В декабре Кишинёв на несколько дней стал столицей празднования 220-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.

Первые дни календарной зимы, которая больше напоминала раннюю солнечную весну, в Молдавии проходил VI международный фестиваль русской поэзии «Пушкинская горка».

На него съехались литераторы из России, Белоруссии, Украины, Приднестровья.

Много и правильно было сказано на фестивале о том, что русская культура, пушкинская поэзия продолжают объединять представителей самых разных народов в ближнем и дальнем зарубежье.

И слова не расходились с делами. Вот, например, в рамках конкурса проходил турнир молодых поэтов «Исполнись волею моей», который выиграла юная и действительно талантливая поэтесса из Тирасполя Диана Федорович. Напомню, Тирасполь – столица непризнанной Приднестровской Молдавской Республики, с которой у молдавских властей, скажем так, непростые отношения. А среди чтецов стихотворений Александра Сергеевича в этом же турнире победила жительница Кишинёва Татьяна Стояненко. Так поэзия оказалась выше разделяющей нас политики. Притом, что получилось это совершенно естественно, без всякой «разнарядки» со стороны организаторов фестиваля. Говорю это как один из членов жюри.

Или вот ещё пример – в один из фестивальных дней довелось познакомиться с начинающим писателем, молдаванином по национальности. Правда возраст у него уже под сорок, по-русски он говорит хорошо, но с небольшим акцентом, владеет несколькими европейскими языками, имеет востребованную профессию. Однако вдруг понял, что должен писать прозу, и писать именно по-русски. Настолько оказалась сильна заложенная в него в детстве русской классикой любовь к художественному слову, что литературное творчество на другом языке кажется ему неприемлемым. Я думаю, мы не до конца понимаем, как сильно классическая русская литература помогала и помогает России даже в нынешнем, далеко не литературоцентричном мире.

Вообще испытываешь какое-то недоверчивое и одновременно радостное чувство, когда находясь за полтысячи километров от нынешних границ России, слышишь, как эмоционально молодые жители Молдавии читают пушкинские стихи, как близка им русская культура.

Первый день фестиваля начался с возложения цветов к небольшому памятнику Александру Сергеевичу в самом центре Кишинёва. К слову сказать, это был второй памятник Пушкину в Российской империи, после знаменитого московского памятника работы Александра Опекушина.

А затем гости отправились в Дом-музей А.С.Пушина в Кишинёве. Несколько тревожное чувство охватывает, когда видишь этот маленький домик, единственный сохранившийся в столице Молдавии из тех, где поэт жил во время своего пребывания здесь. Его обступили многоэтажные новоделы. Когда их строили, из-за смещения грунта на стенах музея появились трещины. Был период, когда и вовсе казалось, что музей «тихой сапой» будет закрыт.

К счастью, те времена позади. Творческой интеллигенции удалось отстоять дом-музей поэта, как и улицу его имени, и памятник в самом центре Кишинёва. И есть надежда, что к следующему юбилею – 225-летию – этот пушкинский музей будет отремонтирован и станет отвечать самым современным музейным стандартам. По крайней мере, о необходимости этого недавно на заседании Совета по русскому языку при президенте России говорил Владимир Путин.

Во второй день фестиваля в филиале пушкинского музея в усадьбе Долна я узнал, что и она была под угрозой закрытия, вернее, даже хуже – превращения в «элитный» ресторан. Но против этого выступили местные жители.

И теперь ценители великого поэта могут бродить в окрестностях усадьбы помещиков Ралли, где молодой Александр Пушкин гостил несколько раз и где влюбился в цыганку Земфиру.

Даже в начале декабря, несмотря на отсутствие снега, в Долне красиво и не уныло. Глаз успокаивают мягкие очертания предгорий Карпат. Места, которые в Молдавии называют Кодры. Здесь мало, что напоминает о 21 веке и, наверно, поэтому кажется, что вот только что между этими туями и кизиловыми деревьями проходил Поэт.

В Долне состоялись мастер-классы, которые вели поэт, секретарь правления Союза писателей России Алексей Ахматов, первый секретарь Союза российских писателей Светлана Василенко и автор этих строк. Скажу, не кривя душой, что открыл для себя в Молдавии несколько талантливых и перспективных авторов, пишущих на русском языке. Мало того, как не раз уже замечал, такое творческое общение обогащает не только тех, кому почётные гости призваны давать уроки мастерства, но и самих гостей.

Не могу не выделить особо и день фестиваля, который прошёл в Гагаузии. Здесь в солнечный декабрьский день я услышал от играющих на зелёной траве детей слова «мороз, красный нос» и почувствовал себя как дома. Здесь тоже возлагали цветы к памятнику Пушкину, молодые чтецы прекрасно читали стихотворения Александра Сергеевича, а гагаузские поэты говорили о том, как важно, чтобы гагаузы говорили и писали, как на родном, так и на русском языке.

Все три дня фестиваля были насыщены впечатлениями, знакомствами, поэзией и музыкой. Стихи звучали не только на русском, но и на молдавском, белорусском, гагаузском и даже французском языках. Мероприятия, а, вернее сказать, литературные праздники прошли в Российском центре науки и культуры в Республике Молдова, в Белорусском культурном центре в Кишинёве, при поддержке которых состоялся фестиваль.

Свою лепту в организацию «Пушкинской горки» внесли Молодежное творческое объединение «Студия «Автор», главное управление культуры и туризма АТО Гагаузия, Русская община Республики Молдова, Товарищество русских художников РМ «М-АРТ», Министерство образования, культуры и исследований РМ, Дом - музея А.С. Пушкина в Кишинёве.

Но главным, на мой взгляд, организатором, сердцем фестиваля стала поэтесса, председатель Ассоциации русских писателей Республики Молдовы Олеся Рудягина.

Именно благодаря тому, что на постсоветском пространстве остаются такие энтузиасты русской культуры, мы, гости из России, можем приезжать сюда и чувствовать себя своими. Надеюсь, что так будет и впредь.

Алексей Полубота, секретарь правления Союза писателей России

***

Интересно, есть ёлка в Раю?

Стихи участников VI Международного фестиваля русской литературы «Пушкинская горка»

Олеся Рудягина, Кишинёв

Родина

Уехавшим

Деревья - просто деревья,

но там, где их нет,

а только искусственной зелени

оторопь на тротуарах,

коммерсантом прикинувшийся

поэт

придумает шелест листвы

лип и ясеней старых.

Решая, куда махнуть -

в Париж, или Кишинев

в отпуск - предпочтет последний:

"Скучаю по этим улицам", -

несколько слов,

объясняющих птичий инстинкт

необъяснимый, древний.

ЧтО Родина? - Тяга.

Магия неких лиц,

в незабвенности, по прошествии лет,

уличенных,

а так же холмов, виноградников,

листьев, страниц,

каждой осенью

долгим горением увлеченных.

Проживая, Бог знает которую

по счету, жизнь,

в кровь расшибая лоб

о библейское небо,

никуда от гнездовий покинутых

не улетишь,

возвращаясь из всех эмиграций

по Млечному следу -

К деревам и колодцам,

к мелодии языка,

так своей и не ставшей,

но тайно печально любимой,

В терпкий омут

медлительного глотка

утоленья бездомности

неисцелимой...

Алексей Ахматов, Санкт-Петербург

У рекламы кока-колы

Что нынче говорят про книжки?
Что, глядя в книгу, видишь шиш.
Советуют: найди под крышкой
Поездку на футбол в Париж

Или в Милан… А ты не слушай.
Давай с тобой поговорим,
Как золотой телец разрушил
Наш третий и последний Рим.

Как гениально нас надули
Свободным сексом и джинсой
И как «жуки» из Ливерпуля
Нас уничтожили с тобой.

И как мы жвачкой залепили
Путь к звездам. Встал наш марсоход.
Мы это сами так решили
И сами не пошли вперед.

Теперь раскинь своим умишком
И ты поймешь, товарищ мой,
Какая тварь под каждой крышкой
Ведет охоту за тобой.

Наталья Новохатняя, Кишинёв

Мамалыга*

С тарелки глядит золотистым зрачком.

Увидеть в её немигающем взгляде,

Как стебель гигантский в зелёном наряде

По-птичьи забавно трясёт хохолком.

А может, село у подножья холма,

А может, церквушку – сияет невестой…

Хозяйкой любовно замешано тесто –

Плацинды*? От запаха сходишь с ума!

Тягучая дойна*, и осень, и снег,

Сметанный сугроб на упитанной горке…

Следы преступления на подбородке –

Исчезла до крошки волшебная снедь.

Вино, словно Лета, по горлу течёт.

И вестник богов из невидимой дали,

Изысканно-томный, изящно-крахмальный…

Но вредной капустницей выпорхнет счёт.

*

мамалыга – каша из кукурузной муки, молдавское национальное блюдо
плацинда – молдавский вид пирога, напоминающий плоскую лепёшку

дойна – молдавская лирическая песня

Валентина Поликанова, Минск

***

Простите нас… Сумейте нас простить

За наши годы гордые, шальные.

Все те, кого уже не возвратить,

Простите нас… Родные, неродные…

За то, что мы не жили в горький час,

За Родину до смерти не стояли…

Простите нас, ушедшие от нас,

За то, что вашу правду растеряли.

Простите нас за нашу немоту,

Скрывающую нас за именами…

За мелкость, глухоту и слепоту

Простите нас, идущие за нами.

Нам и своей не вынести тоски.

Простите нас, впитавших страсти века.

Мы – поколенье, взятое в тиски

Времён, давно враждебных человеку.

Ещё не откровенна наша речь…

Простите нас, седых и моложавых,

За то, что мы не можем уберечь

От злобы и вражды свои державы.

Ещё душа не смыла чернозём.

Ещё до Бога – жизни расстоянье.

Простите нас за то, что не ползём,

Как раненые к солнцу, – к покаянью.

Ещё без веры мудрствуем, скорбя.

Неверию готовим возвращенье.

Простите нас, прощающих себя

За то, чему вовеки нет прощенья.

Елизавета Ковач, Тирасполь

***

В твоем городе бьют людей,
Давят лица, словно окурки,
В моем городе без затей
Варят кофе в железной турке,

В моем городе пьют вино
И плацинды едят с капустой,
В твоем городе все равно,
Что глотать, будет это «вкусно»...

В моем городе бельэтаж
Носит вечный запах варенья,
В твоем городе карандаш -
Орудие преступленья,

В твоем городе миллион
Муравьев, все в одной коммуне,
В моем городе сладок сон,
В нем сверчок голосит в июне.

В моем городе солнце жжет,
Даже кошки черны к обеду,
Город твой это – пуля в рот,
Потому, я к тебе не еду.

Алексей Полубота, Москва

Небо бессильное смежило вежды -
Нет больше слёз.
Ветер-насильник срывает одежды
С юных берёз.

Русь моя - в землю ушедшие избы,
Замки Москвы.
Как мне судьбу твою дальнюю вызнать
В шуме листвы?!

Станешь ли снова прекрасной царевной
В светлых шелках?
Или как листья, что тронуты тленьем,
Канешь в веках?

Диана Жалбэ, Кишинёв

Перевод стихотворения Михая Еминеску

Тебя всё нет

Уж ласточки на юг летят,

Орешник сбросил свой наряд,

И лета уж простыл и след…

Тебя всё нет, тебя всё нет.

Да озарит тебя любовь!

Приди в мои объятья вновь!

Увидеть снова буду рад

Твой милый взгляд, твой милый взгляд.

Ты помнишь юности года,

Когда любовь была чиста,

Когда встречались нежно мы

Лишь две весны, лишь две весны.

Да, могут женщины любить,

Заворожить и покорить,

Но мне в любые времена

Мила лишь ты, лишь ты одна!

Взойди, и светом озари

Мечтанья страстные мои.

Чтоб меркла пред тобой звезда…

Ты – жизнь моя, любовь моя!

Уж осень поздняя стоит,

А время всё бежит, летит…

Любовь оставит в сердце след…

Тебя всё нет, тебя всё нет…

Павел Сушко, Дмитров

***

А ты говорила, что ночь спокойной будет,

В мельканье теней, мелькали, как тени, люди,

И звуки метро сливались в многоголосье,

И вспомнилось всё: тот вечер, твой запах волос и…

Снег за окном, снег до одури чистый и яркий

Свет фонарей. Все смеялись, дарили подарки

Тебе, в тот светлый, в тот самый, твой день рожденья,

Когда я пришёл с цветами, но без приглашенья.

Ты знала об этом, и может, была даже рада

Тому, что пришёл, а что оставаться не надо

Я знал, я давно согласился со званием друга

На празднике чувств.

За окном начиналась вьюга…

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция …»

…Меня ждал вокзал, дорога, и размышленья,

«Ну, что ж, мне пора, спасибо за угощенье».

Ольга Назаренко, Кишинёв

Ёлка в Раю

Знаешь, мама, а у нас Новый год,
Только странный. Без снега совсем.
С неба сыплет то ль дождь, то ли лёд,
И куда-то торопятся все.

Я со всеми, конечно, бегу,
А куда? Если б знала сама,
И догнать никого не могу:
Ты же знаешь, на сердце зима.

Пусто так в Новый год без тебя!
Посидеть бы вдвоём за столом,
Выпить чаю. Конечно, нельзя,
Опустел навсегда этот дом.

Интересно, есть ёлка в Раю?
Или, может, там вечный апрель?
То ли ангелы что-то поют?
То ли кто-то звонит в мою дверь.

Показалось. Быть может, салют.
Или мама мне знак подаёт?
Жаль, лишь детям подарки дают,
Бедным взрослым опять не везет.

Ну, пожалуйста, миленький Бог,
Поведенье, конечно, не в счёт,
Я молю, пусть ко мне на порог
Хоть во сне просто мама придёт.

Новогоднее чудо яви,
Я которую ночь и без сна,
Дай хоть горстку, хоть каплю любви...
Засыпаю...И мама пришла...

Татьяна Захарова, Кишинёв

***

Такой туман лишь в городе моем:

завис на ветках, опустился ниже.

Овечьей шерстью прет в дверной проем,

кошачьим языком шершавым лижет.

И ежишься, укутавшись в пальто.

Сцепляешь руки, позабыв перчатки

под рвущимся порывами зонтом,

под странным проявлением осадков.

В таком тумане можно умереть,

когда искажена вся суть пространства:

Вода повсюду, но исчезла твердь.

И ось земная – это просто жердь,

нет координат, а значит – постоянства.

В таком тумане точно пропаду,

пойду на звук и выйду в зябкой роще,

где, как и я, растерянно бредут

ушедшие. На смутный колокольчик,

зовущий нас в далекий зыбкий круг

на звук,

что смолкнет в шорохе дождя,

и упадет, как рваная бумага.

И день стоит. И на пороге дня

стою,

не смея сделать шага.

Татьяна Некрасова, Кишинёв

себя переживая

холодной крови каберне во мне стакашек,

и жёлтый, жалкий клён в окне листами машет

и всё пытается взлететь, роняя перья,

но в общей будней суете никто не верит,

что он летал - и как летал! - ещё вчера же,

что он почти попал туда, откуда машут

давно глядящие на нас, как на блаженных -

я верю, клён.

ещё вина - от ран душевных?

хотя - какие раны там, какие боли?

и вдруг хочу туда, куда лишь поневоле -

и удивляюсь: ну, зачем? что, правда, хватит?

и сердце отдаёт в плече, сухой прагматик:

мол, мы с тобой который раз - а толку, толку?

а голый клён взлетит без нас на третью полку

плацкартной облачной стрелы, как на полати -

а за окном белым-белы - о, как назвать их? -

не ангелы, не облака, всего-то перья,

я выдыхаю их, пока он не поверит,

что долетел, что спи уже, весна далече,

а что не свят и не блажен - так даже легче.

Диана Федорович, Тирасполь, 17 лет. Тирасполь

Смерть Пана

Где-то в роще играл на свирели
Бог-сатир, козлоногий бес.
А в дубравах баллады старели,
И старел вместе с ними лес.

Осыпается, крошится мрамор,
Зарастают колонны плющом.
Мы вернулись в безлюдные храмы,
Пряча лица, тела под плащом.
Здесь когда-то звенели кифары,
Но теперь тишина, тишина...
Помнят храмы грабеж и пожары,
Позабыв ароматы вина...
И рыдают леса тихой ночью,
Словно нет им покоя от ран.
Ведь когда-то сказал один кормчий,
Будто умер великий Пан.
И покрытые пылью руины

Умирают не первый год.
Шли мы лесом, и в гордые спины
Дул нам ветер, толкая вперёд.
Мы молчали. Баллады не пели,
И молчал вместе с нами весь мир.
Этим утром играл на свирели
Козлоногий и пьяный сатир.

Алексей Захарчук, Тирасполь

Паганини

Сатанист и лукавый скрипач,
мрачный ум, заходящий за разум,
подними острый локоть, заплачь
всеми струнами сразу.

И овации хлынут, плеща,
и струна разозленная вскрикнет.
Ты, в одежде с чужого плеча -
продолжение скрипки.

Над сквозным истязаньем смычка,
где струна погибает нагая -
только блеск ледяного зрачка,
что глядит, не мигая.

Татьяна Волошина-Орлова, Кишинев

***

День как вода уходит в песок.

Топчет ногами толпа

Наши тени

И мы наступаем на чьи-то

Прозрачные серые контуры.

Мне дышит в лицо асфальт,

Тебе в колени – пустыня и море.

И встречные идут не

На встречу, а мимо.

Их тени, как

Бестелесные двойники

Скользят по твоим ногам,

По твоим плечам, по

Тонкому платью,

Не задевая.

«Сто лет одиночества»

На многолюдной планете,

Внутри, в животе, шуршат

Сухие трупики мотыльков.

Порой, так хочется воскрешения,

Но смерти не существует.