вековая растительность с тенистыми аллеями, обилие самой чистой, прозрачной воды, которая бьет живыми ключами и разливается потоками, шумными каскадами, фонтанами, речками и озером, давая в себе приволье множеству резвящейся рыбы; живописные возвышенности с широкими и разнообразными видами; наконец на всем этом – характер самой естественной простоты, чуждой всякой искусственности, и только небольшой резец в руке доброго хозяина, мирно живущего с природою, очищающего ее, но нисколько не насилующего: не сокровище ли это для духа и тела, в особенности изможденных городскою жизнью?
Какая восхитительная картина, скажет всякий, смотря на это место. Нет, скажу я: это еще не картина; это только рама, а настоящая картина – внутри. Здесь, среди этой прекрасной природы, живет еще прекраснейший дух, которому я не найду лучшего имени, как дух – христианский.
Ах, с какою любовию и утешением сердца описал бы я все светлые черты этого духа, если бы не боялся нарушить почтительной скромности пред самым лицом его, в cию минуту так простосердечно ко мне обращенным, если бы пред глубиною смирения, которое есть по истине венец его, не сдерживались самые сильные порывы моего слова.
Не хочу я и в глазах других наводить на мое слово краски лести... Да не будет! И на кафедре священной, и везде и всегда речь моя да будет чужда лести, этой отравы истины, пред кем бы ни говорил я! Да не расточает легко язык мой и не льстивых похвал видимым достоинствам человека, чтобы не приносить с собою суда человеческого, пред которым не раскрыта внутренняя жизнь человека, на место суда Божия, который один должен я возвещать пред Божиим престолом на земли.
Страшно хвалить людей, когда говорим пред лицом Бога и от Его имени.
Одной черты здешнего духа не скрою я теперь, в назидание самому себе и другим. Не пастырем и учителем явился я сюда; не кафедры для поучения искал я здесь. С духом, обремененным думами и трудами, с телом, ослабленным болезнями, спешил я сюда под сень оживительной природы для укрепления сколько-нибудь своих сил. Я знал, что найду здесь, в этих сердцах: но видно еще не все знал, или на этот раз не подумал о собственном долге...
Что̀ вижу? Здесь жаждут поучения, и среди всех удовольствий привольной жизни здесь не хотели оставить случайного появления пастыря без того, чтобы не получить от него назидания. Вот она, настоящая почва для духовного сеяния: она сама о себе скажет; лишь не будь ленив сеятель. Не скроюсь и я пред такою почвою, как ни малы у меня силы и средства для сеяния.
Я не поклонник вашего большого света: но с особенной радостью встречаю здесь добрый участок его поля. Подумайте вы о нас, как мы, пастыри и служители Церкви, во всю жизнь свою, среди всевозможных лишений и скорбей, без средств, без опор, без свободы и силы церковной, вдвойне перенося тяготу презрения и давления мира, и за свое сословие и за свое служение, которое он отрицает, составляя сам для себя религию – без нас,– как мы работаем на духовном поле человечества; как наибольшею частью находим здесь только камень, песок, всякого рода терние, и нерадостно, не полною рукою бросаем Христовы семена, потому что не ожидаем от почвы и климата хороших плодов; только на низменных полях, где вместе с нами сеет нужда, скорбь, потный и слезный труд, мы можем еще, хотя с величайшими усилиями, возрастить что-нибудь; но в нагорных местах, где не едят того хлеба, который мы сеем, а в роскошных садах питаются сладкими плодами искусственного и преимущественно иноземного происхождения, там не видят и не слышат и не знают нас, мрачно и уныло бродящих около тех садов, не имея в них доступа, и лишь высматривающих хоть какой-нибудь выдавшийся из них уголок, чтобы положить тут свое народно-святое, т. е. православное семя: авось вырастет и обратит на себя внимание – хоть новостию для людей, не имеющих понятия о нем.
Вот я счастлив: я нашел здесь такой уголок и положу семя: а вы, вы поняли меня?...
Скажите же миру, что на вашем поле есть нечто такое, чего там не знают...
Какое же поучение предложу вам? Не возьму его издалека; оно готово здесь, в этой природе, которая вас окружает. Те наслаждения человека среди красот природы, о которых я сказал вначале, получают серьёзный смысл и всю благотворную для него силу только тогда, когда относятся не к одним внешним чувствам, восхищающимся этими красотами, а вытекают из нравственного сближения человека с природою. И эти лебеди, в такой неге плавающие по вашему озеру, и эти весело поющие и перелетающие по деревьям птицы наслаждаются природою и делят блага ее жизни: но они только ощущают, а не понимают ее.
Вы, люди, должны понять природу; углубляйтесь вашим умом в ее законы, вашим сердцем в ее характер; старайтесь постигать смысл ее жизни; в ее работах рассматривайте не одни рисунки, цветы и отделку, как в ваших рукоделиях, а главное – изучайте мысли, какие природа в себе вырабатывает и вам внушает.
От чего, думаете вы, так прекрасна природа? Не от одного стройного и приятного для глаз сочетания разнообразных цветов и форм, а от того именно, что в этом разнообразии и сочетании выражается. Ведь в природе, под ее бездушными и безмолвными образами, равно и в больших, и в малых ее произведениях сокрыты глубокие мысли, мысли разумные и нравственные, законы точные и неизменные, стремления живые и действенные, Эти-то мысли, законы и стремления, раскрываясь в жизни природы, в целом и в частях ее, производят все дивные красоты ее.
У природы видимый образ – как лице умного человека: оно потому именно привлекательно, что освещено умом, оживлено мыслию, запечатлено характером. А чтобы не долго мучить вас философией, скажу, как богослов: в природе положил свою мысль Ум Божий; ее жизнью изначала движет Дух Божий; на ее законах почиет рука вечной Премудрости.
Поймите это; уследите, сколько вам возможно, этот Ум, эту Руку; словом,– найдите здесь Бога: вы увидите в природе свет, почувствуете истинную гармонию, как образованным умом и чувством вы постигаете в искусстве живописи –жизнь, в гармонии музики – душу; тогда вы полюбите природу любовию разумною, сознательною, достойною человека; тогда сердце ваше откроется всем глубоким впечатлениям природы, способным оживить и возвысить ваш дух над житейской суетою; вы сами душою сроднитесь с природою, – и красоты ее будут для вас еще восхитительнее потому, что будут разумно – понятнее; они, так сказать, отпечатлеются в вас самих, перейдут в вашу душу и она сама станет прекраснее. Тогда-то можете сказать, что наслаждаетесь природою.
Вот что я назвал нравственным сближением человека с природою. Такое сближение должно начинаться заранее, прежде чем отдалит человека от природы мир. Вот, например, это аристократичное дитя, так живо, как мотылек, порхающее по этим лугам, близко ли оно душою к природе, как следует ему быть по самому возрасту его? Любит ли оно природу всею чистотой невинной души и сочувствует ли ей всею нежностью детских ощущений?
Приучается ли оно серьёзно, с мыслью смотреть на природу, а не играть только с нею? А для этого открыты ли ему на столько глаза на природу, чтобы видеть и чувствовать в ней присутствие Бога, Премудрости вечной, Любви бесконечной? Счастливое дитя! Помни впоследствии эти ясные дни среди этой цветущей природы; помни все это золотое для тебя время под кровом общей к тебе любви, все эти добре лица, непрестанно тебя ласкающие; да, кстати, не забудь и сурового пастыря, который хотел заставить тебя мыслить среди твоих игр.
Ты не бойся теперь вопросов о Боге или испытаний из закона Божия; напротив, ты сам спрашивай нас, как можно более; спрашивай умом и серцем
особенно из этой большой книги, которую называют природою; с нею не будут тебе трудны и страшны и те небольшие книжки, в которых изложено учение о Боге.
Вот будет тебе страх и печаль, когда среди трудных опытов жизни, ни для кого не минуемых, твоя душа оказалась бы без силы и опоры, словом, без Бога, из детства не познанного ни в природе, ни в науке. Но мы надеемся, что этого страшного удара в твоей душе не будет; родственная рука чисто-христианской любви, теперь тебя ведущая, ведет тебя к Богу.
Грустно видеть, как человек в настоящее время отдалился от природы. Неужели же можно считать серьёзным сближением с природою летние выезды за город? Люди бегут в поле от городской пыли и удушливости: а пыль и удушливость – за ними. Я так называю суетливость городской жизни; она почти вся тут, и за городом, также как в городе. Тоже неестественное распределение времени и всего образа жизни, та же искусственная обстановка, та же изысканность в одежде, те же мысли и чувства, и привычки, те же речи...
Даже мало внешнего наслаждения природою: и тут привычные стены отдаляют от нее. Впрочем, что́ уже и говорить о внешней физической природе, когда человек отдаляется и от своей собственной природы, – той, которую носит в самом себе.
А что̀ его отдаляет? Все: и воспитание, и условия жизни, и строй общественный, и весь дух мира, как будто все преднамеренно направляется к тому, чтобы сделать человека не похожим на самого себя.
И что́ это за человек ныне входит из рук мира? Это может быть человек очень образованный и развитый; но какой-то не естественный; это человек искусственный, потому что не своя природа, а искусство мира образовало его. У него странные, не естественные обо всем понятия, искаженные нравы, натянутые обычаи, безпорядочные стремления.
Смотрите далее: у него своя религия – без веры, своя нравственность – без правил, свое счастье – без добра, свое добро – без убеждений. Эгоизм и расчет: вот побуждения и основы всей жизни современного человека. Он всегда и во всем противоречит своей разумной, нравственной, словом, истинной человеческой природе, – и тяжко отзывается на нем же самом это противоречие.
Это человек – всегда болезненный и духом, и телом; никогда ничем недовольный, всегда и всем раздражаемый, никогда ни в чем не находящий покоя, а в самом себе – еще менее, чем в другом чем-либо. Жестоко казнит его сама природа, которой он постоянно изменяет: она казнит его организм – хроническими болезнями, казнит его душу – тоской и унынием, его ум – темнотою и слабостию, его серце – холодом и сухостию, его жизнь – ударами несчастий.
Что же еще впереди ожидает человечество, живущее такой не естественною жизнию? Оно, как подвижная машина, несется на всех парах своего искусственного развития: куда? Едва ли оно и само сознает это.
Эта искусственность жизни приводит наконец к тому, что люди теряют всякое чувство религии, всякий смысл в Христианстве. Истины, сколько-нибудь отвлекающие от обыденной суеты, становятся для них не понятны и не исполнимы. Сколько случается нам в кругу образованных людей слышать, в виде самооправдания, что для них невозможно следовать всем правилам веры, уставам Церкви, требованиям христианской совести: а почему? Потому, говорят, что жизнь в мире сложилась совсем иначе, имеет свои неодолимые требования, и они не могут изменить принятого уже всеми ее течения.
Странные люди! Они сами на себя произносят приговор. Какие же это просвещенные люди, если не разумное сознание, правильно развитое, а какое-то слепое подчинение посторонним и случайным влияниям управляет ими?
Какие же это христиане, если не путем внутренней жизни по духу Христову, а путем одной внешней, общественной жизни, располагаемой по духу времени, идут они, и даже не дадут себе труда остановиться и подумать, каков этот путь? Какую же они могут иметь совесть и нравственность, если в делах совести и жизни духовной имеют в виду не высший суд, Божеский, а суд людской, непостоянный, слепой и коварный?
Они не понимают несчастные, что, признавая для себя невозможным исполнение требований религии, они объявляют сами себя не способными ни к чему истинному, доброму, серьёзному, ни чему лучшему – впереди.
Страшно подумать, чем угрожает такое положение современной жизни обществу и всему человечеству: оно угрожает восстановлением язычества.
Да! в наше время среди Христианства уже много язычества. Тяжело, говорят светские люди, исполнить все правила веры; но таким суждением хочется им только успокоить, т. е. обмануть себя; а дело в том, что не подумали о религии с самого начала при своем воспитании и образовании, и положив в основу своей жизни заведомо-лживые начала и преднамеренно подчинив им высшие требования Христианства, на столько сами отдалились от Христа в течение жизни, что наконец, когда порою приходится оглядываться на Него, они уже едва видят и понимают Его; им кажется уже не возможно возвратиться к Нему. Но они опять ошибаются.
Люди века! Вы не видите, что Христос идет за вами, что Он всегда около вас; откройте глаза, ослепленные суетою: а чтобы усилить зрение, возьмите в руки Евангелие. Вы увидите, что Христос всегда у дверей нашего сердца; – что за этою безконечною Любовию не нужно идти куда-то далеко, предпринимать какие-то необъятные подвиги: она сама держит нас на руках своих, сама готова всегда успокоить нас и терпеливо ожидает, когда мы обратимся к ней, поймем ее и дадим ей место в своем сердце.
Вы еще раз скажете; что это трудно; а я еще раз прибавлю: вы ошибаетесь. Вы не туда и не так смотрите; вы привыкли в своем мире на все смотреть внешними глазами, все мерять житейскою мерою: так и в религии.
Едва мы заговорим о религии, вы тотчас воображаете, что вас лишают общества, всех его связей и удовольствий, хотят отдать совсем в руки духовенства и даже запереть в монастыри.
Так мало вы понимаете сущность и силу религии! Изучайте дух ее: он гораздо более прост, ясен, светел, чист, добр и снисходителен, чем вы думаете, чем даже дух Вашего мира.
Вам тяжки высшие требования Евангелия? Начинайте с меньших. Не стыдно ли, что многим образованным людям мало знакома даже азбука истинной религии.
Вам тяжело любить Бога? Любите человечество: в нем и через него дойдете до любви к Богу.
Вам не возможно переменить вашу светскую жизнь? Живите, как живете, но знайте и верьте, что и над светскою вашею жизнию есть воля Вышнего; которой вы никак не избегнете и которая в кругу вашей же светской жизни, в ее делах и судьбах, изрекает суд свой над вами.
При всей знатности вашего происхождения, при всей утонченности вашего воспитания и образования, при всей роскошной, счастливой, веселой обстановке вашей жизни, при всех ваших силах и средствах – все покорять своей воле, власти, влиянию, даже прихотям и капризам, вы сами знаете, сколько испытаний в жизни приходится и на вашу долю, сколько у вас скорбей, тем более чувствительных для вашего сердца, чем оно впечатлительнее и самолюбивее, сколько ударов, для вас ничем не отвратимых, или внезапно разрушающих все великолепное здание вашей жизни, или постепенно подсекающих его, пока оно наконец совсем развалится; – и вот льются у Вас слезы, невидимые низшим людям, которые с наружным подобострастием и внутреннею завистию смотрят на вас и не знают, как не редко и как жестоко душа ваша страдает.
Видите-ли вы во всем этом руку Бога? Если да, то вот вам уроки Евангелия, которое само собою раскрывается пред вами, хотя бы вы и не думали о нем, чтобы вызвать вас на путь истины и спасения.
Страшны такие уроки: что же делать? Вас, с вашей гордостью и самообольщением нельзя иначе учить. Вы в своей жизни, за стенами вашего большого света, не видите сами путей к Богу: по необходимости надобно прошибать эти стены сильными ударами, чтобы показать вам эти пути.
А если и тут вы ничего не видите, тем еще хуже для вас: вы совсем несчастны!
Чувствую, что такие мои речи не по месту, где я говорю, и я, конечно, напрасно говорил бы так, если бы имел в виду только этот дом: здесь не то. Но, почтенные обитатели этого дома, за вами стоит светское общество, большой свет, этот виновник искусственной жизни человека, отдаляющей его от Бога, нравственный деспот, требующий, чтобы и религия к нему приспособлялась, а от него не требовала бы ничего более, чем сколько он сам благоволит дать ей. К нему-то я хотел обратить свою речь через вас, и для того воспользовался настоящим временем и случаем. Вы же примите мое слово благодушно, как пожелали его слышать, и если оно не удовлетворяет вашей духовной жажде, то судите все его недостатки, но – не осудите за строгость.
Истина всегда строга, хотя и полна любви к человеку.
Июнь, 1866 г.
_(cropped).jpg)
