Трагедия Донбасса

I.

К. Маркс писал, что исторические события повторяются дважды: как трагедия и как фарс. К сожалению, история Донбасса показывает, что трагедия может повторится в виде ещё одной трагедии. Причём второй раз она может оказаться даже страшнее, чем первый.

Первая трагедия родилась из желания Донбасса остаться русским. Это трагедия Донецко-Криворожской республики, земли которой, вопреки желанию местных жителей, были всё-таки советской властью переданы в состав Украины. Вторая трагедия родилась из желания Донбасса снова стать русским, и эта трагедия уже пять лет происходит у нас на глазах, и конца ей пока не видно. Это трагедия Русской весны 2014 г. и вышедших из неё Донецкой и Луганской народных республик. Но если первая трагедия сразу же была предана забвению, то в наше время неравнодушные авторы делают всё, чтобы это не случилось и со второй. Один из таких авторов - ростовский публицист С. Смагин, написавший очень интересную книгу о борьбе Донбасса. Название её говорит за себя:"Там, где мой народ".

Трагедия Донбасса, по справедливому мнению Смагина, это трагедия русского народа, потому что и по ту сторону границы живёт русский народ. А сам Донбасс - только один из частей Большого Юга Большой России, куда входят и вернувшийся в Россию Крым, и 30 лет ждущее своего возвращения Приднестровье, и Одесса, заплатившая страшную цену за желание вернутся в Россию. Главное же чувство, которым пропитаны страницы книги - это боль за судьбу этого народа: т.е. то чувство, которое, вероятно, испытывает каждый русский человек, когда, например, он читает такие слова:

"Сколько всё это может продолжаться? Давайте я сам этот вопрос вам задам. Поверьте, мне этот вопрос хотелось бы задать не только вам. Но и Госдуме, правительству, вообще России. Мы, русские, воюем тут третий год. Здесь живут русские, и мы хотим на Родину, вернутся в Россию. Сколько мы тут ещё должны провоевать? Что мы должны ещё сделать? Объясните нам, и мы сделаем, отвоюем, выдержим. Только объясните, что мы должны сделать, к чему мы должны прийти, что мы должны захватить, как мы должны помочь этому вопросу возвращения, чтобы он быстрее закончился".

Вопросы эти А. Захарченко несколько лет назад задал З. Прилепину. Захарченко убит - последним из легендарных командиров ополчения. Война идёт уже пятый год. Но ответа на эти вопросы так и нет.

II.

Но Смагину не просто больно за Донбасс и за его народ. Ему больно за то, что народ этот оказался, по сути, преданным Россией. Да, назовём вещи своими именами: и российское государство, и российское общество по сути предали Донбасс. Я подчёркиваю эти слова, потому что речь идёт не о сознательном акте предательства, а скорее об отношении, не всегда, быть может, даже осознанным; но дела этого не меняет. Но и с такой оговоркой слова эти могут показаться нелепыми и даже, пожалуй, кощунственными. Ведь разве Россия не сочувствует народным республикам Донбасса, и разве она, по мере возможностей, не помогает им?

Однако ни сочувствие, ни помощь не отменяют того факта, что Россия до сих пор не признала республики. Россия по прежнему смотрит на Донбасс, как на часть Украины, а на идущую там войну - как на борьбу украинцев между собою. Такое отношение долго объясняли тем, что за ним на самом деле кроется тайный и долгосрочный план, выполнению коего могли бы помешать резкие преждевременные шаги, вроде признания республик. Несогласные с таким объяснением иронизировали насчёт ХПП и многоходовочки. Хотя не стоит же отрицать существование плана только потому лишь, что мы не видим результатов его, или не видим желаемых нами результатов. Доводы же в пользу существования кремлёвского плана сами по себе звучат убедительно. Действительно, надо полагать, что власть лучше публики знает истинное положение вещей, поскольку располагает, в отличии от публики, всей полнотой информации. И, опять же, действительно, власть, ввиду государственных интересов, не всегда обязана делится всей этой информацией с публикой. Всё это несомненно так. Однако мы уже пять лет наблюдаем действия российской власти в отношении Донбасса и Украины. И наблюдения эти заставляют подозревать, что у России имеется только "план" в духе И. И. Обломова, который надеялся, что все его несчастья разрешаться как-нибудь сами собою и без его участия:"Приедет Штольц и всё сделает".

Именно отсюда, вероятно, нежелание отвечать на украинские провокации, под предлогом что "мы не опускаемся до их уровня". Отсюда постоянные обращения к партнёрам с призывами обратить же наконец внимание на безобразия, которые творит киевский режим. Отсюда, кстати, и трампомания 2016 г., когда всерьёз верили, что Штольц, он же Трамп, преподнесёт нам Украину на блюдечке. Отсюда, наконец, и терпеливое ожидание, что в конце концов Украина либо образумится (но при этом Россия не делает ничего, чтобы это случилось), либо развалится (но при этом Россия делает всё, чтобы это не случилось).

Но если ваш "план" состоит из упования на то, что всё сделается само собою, то это скорее всего означает, что на самом деле плана у вас нет. Примечательно, что в последнее время разговоры о кремлёвском плане что-то приутихли, и даже наоборот, теперь уже даже лоялисты признают, что его нет и не было. Такой видный представитель этого направления, как Н. Стариков, например, открыто заявил, что у Кремля изначально не было, и даже теперь нет стратегии в отношении Донбасса. Если об этом говорит такой человек, то можно смело повторить вслед за ним, не опасаясь возможных обвинений в либеральных симпатиях: у России нет плана.

Но если у вас нет плана, то вы не знаете, что же делать с проблемой. Тут и остаётся только надеяться, что она как-нибудь сама рассеется, как мираж, да сетовать на тех, кто заложил основы этой проблемы. Вот российские государственные и общественные деятели самых разных уровней и задаются время от времени риторическим вопросом, что же заставило большевиков отдать Донбасс Украине. Понятно, что это решение оказалось в конце концов страшной ошибкой, и особенно понятно это именно теперь, когда мы воочию наблюдаем последствия этого решения. Можно даже вслед за Смагиным находить, что это было "преступление грандиознее крымского". Пусть так. Но понятно и то, что передача Донбасса случилась внутри одного единого государства, и была только передачей из одной его части в другую. Можно бы вспомнить в этой связи (но никогда не вспоминают!) о передаче Выборга в состав Великого княжества Финляндского при Александре I. Попрекать же большевиков тем, что они, передавая земли из одних частей в другие, не предвидели возможности развала этого государства, выглядит уж очень странно: какой же государственный деятель когда-либо предвидел такую возможность? Продолжать же и теперь жаловаться на большевиков значит только уводить разговор в сторону от собственных просчётов и ошибок на протяжении не только последних пяти лет, но и всего послесоветского периода; уводить разговор от ответа на вопрос:"Что делать?", за неимением ответа.

III.

Вернёмся, однако, к разговору о том, что Россия предаёт Донбасс. Собственно, не знать, что с ним делать, по сути уже означает предать его, потому что там только на Россию и надеются. И то, что Донбасс именно от России ждёт решение своей судьбы, совершенно понятно, вопреки ворчаниям российского обывателя о том, что "им ничего не обещали" (мы далее обратимся к этой теме). Можно сколько угодно повторять, что жители Донбасса ни за что не хотят обратно на Украину, и это действительно (ещё) верно. Но тем не менее в конечном счёте будущее ДНР и ЛНР решится всё-таки не там, а в Москве, как в Москве же решилось будущее ДКР (точнее, решилось, что у неё будущего нет). Историк Донецко-Криворожской республики В. Корнилов справедливо пишет: "Отцы-основатели ДКР выиграли борьбу за свою республику на полях сражений, но проиграли её в кабинетах московских чиновников". Если же эти чиновники не знают, что им с Донбассом делать, то это может в конечном счёте обернутся не менее страшными последствиями, чем если бы у них был план по его сливу.

Но разве эти рассуждения о предательстве не разбиваются о факт помощи, которую Россия оказывает Донбассу? Разве не очевидно, что только благодаря этой помощи и существуют ещё республики? Последнее уж точно безусловно верно. Однако верно ведь и то, что речь при этом идёт не о республиках в целом, а лишь о тех частях их, которые не смогла вернуть себе Украина. И Россия удерживает республики от освобождения прочих их частей. Наконец, помогать Донбассу всё равно ещё не означает знать, что же с ним делать. Одно дело - спасение от немедленной гибели; совсем другое - решать вопрос о дальнейшем существовании. Смагин тоже затрагивает вопрос о российской помощи Донбассу и сравнивает её с помощью блокадному Ленинграду во время войны. Сравнение выходит не в пользу сегодняшнего дня:

"Во-первых, Ленинград снабжали по "Дороге жизни" исключительно ввиду отсутствия иных альтернатив, не имея возможности снять блокаду. Во-вторых, Ленинграду не сообщали радостно каждый день, что видят его будущее только лишь как "отдельных районов русского Северо-Запада с особым статусом в составе III Рейха. В третьих, жители остального СССР не цедили сквозь зубы "Ууу, помогаем этим питерским интеллихентам-хатаскрайникам из реакционного города царей и жандармов, а ведь им никто ничего не обещал, и нам самим жрать нечего"."

К сказанному можно добавить, в-четвёртых, что первым на помощь Донбассу всё-таки не государство российское, а общество. "Сотнями миллионов, если не миллиардами рублей исчислялся объём гуманитарных сборов, тысячами - число доборовольцев, поехавших на новую Отечественную войну русского народа", напоминает Смагин. Впрочем, он тут же и указывает и на то, что в этой общественной деятельности изначально была и своя "червоточинка". На митинги в поддержку Новороссии выходило куда как меньше народу, чем ещё всего несколькими месяцами ранее - на поддержку Крыма. Таким образом, вряд ли слишком большой неожиданностью, задним счётом, должны были оказаться те настроения, о которых Смагин пишет под "в -третьих": настроения, которые выплеснулись наружу уже через год после начала Русской весны (если ещё не раньше), и которых мы сейчас поговорим поподробнее. Но сначала покончим с темой российской помощи Донбассу.

Потому что, наконец, в-пятых, СССР не только помогал выжить Ленинграду, но и заранее готовился снова включить его в единый народно-хозяйственный механизм страны, и при первой же возможности взялся за решение этой задачи. Иными словами, руководство страны беспокоило не только немедленное спасение города, но и его будущее. Впрочем, и в отношении Донбасса говорят, что Россия не только задумалась о будущем Донбасса, но уже занимается им: говорят, что уже идёт интеграция республик в российскую экономику, и указывают при этом на замену гривны рублём. Но пока республики ещё не признаны, очевидно, что интеграция остаётся только словом. И вовсе не очевидно, что положение их сильно изменится после признания их Россией или даже присоединения к ней. Скажем, спустя пять лет ещё далеко не все российские предприятия охотно идут работать в Крым; отчего же в Донбассе, где условия вообще более тяжёлые, должно получится иначе?

Итак, российская помощь Донбассу, разумеется, положительный факт сам по себе. Но один этот факт ещё не опровергает утверждения о предательстве Донбасса Россией. В конце концов ведь помощь эту можно объяснить и попыткой выиграть время, пока не разрешится этот вопрос.

IV.

Мы сейчас уже коснулись мимоходом отношения российского общества к Донбассу и теперь поговорим об этом несколько подробнее. Как уже упоминалось выше, поддержка обществом Донбасса исходила собственно только от малой его части, если судить по числу участников митингов за Донбасс и Новороссию. Обывателя происходящее там не интересовало. Впрочем, он, скорее всего, и к Крым отнёсся бы столь же безразлично, если бы российские власти отнеслись бы к тамошним событиям так же, как они отнеслись к событиям в Донбассе. Но достаточно быстро отсутствие интереса сменилось упрёками и предубеждениями, о которых с горечью пишет Смагин. Донбасские события - это "спор украинцев между собой". Жители Донбасса лишены национального чувства, даже украинского. Они не хотят воевать, а хотят, чтобы за них всё сделала Россия. Но Россия им ничего не обещала. К тому же они сами в 1991 г. поддержали независимость Украины. И т.д.

Конечно, все эти, и подобного рода другие упрёки могут казаться убедительными только на первый, поверхностный взгляд. Скажем, Донецк и Луганск в своё время действительно проголосовали за независимость Украины. Но ведь это же самое сделал и Крым, и даже Севастополь; однако им этот факт в упрёк не ставится, и о нём даже не полагается вспоминать. И это на самом деле правильно, ибо странно попрекать кого-либо неправильным выбором тридцатилетней давности. За такой срок человек вполне может пересмотреть прежние свои взгляды и даже признать их ошибкой. Напоминать о давнем ошибочном выбором означает полагать, что такой выбор сделан раз и навсегда, и что его никогда и ничем уже не исправить. И россиянам ли, в 90-е годы дважды избравшим президентом страны её разрушителя, упрекать других за сделанный когда-то не тот выбор?

К тому же выбор донбассцев и крымчан в 1991 г. можно хорошо понять, если только не смотреть на него из сегодняшнего дня, да ещё и с заведомым осуждением. Когда рушится государство, когда в центре буйствует хаос, окраины стремятся отгородится от происходящего. Так было в 1917 г., так было и в 1991 г., так было, наконец, и в 2014 г.: Русская весна стала таким же откликом на Майдан, каким украинский референдум 1991 г. был на ГКЧП. Но в любом случае очевидно, что Донбасс своей трагедией искупил все ошибки, совершённые им до 2014 г. А его борьба вопреки всему (в т.ч. вопреки невнятной позиции России), борьба за право быть русским, не является ли самым лучшим ответом на обвинения в недостаточно сильном русском национальном чувстве? Собственно, ещё неизвестно, где это чувство сейчас более сильное - в России или в Донбассе.

"Но ведь далеко не все мужчины края вступили в ополчение!" злорадствуют те, кто хотел бы бросить Донбасс на произвол судьбы. Что скрывать - если сопоставить численность населения Донбасса, а тем более всей России, с числом ополченцев, то последнее действительно выглядит чересчур малым. И сами ополченцы возмущаются этим фактом. Однако я приведу здесь выписку из другой интересной книги о Донбассе - "85 дней в Славянске" А. Жучковского (который сам участвовал в обороне этого города):"Возмущение понятно, но больше говорит об эмоциональной оценке этой проблемы. Логика и реальное знание истории и природы любого общества говорят о том, что в войнах подобного типа никогда не участвует много людей и добровольцы действительно всегда составляют очень небольшую часть общества. Например, в гражданскую войну сто лет назад на 170-миллионную Россию в течении четырёх лет воевало с обеих сторон не более миллиона человек". К сказанному добавим ещё, что в Донбассе ведь никто и не ждал войны, а ждали, что будет повторение Крыма.

V.

Итак, казалось бы, очевидно, что упрёки в адрес Донбасса основаны либо на недоразумении, либо на простом нежелании знать, что же там делается. Однако эти, отчасти даже прямо враждебные по отношению к Донбассу чувства и предубеждения (о взглядах тут конечно говорить не приходится) охотно подхватываются и подогреваются некоторыми официозными публицистами. Если совсем ещё недавно такие авторы заверяли, что Россия не забирает Донбасса потому, что "нам нужна вся Украина", то сейчас, наоборот, они утверждают что Украина (что подразумевает и Донбасс) нам на самом деле вообще не нужна. И безразличие россиян к украинским и донбасским делам они преподносят в качестве положительного факта. Потому что России, мол, нет дела до мелких недогосударств ближнего зарубежья: она предпочитает общаться на равных с другими великими державами.

Судя по всему, российское общество действительно устало как от донбасской трагедии, так и от украинского фарса, и теряет к ним интерес. Стóит впрочем отметить, что несомненная фарсовость эта всячески раздувается российской пропагандой и навязывается публике; не потому ли в том числе, чтобы она от всего этого устала? События же в Донбассе, как уже говорилось, освещаются не столь подробно, как это было с крымскими событиями. Оно и понятно. Увы - слова "Русский мир" оказались не программой, а только удачным лозунгом, который был пущен в ход ради решения сиюминутной задачи, т.е. возвращения Крыма. Когда же эта задача была успешна решена, лозунг оказался отброшенным за дальнейшей ненадобностью. Русские националисты видят в этом неизжитый "совковый" менталитет. Впрочем, для них "совок" является палочкой-выручалочкой, которой они объясняют все недостатки российской действительности: как в советское время такой же палочкой-выручалочкой служило "наследие царизма". Русские же охранители полагают, что российская власть просто затаилась до поры до времени: в настоящий момент, по их мнению, её руки ещё связаны слишком сильными позициями либералов внутри страны и США на международной арене.

Все эти обстоятельства безусловно имеют место быть. Но представляется, что не они, или не только они, определяют поведение российской власти. И националисты, и охранители, похоже, закрывают глаза ещё на одно обстоятельство, хотя и по разным причинам. Националисты - потому что они антисоветчики и потому идеализируют дореволюционную Россию. Охранители - потому что они государственники и потому идеализируют российскую государственность. Обстоятельство же, о котором идёт речь, является застарелой, именно ещё с царских времён, болезни, присущей именно российской государственности. Болезнь эта заключается в чрезмерном внимании ко мнению заграницы, из чего, в частности, вытекает известная сдержанность в деле защиты государственных интересов на окраинах страны. "Все главные препятствия для каких бы то ни было национально-государственных дел на окраинах шли всегда из петербургских высших правящих сфер. Это испытали на себе Муравьёв-Амурский, Муравьёв-Виленский, Черняев-Ташкентский" (Л. Тихомиров). И если уже в наши дни И. Стрелков так и не вошёл в этот ряд с приставкой "Донецкий", то во многом потому именно, что московские "сферы", очевидно, не меньше трепещут вашингтонских и брюссельских кабинетов и салонов, нежели в своё время петербургские сферы - кабинетов и салонов лондонских и парижских. Ведь именно из опасения "Что скажет Европа?" во многом и возникали те препятствия, о которых пишет Тихомиров.

Так что пресловутый "совок" ни при чём. Как раз в советское время коммунистическая идеология ставила известные пределы излишнему оглядыванию на Запад. И не потому российская власть отвернулась от Русской весны и Русского мира, что у неё связаны руки. Вернее, это не совсем точно. У современной России, на словах не имеющей уже государственной идеологии, а на деле имеющей в качестве таковой либерализм, естественно нет идейных противоречий с Западом (dixit г-н Лавров). Зато у немалого числа представителей её "сфер" на том же Западе имеются "и бизнес, и дела, и дети"(dixit г-жа Журова). Тут, разумеется, не до жёсткого противостояния с Западом. Но не в том дело, что у России связаны руки, а в том дело, что она их сама себе связала.

VI.

Но означает ли сказанное, что российский правящий слой совсем лишён чувства патриотизма, и что движет им только личная корысть? Такое утверждение было бы верно в отношении отдельных и, к сожалению, всё-таки слишком многих его представителей, но всё же не в отношении этого слоя в целом. Сказать так значило бы поставить его уж слишком низко, как это делают только либералы. Нет сомнений, что очень многими в российских "сферах" движет искренне чувство патриотизма. Но этот патриотизм такого свойства, что из него неизбежно вытекает, например, отсутствие чётких намерений в отношении Донбасса. А не знать, что с ним делать, означает, повторимся, по сути предавать его.

Патриотизм этот можно назвать, если не убояться каламбура, малороссийским. Определение это верно отчасти и в прямом, буквальном, смысле, именно как озабоченность российской власти судьбою украинского государства: его территориальной целостностью (за вычетом, понятное дело, Крыма) и вообще его существованием. Сколько раз за минувшие годы не предрекали Украине крах, он так и не наступил, и во многом именно благодаря России. Впрочем, это только частность. В переносном, гораздо более существенном, смысле малороссийский патриотизм означает отказ от Великой России ради малой (относительно, конечно) России в пределах Российской Федерации. Кажется, патриотизм этот не сформулирован в виде чёткой доктрины, но и без того очевидно, что он лежит в основе российской политики, да и вообще современной России: выражением именно этого патриотизма является прежде всего злосчастная Декларация о государственном суверенитете РСФСР и не менее злосчастного Беловежского соглашения. Но малороссийский патриотизм означает не только отказ от "империи", а в дальнейшем - от её восстановления. Он уже подразумевает и отказ от идеи Русского мира ещё до того, как она появилась на свет. Неудивительно поэтому, что о ней так легко забыли после Крыма. И неудивительно опять же, что Москва сейчас с воистину олимпийском бесстрастием смотрит на то, как Россия теряет не только Украину, но уже и Белоруссию с Казахстаном.

Таким образом, малороссийский патриотизм подразумевает в качестве окончательных границ России её теперешние, советских времён, границы. Понятно, что русские националисты в этой приверженности "ленинско-сталинским" границам видят ещё одно проявление "совка". Однако они ошибаются. На самом деле малороссийский патриотимз является, так сказать, отрицательным выводом из советского опыта. Во-первых, он полагает, что этот опыт слишком дорого обошёлся России, что она в ХХ веке надорвала свои силы, и что она поэтому уже не в состоянии нести бремя империи. С этой стороны малороссийский патриотизм смыкается с обывательским настроением "Хватит кормить". Хватит кормить негров - в советское время, а теперь - хватит кормит Донбасс. Собственно, на примере официозной публицистики, которая с одобрением пишет о таком отношении к Украине (куда включается и Донбасс), мы наблюдаем эту смычку на деле. Во-вторых же малороссийский патриотизм полагает что отказ от империи способствует возвращению России в цивилизованный мир. Распространяющий своё влияние по всему миру СССР воспринимался Западом как угроза - значит, Россия должна отказаться от влияния (и вот уже 35 лет она сдаёт одна за другой свои позиции в мире). Очевидно, что с этой стороны малороссийский патриотизм смыкается с той застарелой хворью почтительности высших "сфер" перед Западом, о которой шла речь выше.

В своих практических выводах, именно в отказе от империи и от Русского мира, малороссийский патриотизм делает Россию похожей на великана, который очень стесняется своего чрезмерного роста и потому жмётся и подбирает руки и ноги, чтобы только ненароком не задеть кого-нибудь из соседей. Положим, что это весьма гуманно по отношению к соседям. Но только беда в том что они всё равно сторонятся великана и даже отбегают от него подальше - под руку к другим великанам. Иными словами: можно ставить препятствия национально-государственным делам на окраинах и за их пределами, чтобы никого не обидеть: ни в соседних странах, ни в отдалённых столицах. Но тем не менее эти страны ближнего зарубежья уходят от России и уходят под покровительство иных держав, а те их охотно под своё покровительство берут. Можно утешать себя (как уже говорилось, так делает официозная публицистика) что России и дела нет до этих стран, что они ей неинтересны. А уступать их партнёрам, очевидно, не жалко. Но нельзя же на самом деле находить, что распространение партнёрами своего влияния на ближнее зарубежье есть благо для России, или по крайней мере, что ей и до этого нет дела.

Я нисколько не ставлю под сомнение искренность тех чувств и взглядов, которые лежат в основе малороссийского патриотизма. Но в тот самый момент, когда за пределами Российской Федерации возникло русское движение, поставившее себе целью возвращение в Россию, именно по отношению к нему малороссийский патриотизм оказался предательством. Если Донбасс заявляет о себе как о русской земле, то это противоречит малороссийской установке на то, что за пределами Российской Федерации нет России. И поэтому нельзя признавать русским Донбасс и вообще Новороссию. А дальше каждый для себя находит оправдание, почему именно это делать никак нельзя. Кто говорит, что мы бы и рады, но, к сожалению, большевики установили совершенно нерушимые границы. Кто утверждает, что жители Донецка и Луганска слишком украинизированы и не имели право проводить свои референдумы. А кто находит что жители Харькова и Одессы недостаточно активно борются за право быть русскими и потому являются "криптобандеровцами". И после этого можно конечно жаловаться что бандеровцы тянут Украину в сторону от России; но нельзя не отметить, что и Россия в свою очередь такими высказываниями отталкивает себя русскую Украину, да и Украину вообще. И тянуть и толкать сейчас идёт так успешно, что за последние пять лет Украина удалилась от России так быстро и решительно, как это не происходило в предшествующие 23 года.

И даже русские националисты приложили к этому руку; даже они, со своей идеей ирриденты, казалось бы, менее всего подверженные малороссийству, не смогли избежать его воздействия. В 90-е годы в этой среде было принято считать человека с "неправильными" взглядами евреем (точнее, "жидом"). Но с тех пор русский национализм вырос и окультурился, так что жидоедство теперь не комильфо. Поэтому человека с неправильными взглядами теперь называют украинцем. В чём же здесь проявляется малороссийство? В том, что даётся некое определение, что такое "истинный русский", после чего всё, что под это определение не подпадает, объявляется нерусским или даже антирусским. И называется оно "советским" или же "украинским". И то и другое полагается совершенной антитезой понятия "русский". Однако нравится ли это кому или нет, за сто лет советского проекта появилось миллионы людей, которые одновременно считают себя русскими и советскими и не видят здесь противоречия. И соответственно, mutatis mutandis, украинский проект породил миллионы людей, которые одновременно считают себя украинцами и отвергают бандеровщину, и тоже не видят здесь противоречия. Такие люди (ещё) относятся к России сочувственно. (В частности, Смагин упоминает об украинском деятеле Я. Галане, убитом в 1949 г. бандеровцами.)

Отмахиваться от этих и других людей потому, что они "недостаточно русские", или потому что они "криптобандеровцы", или, наконец, потому что они украинцы (и приписывать затем украинству одни только самые отрицательные качества), означает вольно или невольно подыгрывать тем, кто мечтает оторвать Украину от "Московии". Это означает предать русское движение в Донбассе и на Украине. Иными словами, это, как сказали бы в Кремле, непродуктивно. Но такие высказывания укладываются в логику малороссийства. И русский национализм, таким образом, тоже оказывается втянут в этот патриотизм.

Но вот случилось неожиданное: в 2014 г. Крым вернулся в Россию. Разве это событие не опровергает предположения о малороссийстве, или по крайней мере разве оно не означает начало отказа от него? Понятен соблазн усмотреть в этом действительно историческом событии первый шаг к пересмотру советских границ, к собиранию русских земель, к возвращению соотечественников. Но поддаваться такому соблазну означает только пытаться увидеть в нём того, чего в нём нет. Крым стал блестящей импровизацией, удачным использованием случая, а не результатом продуманного плана и даже не отправной точкой его. Решались в Крыму военно-стратегические, а не русско-национальные задачи. И на Крыму собирание земель и завершилось, едва успев начаться.

VI.

Но вот случилось ещё более неожиданное. Президент России принял решение облегчить жителям Донбасса получение российских паспортов. Решение это на первый взгляд разом перечёркивает всё, что сказано в этой статье о предательстве Донбасса и о малороссийском патриотизме. Неужели не очевидно, что обвинения в "сливе Донбасса" оказались полной ложью (возможно, даже проплаченной)? что мы раз и навсегда смогли убедится: "Русские своих не бросают"? Какое тут ещё предательство!

Очень хотелось бы верить, что это так. "Однако мы уже пять лет наблюдаем действия российской власти в отношении Донбасса и Украины", написал я в начале этой статьи. И скажем совершенно откровенно: трудно после этого безо всякой оглядки отбросить все сомнения. Напомню в этой связи ещё раз и о сравнении воюющего Донбасса с блокадным Ленинградом, сделанное Смагиным. Все годы блокады никто не сомневался, чей город Ленинград, и все эти годы шли попытки снятия блокады. Но все годы войны в Донбассе мы только слышим, что это украинские земли, что минским соглашениям (т.е. возвращению Донбасса на Украину) нет альтернатив, и что Россия не сторона конфликта. И вдруг - такой поворот!

Смущает, однако, прежде всего уже сам момент принятия этого решения. Ведь получается, что целых пять лет положение русского народа в Донбассе ещё было терпимым, пока страной правил один президент, который говорил о войне; но это положение сразу же оказалось совсем нетерпимым, как только его сменил другой президент, говоривший о мире. Разумеется, что к предвыборным обещаниям всегда стóит относится с известной осторожностью; а на Украине и вовсе не президент с правительством решают, что им делать, а решают их зарубежные хозяева. Но ведь согласилась же в 2014 г. Москва поверить, что г-н Порошенко хочет мира, а потом признать его даже "лучшим шансом украинского народа". Отчего теперь было не поверить г-ну Зеленскому? Злодеяния первого терпели пять лет, а второму даже не дали времени вступить в должность. Говорят, что Россия теперь воспользовалась окном возможностей, т.е. фактическим междуцарствием на Украине.; но такое объяснение, что называется, курам на смех. Было окно возможностей после Майдана, когда Порошенко ещё не был избран президентом, и на Украине стояло безвластие. И было окно после избрания президентом США Трампа, когда тот ещё не вступил в должность. И оба окна Россия упустила.

Но разве, положим неудачные, обстоятельства, связанные с моментом и манерой принятия этого решения, отменяют его значимость? Не отменяют же сопутствующие Крыму обстоятельства значимость этого события - об этом шла речь несколько выше. Действительно, можно отложить в сторону, как не имеющий значения, вопрос о том, почему решение о паспортах принято именно сейчас. Решение само по себе нисколько не теряет от того, когда оно принято; но, с другой стороны, как и в случае с Крымом, не стóит видеть в нём того, чего в нём нет. Решение касается только народных республик в их теперешних, обрезанных, границах, но не Донбасса в целом, и тем более не Новороссии. (Брошенное вскользь предложение о российских паспортах для всех жителей Украины можно пока отнести только к дипломатической борьбе - или игре?) О признании республик по прежнему речи нет. Утверждать поэтому, что слив Донбасса уже совсем и окончательно снят с повестки дня, значит только выдавать желаемое за действительное. По крайней мере в настоящий момент ещё рано снова говорить, что Российская Федерация начала-таки собирать русские земли; можно лишь согласится с тем, что она начала возвращать соотечественников.

Но, быть может, как раз в этом возвращении соотечественников всё и дело? Положим, что у России действительно нет плана по Донбассу; но зато у неё есть план по миграции, точнее, Концепция по миграционной политике. Она предусматривает облегчение соотечественникам возможности уехать в Россию. Ведь перед страной всё ещё стоит задача возмещения убыли её населения, и в этой связи указан на желательный его рост на 5-0 миллионов человек. Три миллиона жителей Донбасса могут составить весомый вклад в решении этой задачи. К тому же речь идёт ещё и о людях, у которых и образовательный уровень выше, и менталитет и культура ближе к российским, нежели у выходцев из Средней Азии. Другое дело, что массовый переезд жителей Донбасса в Россию означал бы отказ, возможно, теперь уже навсегда, от этих исконно русских земель, да и от Украины в целом. Ведь ещё совсем недавно возвращение Донбасса на Украину оправдывали тем, что это поможет усилить пророссийские силы в стране. Очевидно, теперь этот, заведомо нелепый, проект сдан в архив. "Жители Донбасса не хотят обратно на Украину" - похоже, в Москве с этим наконец смирились, и потому решили забрать этих жителей к себе. Назовём вещи ещё раз своими именами: это означает идти навстречу бандеровскому требованию "Чемодан - вокзал - Россия". Но это опять же совершенно укладывается в логику "отказа от империи", т.е. в логику малороссийства.

В 90-е годы одна русская националистическая группировка заявляла:"Нам нужна Чечня, но без чеченцев". После 2014 г. на Украине стали говорить:"Нам нужен Донбасс, но без донбассцев". Похоже на то, что Россия придумала ответ:"Нам нужны донбассцы, но без Донбасса".

VII.

Всё сказанное здесь, согласимся, не внушает оптимизма насчёт будущего русского Донбасса. (О Новороссии даже и говорить нечего.) И легче всего, конечно, было бы воскликнуть "Всё пропало". И мы всё-таки не должны терять надежду на лучший исход. "В конечном счёте будущее ДНР и ЛНР решится всё-таки не там, а в Москве", написал я. Но в самом конечном счёте решит всё-таки не Москва, и даже не лично В. Путин, а Промысел. Мы же не знаем, как он решит, и потому именно мы не имеем право говорить, что уже всё пропало. Потому следует всё равно, по мере сил и возможностей, продолжать делать русское дело. Впрочем, лучше меня о надежде на будущее сказал в своей книге Смагин, и потому ему - последнее слово:

"Я верю в лучшее и в нашу победу. Да, русские в РФ сейчас переживают не лучшие свои времена, они ослеплены, одурачены, зазомбированы, распяты между холодильником и телевизором. Но очаг другой, исторической, великой и свободной России, пусть он сейчас и еле теплится, до конца никаким горе-ликвидаторам не задавить. Помните, как сказал русский гений Василий Розанов? "Но легко любить своё Отечество, когда всё не только правильно и праведно, но и делается как должно. А когда мать пьяна и лежит во грехе, покинутая, оплёванная и всеми осмеянная, только тот подлинно её сын, кто не пройёт мимо, а защитит от поругания".

Не пройдём.

Защитим.

Победим.

Новоросии - быть. Россию - не избыть".