Народная монархия и многоукладный социализм

Державное строительство есть подвиг

Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский

Динамика власти

Когда живется лучше - в эпоху спокойствия и постоянства, или в период революционной ломки? Кто прав - китаец, желающий своему врагу, согласно пословице, испытать время перемен, или русский поэт Тютчев: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...». Понятно, что тютчевская строка у современного, «хорошо упакованного» во всех отношениях обывателя вызовет только «нервный смех». В идейном плане русская культура действительно «не для слабонервных», поскольку она своими средствами моделирует русскую жизнь - материально трудную и духовно напряженную. Как раз по этой причине искусство в России никогда не хотело быть просто искусством, так же как наука - только наукой, а философия - только философией и т.д. Как и всё со­циальное устройство русского общества, отечественная куль­тура постоянно стремилась куда-то, была «тягловой», находилась в походе «людно, конно и оружно». Некоторые умники даже вывели отсюда некую изначальную несвободу русской мысли и творчества, как будто наших писателей и мыслителей кто-то заставлял делать то, что они делали. «Русскую жизнь изуродовали хорошие книги» - эта формула В.В.Розанова меняет свой смысл в зависимости от того, с чем русскую жизнь сравнивать: если с Иерусалимом первого века -- одно дело, если с Нью-Йорком века двадцать первого - другое...

В самом деле, если глядеть на Россию с современного европейского (и тем более американского) берега, русская история культура все время идут «не туда». То колокол отольют такой громадный, что не звонит, то пушку такую большую, что не стреляет, то блоху английскую подкуют так, что она прыгать перестает. Правда, как бы между делом Россия выигрывает мировые войны, строит великое государство, осваивает целые континенты, создает художественные шедевры, выходит в космос и т.п. По характерному выражению Н.А.Бердяева, русская история скорее случается, чем проис­ходит. И хотя сейчас само словосочетание «русская идея» многие расценивают как исторический миф, приходится признать, что наша жизнь и наша культура уже более тысячи лет руководствуются именно этой идеей, а не чем-нибудь другим. Как говорится, нет ничего прак­тичнее хорошей теории...

Как и сто, и двести лет назад, отечественное «россиеведение» делится ныне на две половины - западническую и национально-патриотическую. В поледнее время добавилась собственно националистическая линия. Стал выходить журнал «Вопросы национализма». Разумеется, за два века изменились смысловые горизонты мысли о России, её всемирно-исторический контекст, её методология и понятийный аппарат. Однако избежать Сциллы европейничанья и Харибды самодовления русским ученым порой не удается.

Вот, к примеру, - труды А.И.Фурсова (1), которые, при всей четкости исходной методологии и ясности формулировок, склоняются к абсолютизации русского пути в истории. Автор последовательно развивает геополитическую историософию русской власти, используя при этом своеобразный методологический «двучлен» евразийства и марксизма. От первого (евразийства) у А.Фурсова, несомненно, идея ордынского происхождения московского самодержавия, доходящая до его (самодержавия) характеристики как автосубъектной, надзаконной и даже революционной власти, стоящей выше общества, политики и экономики. От второго (марксизма) - мысль о фатальной бедности русского национального хозяйства, влекущей за собой необходимость насильственного распределения прибавочного продукта в интересах всей социальной системы, а не только правящей верхушки. В результате в России, согласно, А.Фурсову, возникает уникальная (неизвестная ни Востоку, ни Западу) энергетика абсолютной власти - то, что он называет «Центроверхом», которая на протяжении последних пяти веков нашей истории только меняет свою форму, как змея кожу, по существу (по своей волюнтаристской природе) оставаясь неизменной.

Во всем этом, несомненно, много верного. А.Фурсов сводит в рамках единой концепции попытки осмысления действительного своеобразия русской истории и культуры, начиная от старших славянофилов, Данилевского и Леонтьева, и кончая И. Солоневичем (соборная монархия) и Л. Гумилевым. На уровне фактов А. И. Фурсову нечего возразить - всё происходит так, как он описывает. Вопросы возникают тогда, когда историческая феноменология встречается с логикой Промысла.

Ещё одна (и внешне весьма убедительная) попытка противопоставить эмпирические факты русскому чуду -- теория несчастного русского народа, якобы ненавидящего собственную государственность.

В 2009 году была опубликована книга известных специалистов по национальному вопросу Т. и В. Соловей «Несостоявшаяся революция». Красной нитью через эту работу проходит утверждение абсолютной чуждости и даже враждебности российской империи (во всех её исторических формах, включая советскую) интересам русского народа. Авторы, правда, оговариваются, что «причудливое соединение вражды и отчуждения с сотрудничеством и взаимозависимостью народа и государства составило в подлинном смысле диалектику русской истории», однако фактически всю силу своей аргументации направляют на доказательство изначальной и постоянной чуждости русских их собственному державному строю (и наоборот). Ещё цитата: «С середины ХУ1 века по 90-е годы ХХ века имперское государство существовало и развивалось исключительно за счет эксплуатации русских этнических ресурсов - эксплуатации, носившей характер поистине колониальный» (2). Редкие обращения к национальной тематике, вроде «бюрократического национализма» Николая Первого, «русского стиля» Александра Третьего или сталинского национал-большевизма, с точки зрения авторов, не более чем приманки, но никак не направляющий принцип. В общем, вольно или невольно, Т. и В. Соловей выносят смертный приговор русскому народу, который не только не способен был сопротивляться давящей мощи державы, но и внутри себя заключал некую «экзистенциальную червоточину», обусловившую его интеллектуальную и политическую слабость, отсутствие воли, и, как следствие, вечные расколы, предательство и взаимную ненависть.

Давайте вспомним: в начале ХХ века на отечественной общественно-политической и культурной сцене встретились два Льва - Лев Толстой и Лев Тихомиров. Первый -- великий писатель земли русской, автор народного эпоса «Война и мир», позднее пришедший к своего рода национальному нигилизму, отвергший Церковь и государство, в которых был воспитан, и создавший какое-то свое искусственное учение протестантского типа. И его очень полюбили на Западе. А другой Лев -- поначалу ярый революционер-народник, планировавший покушение на царя, эмигрировавший, однако впоследствии раскаявшийся, получивший прощение, вернувшийся на родину и ставший крупнейшим теоретиком православного царства, написав фундаментальные труды «Монархическая государственность» и «Религиозно-философские основы истории». Как видим, крайности не только сходятся, но порой оборачиваются фантастическими парадоксами: создатель «русской илиады» превращается в безнационального нигилиста, а бывший радикал-революционер делается защитником и воином якобы ненавистной русским Империи.

Если уж действительно вести речь о народе и империи, следует, я думаю, танцевать от печки - от пресловутой норманнской теории. Рюрик, как известно, был варяжский (норманнский) воевода, приглашенный на Русь новгородцами, и уже от него пошла династия Рюриковичей, правившая страной вплоть до конца ХУ1 века. Кстати, ничего унизительного для России и русских я в этом не вижу - где только в те времена варяги ни побывали (например, в Англии или на Сицилии) и каких только государственных союзов не заключали! Британская государственность после Вильгельма Завоевателя, между прочим, тоже оказалась во многом «варяжской». Но дело не в этом. Дело в том, что русский народ - то есть уникальный евразийский этнос, осознавший себя и свое призвание на земле - никогда не отделял себя от собственной государственности, даже когда она действительно стала могучей сверхнациональной (суперэтнической) Империей, заняв шестую часть суши.

Тайна русской истории - и русской государственности - заключена в их религиозном (вероисповедном) характере, который не только не исчезает с течением веков, но кое-в-чем даже усиливается. Во всяком случае, за него до сих пор идет борьба. В Россию можно только верить - или не верить: Тютчев знал, что писал. При всем отличии Московского царства от великого княжества Киевского, оба они представляют собой моменты единого общерусского процесса - не в плане его логической предзаданности, а в духе его драматической судьбы. В последующие века этот замысел захватит собой всю Русь, и петербургскую, и отчасти даже советскую. Государь (царь, президент и даже генсек) отвечает за свой народ перед Богом - вот отличие русской державы от восточной деспотии (царь как живой Бог, «ордынское» начало) или западного абсолютизма (король как симулякр Бога, «король-солнце»).

На Руси государство начинается не «снизу» (демократия), не «сбоку» (плутократия, олигархия) и не «снаружи» (варяги, хазары), а сверху - от Бога. Имя «Святой Руси» и указывает на это обстоятельство, а вовсе не претендует на всеобщую праведность и святость. Первый Рим - языческий - обожествил самого себя в лице кесаря и пал под ударами варваров. Второй Рим - православная Византия - вопреки ею же провозглашенному идеалу симфонии практически развела священство и царство, пошла на согласие с католиками и пала под ударами мусульман. Москве как Третьему Риму выпала колоссальной трудности задача - жизненно соединить в одно целое храм, престол и народ, святыню и бытие.

Известен афоризм В. С. Соловьева: «Идея нации заключается не в том, что она сама думает о себе во времени, а в том, что Бог думает о ней в вечности». Можно по-разному относиться к этой мысли, но в качестве гипотезы она имеет по меньшей мере такой же вес, как и марксистские материалистические схемы или географический детерминизм. В истории наличествует «месторазвитие», как выражались евразийцы, но только место это всегда между землей и небом - вот чего не следовало бы забывать. В работе А.Фурсова «Русская власть, история Евразии и мировая система» есть одно удивительное суждение, которое стоит воспроизвести: «Гиперсубъектность (верховной власти в России - А.К.) -- это реакция христианского, множественно-субъектного по социогенотипу общества на собственную же форму, возникшую из взаимодействия с не (и вне) субъектным ордынским началом, «ответ Бога отца, сына и святого духа» ордынскому хану, «царю Калину» (3). Здесь многое смешано в одну кучу: реакция русского (православного) общества по горизонтальному принципу «действие - противодействие» и «вертикальный» ответ христианского Бога монгольскому военачальнику. Характерно, что при этом каноническая формула - Отец, Сын и Дух - пишется с маленькой буквы. А.Фурсов явно не доверяет божественному вмешательству в историю, а напрасно. Дело в том, что вне зоны такого вмешательства русский надзаконный «центроверх», при всей своей эмпирической эффективности, превращается во что-то непонятное (да кто он такой?), случайное (порученец чужой силы) и страшное (он не любит народа, и народ не любит его). В общем, этакий Жруггр, если вспомнить инфернальных персонажей «Розы Мира» Даниила Андреева. Не случайно у А.Фурсова где-то в середине статьи появляется термин «демонархия» -- предельный случай самозаконной власти: Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин. Собственно, в этом ряду всем перечисленным олицетворениям «центроверха» пристало бы имя Грозного, а само слово «демонархия» как бы колеблется между «демократической» (народной) монархией и «демонической» диктатурой. Но так ли на самом деле?

Не подвергая сомнению сам феномен Верховной власти («центроверха») как основной матрицы русской истории, следует более внимательно отнестись к её идейному обоснованию, к её духовно-историческим корням. Дело в том, что русская история и русская власть, вопреки евразийцам и примкнувшим к ним нынче украинским националистам, начинается не с Х1У века. Русская история и культура - это православная линия общехристианской и общемировой цивилизации, берущая своё начало значительно раньше. Всем хорошо известно, что Иоанн Грозный принял помазание на царство 16 января 1547 года в Успенском соборе московского Кремля. Но задолго до него на Руси властвовали, например, новгородско-киевский князь Владимир-Василий Святой и его псковская бабка христианка Ольга-Елена. Можно, конечно, назвать Русь периферией Византии, равно как и периферией Орды, но это была такая периферия, которой суждено было стать Третьим Римом.

Третий Рим и Третий интернационал

Одним из наиболее ярких подтверждений идеократической - и, в конечном счете, религиозной, священной - природы государственности на Руси может служить история двух революций 1917 года.

Когда о причинах Февраля говорят историки, они долго перечисляют эмпирические условия и обстоятельства революции, от недостатка хлеба в столице и нежелания запасных полков отправляться на фронт, до мировой войны вообще как главной стратегической ошибки Николая Второго, от которой его предостерегали и Распутин, и Дурново. Все это верно, но все это лишь поводы и косвенные «подпорки» революции, а не её реальные движущие силы. Бывали и хуже времена: в 1812 году Наполеон взял Москву, но народ с армией объединились против общего врага, и русские полки прошли по Елисейским полям. А в феврале/марте 1917 года настроения общества оказались совсем иными, хотя боевые действия велись вдали от коренной России - в Польше, в Белоруссии, в Турции, где, благодаря победам Н.Н.Юденича, уже недалеко было до Константинополя. Да и до поражения самой Германии оставалось около года.

Со своей стороны, марксистко-ленинская теория полагает, что февральский переворот - типичная буржуазно-демократическая революция, когда надстройка -- имперская власть - отстает от производственно-экономического базиса, государство ветшает, «верхи не могут, низы не хотят», и происходит сброс этой самой надстройки по всем правилам смены общественных формаций. И всё было бы прекрасно, однако возникает простой вопрос: почему после «бескровного» февральского переворота, когда к власти пришли долгожданные либерально-демократические силы («и дамы и дети-пузанчики кидают цветы и розанчики») в лице Временного правительства, этой власти хватило едва на девять месяцев? Почему «главноуговаривающий» товарищ Керенский не справился с войсками, и они, провалив летнее наступление, тут же разбежались по домам? Почему хваленая «невидимая рука рынка» не вылепила из России умеренной буржуазной республики по примеру союзной Франции или тех же США, и эта «непредсказумая» страна, в которую можно «только верить», пошла совсем другим путем, совершенно уникальным для сытой капиталистической Европы?

Размышляя о затронутых проблемах по существу, я рискую задеть устоявшиеся предрассудки и «правых» и «левых». Однако «Платон мне друг, но истина дороже». Дело в том, что уже по ходу февральских событий в Петербурге, и сразу после них по всей стране началось тотальное уничтожение ключевых социально-культурных установок и духовных скреп, связанных с тысячелетней цивилизационной традицией России. В середине Х1Х века эту традицию определяли триадой «Православие. Самодержавие. Народность». Как писал Иван Ильин, «Россия росла и выросла в форме монархии не потому, что русский человек тяготел к зависимости и к политическому рабству, но потому, что государство, в его понимании, должно быть художественно и религиозно воплощено в едином лице - живом, созерцаемом, беззаветно любимом, и укрепляемом этой всеобщей любовью» (4).

Конечно, после трех лет кровопролитной мировой войны эта любовь пошатнулась. Однако русские войска, несомненно, вошли бы в Берлин вместе с союзниками, если бы не измена высших военных и политических кругов. В своих «Окаянных днях» антикоммунист Иван Бунин говорит одному из убежденных «февралистов»: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю - пусть она неизбежна, прекрасна, всё что угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и "всё, за что гибли поколения лучших русских людей", как вы выражаетесь, и ваше "до победного конца"». Кстати, не менее яростный антикоммунист А.И.Солженицын в принципе придерживался сходного взгляда на роковой «февральский узел», потому и закончил им свою эпопею «Красное колесо». Как партийный проект «прогрессивного блока» и масонских лож, Февраль был чужд народу, это был долго вынашиваемый антимонархический (в том числе дворцовый) переворот, в котором участвовал даже великий князь с красным бантом. Народ поддержал «великую и бескровную», в основном, в форме массового дезертирства и грабежей («запирайте этажи, нынче будут грабежи»), потому что императорская армия без императора воевать не может.

Но было у Февральской революции и иное, более глубокое измерение. Революции в России - не просто борьба за политическую или даже экономическую власть. Русская революция (в отличие от бунта ) - это борьба за ценностно-смысловую картину мира, а потом уже за экономическую и социальную. Уничтожив старую царскую элиту, Февраль не дал стране искомой новой. Масон Керенский (Генеральный секретарь Верховного совета ложи «Великий Восток» России) со своей компанией на эту роль не годился.

Вместе с тем Февраль разбудил в стране пассионарные силы, которые смогли дать народу большие цели, более соответствующие, в конечном счете, национальной традиции, чем буржуазный парламент с министрами-миллионерами. Это были очень жестокие силы, но такова оказалась цена сборки страны после либерального погрома. Вот характерные слова бывшего царского генерала -- персонажа философского полилога С.Н. Булгакова «На пиру богов» (лето 1918 г.): «Россия есть царство или же её вообще нет. Этому достаточно научило нас Смутное время. Этого не понимали только самодовольные «вожди» (интеллигенты-либералы -- А.К.), которые самоуверенно расположились после февраля в министерских креслах, как у себя дома. Но пришли другие люди, менее хитроумные (большевики - А.К.), и без церемонии сказали: позвольте вам выйти вон. Ну, иных и помяли при этом - без этого перевороты не обходятся. А я вам скажу - и отлично сделали. Уж очень отвратительна одна эта мысль об «окадеченной», конституционно-демократической России. Нет, уж лучше большевики «style russe», сарынь на кичку! Да из этого ещё может и толк выйти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник поставить надо. А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б!» (5). По-своему ту же идейно-политическую метаморфозу отметил впоследствии и Бердяев, описывая превращение Третьего Рима в Третий Интернационал.

В таком плане Февральская революция 1917 года представляется великим парадоксом. С одной стороны, это трагический прерыв традиции, благодаря которой российская государственность существовала, условно говоря, тысячу лет, на основе определенного религиозно-цивилизационного архетипа. В феврале этот архетип был почти разрушен, но через девять месяцев -- по историческим меркам, мгновенно -- он начал восстанавливаться, хотя и под другими знаменами, в других социально-политических формах. Как говорит Мефистофель у Гете, он часть той силы, что, вечно желая зла, вечно совершает благо...

Что касается личной вины императора Николая II в произошедшем, то он совершил немало политических ошибок, но ни одной нравственной: Страстотерпец. Однако, даже если бы он не сделал ни одной ошибки, революционные сдвиги подобного рода все равно бы произошли - будь даже на царском месте Иван Грозный, Петр Великий, кто угодно другой. Фундаментальная причина Февральской революции коренится в метаистории: утрата легитимности той элитой, которая находилась вокруг трона и по факту исполняла роль правящего класса.

Утраченная легитимность была не просто социально-политической и юридической. Имперская элита нравственно сгнила и перестала соответствовать внутренней потребности России в духовно авторитетной власти, защищать которую пришлось императору Николаю Александровичу почти единолично. Главными предателями царя оказались именно те, кто приносил ему присягу - высший генералитет, а также думцы и часть интеллигенции, вроде Мережковских с Савинковыми. Именно они провоцировали уставший от войны народ (и прежде всего армию) на переворот, который начался 23 февраля в Петрограде на Литейном проспекте. Прав был бывший «легальный марксист» Петр Струве: «Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай забвения национальной идеи мозгом нации» (6). К счастью, погубила не до конца.

Таким образом, вольно или невольно Февраль 1917 года оказался первым звеном цепи событий, приведшей через несколько лет к формированию новой колоссальной империи, которая опиралась не только на народные традиции, но и на превращенные формы самодержавия и даже православия. В цивилизационном плане февральская революция привела скорее к смене элиты в рамках одного и того же культурно-исторического типа (термин Н.Я.Данилевского), чем к замене самого типа. В этом ключе февральская революция сыграла положительную роль по отношению к осуществлению цивилизационного идеала, составляющего «сквозное действие» истории России вплоть до сегодняшнего дня. Она ясно показала, что либеральная буржуазия - тогда в лице Временного правительства -- Россией управлять не может. Как конкретный политический проект, Февраль потерпел полное историческое поражение, но привел к своей мировоззренческой и социально-культурной противоположности уже в октябре того же года.

В дальнейшем, на протяжении ХХ века, подобные смены элит происходили в стране по меньшей мере трижды: от ленинско-троцкистского интернационал-коммунизма к сталинскому национал-большевизму, и далее (через хрущевско-брежневские вариации) к «новому февралю» 1991 года, преодоленному, в свою очередь, властной вертикалью Путина. Такова судьба изменившего национальной идее (или извратившего её) правящего класса. Коротко эта идея определяется словом правда, соединяющая в себе божественную истину с человеческой справедливостью. В верности такой правде и состоит смысл нашей истории. Читатель может спросить, почему искомая правда обретается у нас через революции, а не через парламентские процедуры. Причина в том, что Святая Русь - её внутренний метафизический центр -- ищет не всеобщего комфорта и благополучия, а смысла жизни, а он плохо сочетается с лукавой машиной голосования, управляемой профессиональными демагогами («политтехнологами»). Скорее здесь подошло бы понятие искупления, когда грехи отцов приходится изживать детям. В определенном смысле Октябрь 1917 года является искуплением его Февраля, а Великая Отечественная война - искуплением Октября.

В заключение замечу, что если бы «демократическая керенщина» задержалась у кормила власти ещё на пару десятилетий, Россию, вероятно, ждала бы судьба Франции, разбитой германским оккультным рейхом в 1940 году примерно за месяц. Только, в отличие от французов (европейцы всё-таки), русские были бы уничтожены совсем. Однако в пасхальные дни 1945 года зоркие люди различили за красным знаменем над Берлином православный крест. «История - слишком серьёзное дело, чтобы доверять её только человеку» (А.С.Панарин).

Крах неолиберализма

Обратимся теперь к современности. Нравится это кому-либо или нет, компрадорский либерализм образца 1990 годов как социально-экономическая, политическая и тем более мировоззренческая программа в России провалился. В 1917 году власть либерального Временного правительства продержалась едва 8 месяцев, сменившись диктатурой военного коммунизма. В 1991 году казалось, что либералы победили навсегда -- ценой разгрома сверхдержавы Советского Союза, однако уже через 8 лет популярность Б.Ельцина снизилась почти до нуля. Ныне, в 2017 году, либерализм испытывает всесторонний кризис в экономическом, политическом и нравственном отношении. Экономически Россия продолжает сидеть на сырьевой игле, политически вожди «либеральной оппозиции» представляют собой пустое место, наконец, в нравственном плане нашу общественную жизнь разъедает коррупция как естественное следствие частной собственности на основные ресурсы страны, сопровождаемой тотальной пропагандой потребления. Если действительный «бог» -- деньги, то всё позволено. И никаким следственным комитетам с этим лукавым «богом» не справиться. Однако долго так продолжаться не может. «России нужна другая мысль, другая формула», как писал Пушкин. Но какая?

Советский социализм в России нельзя расценивать как европейское явление. Западнической (да и то только отчасти) была марксистская идеология, которую Ленин и Троцкий истолковали в стиле Стеньки Разина («грабь награбленное!»), а Сталин использовал как подспорье для строительства красной империи. Идеология русского коммунизма, как и сами коммунисты, много раз менялись -- вплоть до того, что идейный представитель одной партийной эпохи/программы был бы немедленно расстрелян, вздумай он выступить с недавно ещё вполне правильными тезисами с трибуны какого-либо съезда другой эпохи. Однако все коммунисты, в определенном смысле, «дети одного отца» -- того самого идеала справедливости на земле, которого они, в соответствии с заповедями своих основоположников, надеются достигнуть путем построения рационально организованного общества как «единой фабрики». Иначе говоря, коммунисты забыли о роли личности в истории, которая непреложно требует уважения к своей первозданной свободе. Духовное, экономическое и политическое самоутверждение («самостоянье», по слову А.С.Пушкина) человека -- такое же его божественное право, как и право раздать свое богатство нищим. Подлинно твое -- не то, что ты взял, а то, что ты отдал, как утверждал св. Максим Исповедник, но такой поступок может быть только личным, не вынужденным.

Вместе с тем, новейшее технологическое оснащение ХХI века отнюдь не отменяет самого факта эксплуатации наемного работника. При феодализме основным капиталом (то есть орудием экономического господства) правящего класса была земля, при классическом буржуазном строе Х1Х века -- фабрики и заводы. Сегодня таким капиталом являются информационные потоки (информация любого рода, виртуальные спекулятивные деньги, электронные биржи и т.д.). Наемник, продающий свою интеллектуальную силу на информационном рынке, остается фактическим рабом капитала, даже если он имеет свой дом, машину и носит те же джинсы, что и его финансовый хозяин. Сытый самодовольный раб -- всё равно раб (холоп, хам). Массовое общество и массовая культура и рассчитано на управление подсознанием подобных «демократических рабов». Фундаментальное противоречие глобального рыночного «человейника» (А.Зиновьев) ХХI века состоит в том, что здесь под влиянием виртуализации ключевых ценностей бытия («общество спектакля», по выражению Ги Дебора) человек распадается быстрее и внешне незаметнее, чем в условиях предшествующих эпох. Внутриисторический апокалипсис посткапитализма происходит в декорациях материального изобилия и технологического процветания. Постмодернистский Валтасаров пир в разгаре.

Кроме указанных духовно-нравственных и историко-культурных препятствий для капитализма в России, существуют ещё и чисто материальные (экономико-географические) аргументы против него. Россия - самая большая и самая холодная страна в мире, в силу чего себестоимость реального производства здесь всегда будет выше, чем в более теплых областях планеты. Реальное производство для финансового капитала у нас попросту невыгодно, и он всегда будет утекать из России. какие бы юридические и пр. препоны для этого ни изобретались. Избавиться от статуса сырьевого придатка промышленно развитых стран чисто рыночными средствами невозможно. Для этого нужна мощная государственность -- «Центроверх», по терминологии А.И.Фурсова.

Народная монархия

В России Реформации не было. Русский человек трех последних столетий, как это ни странно для либералов, сохранил в своем подсознании стремление в чему-то более значимому, чем собственность, комфорт, 300 сортов колбасы и т.п. Лучшим доказательством именно такого положения вещей является наличная структура православно-русской цивилизации, которая при всех политических режимах -- и царском, и советском, и буржуазном -- строится именно по вертикали, сверху вниз, от духовной и светской власти к частной собственности и колбасе, а не наоборот. Русский народный менталитет никогда не отождествлял жизненный успех с большими деньгами. В этом главное отличие «русской идеи» от «американской мечты». «Не обманешь - не продашь», «от трудов праведных не наживешь палат каменных» -- так оценивалось на Руси вожделенное для некоторых иных цивилизаций обладание богатством. Более того, душевное и телесное самодовольство прямо признается в православии бедой, а не победой человека. И червь беспокойства гложет в России даже крутых миллиардеров и коррумпированных чиновников, уже давно переместивших свои капиталы и своих детей на Запад. Сама тотальная коррупция есть своего рода реакция русского -- православного по истокам -- нравственно-культурного кода на фактическое господство денег, грозящее нашей стране.

Почти все участники современного политического (и культурного, и правового) процесса в России клянутся в том, что они демократы, то есть выражают волю народа. Самое любопытное, однако, заключается в том, что сам российский народ (или «электорат», как нынче принято выражаться) ни в какую демократию, по существу, не верит и решения главных своих проблем от неё не ждет. Согласно, например, опросам ВЦИОМа, только 7,7% россиян полагают, что объединить российское общество могут идеи демократии, свободы и прав человека. Вспомним, что вплоть до февраля 1917 года у реальной власти в России находился христианский государь -- случай для просвещенной Европы немыслимый (своих действительных королей она казнила ещё в ХVII - ХVIII веках). Более того, даже после трех революций начала ХХ века российская (советская) власть сохранила свою персонифицированную сакральную природу -- институт партийно-государственных вождей. Советская империя (при всем своем официальном марксизме) может интерпретироваться как извращенное идеологическое наследие царской идеи -- не случайно в красной армии воевало немногим меньше царских офицеров, чем в белых («демократических») войсках. Что касается современности, то у нынешнего президента Российской Федерации по конституции полномочий не меньше, чем у последнего петербургского императора -- это ли не свидетельство традиционного для России способа построения духовно-государственной вертикали?

В современной политологии нередко говорят о трех особенностях традиционной русской политической культуры -- централизации власти, её идеализации и персонификации. Несмотря на новейшую терминологию, тут нет ничего нового. По существу, именно об этом твердили все сколько-нибудь чуткие к своеобразию своего Отечества мыслители ХIХ -- ХХ веков, причем как традиционалисты, так и либералы. Именно К. Кавелину -- теоретику русского патриотического либерализма -- принадлежит глубокая формулировка (правда, со ссылкой на славянофила Ю.Самарина): «В идеале русском представляется самодержавная власть, вдохновляемая и направляемая народным мнением. Сама история заставляет нас создать новый, небывалый своеобразный политический строй, для которого не подыщешь другого названия, как -- самодержавной республики» (7). Под этой формулой подписывались -- и прежде всего делами своими -- практически все значительные (но не разрушительные!) деятели русской истории. Если воспользоваться словами классика немецкой политической мысли К.Шмитта, в России имеет место глубинная народная легитимация (в отличие от формальной юридической легитимности) верховной власти.

Прав политолог А.С.Панарин: «В русской истории действуют два тайных принципа - союз грозного царя с народом против изменников-бояр и союз пророчествующей церкви с «нищими духом» против сильных и наглых (8). Было бы замечательно, если бы у нашей правящей элиты хватило ума и воли внести в Конституцию «бессрочную» избираемость Президента -- до тех пор, пока его хочет большинство народа. Если этого не произойдет, «избираемый царь» фактически будет управлять страной независимо от юридической процедуры, благодаря которой он занимает в данный момент высший пост в государстве. Что касается отечественных политических партий, то они в России всегда являлись не столько политическими, сколько мировоззренческими, например, «восточническими» (КПРФ) или «западническими» («Правое дело», «Яблоко»). Менять мировоззрение каждые четыре года -- безумие для любой страны, особенно для России, где это прямо чревато перманентной гражданской войной. Положение общенародной державной партии в принципе могла бы занять «Единая Россия», но для этого ей необходимо, кроме «любви к президенту», выработать внятную идеологическую позицию. Высшую духовную и культурно-политическую цель подобной идеологии можно было бы определить как единство государственной истины и народной справедливости -- ту самую русскую правду, о которой на Руси вели речь со времен Ярослава Мудрого и до большевиков. В случае ориентации на указанный идеал российская государственная Дума стала бы современным продолжением знаменитых московских Земских Соборов, где не было бы «купленных» политиканов-лоббистов, и где функции обратной связи народа (гражданского общества) с властью исполняли бы две крупные фундаменталистские партии -- «единые» и «справедливые», «государственники» и «народники». В современном раскладе политических сил это могли бы быть, например, «Единая Россия» и КПРФ. Нашлось бы там место и для умеренных националистов, и даже для эксцентриков-маргиналов -- «зеленых», «оранжевых», «голубых»...

Так или иначе, либеральная демократия вообще (тем более в её американизированном варианте, где реально правят «300 семейств») не может быть самоцелью для древней русской цивилизации. Подобная демократия -- не более, чем ширма для скрытой власти олигархических кланов и сетевых корпораций. Русская политика -- это выбор между добром и злом, а не между марками автомобилей. Народная (соборная) монархия в этом смысле куда демократичнее, чем любой парламент. Личная свобода и частная собственность требуют уважения, однако до тех пределов, пока они не противоречат фундаментальным духовным и материальным уложениям России как цивилизации и страны.

Многоукладный социализм

Принципиальное отличие России от Запада заключается также в том, что русская цивилизация не экономикоцентрична. Базисной основой национальной жизни у нас является духовная и государственная идея/энергия, а вовсе не капитал, как в Европе и особенно в Америке. «Всякая власть от Бога» -- эта мысль имеет прямое отношение к нашему Отечеству. Пока в России сильна православная церковная вера и государственная -- царская, имперская, президентская -- властная вертикаль, страна идет вперед, и перед ней, по словам Н.В.Гоголя, «постораниваются» другие народы и государства. Напротив, как только социально-политический перевес в России получает капитал (тем более компрадорско-спекулятивный) и связанный с ним либерализм, страна впадает в смуту, кризис, революцию. Когда всё идет на продажу, народ чувствует, что страна утрачивает свой онтологический фундамент -- религиозно-государственное начало. Исчезает сверхличная цель, ради которой стоит идти на жертвы, и тогда «черт побери всё», как выражается одни из персонажей «Мертвых душ» Н.В.Гоголя. Грозные строители России - Иоанн 1У, Петр Великий, Иосиф Сталин -- хорошо понимали это, опираясь в своей деятельности на преданные им «преображенские полки». Если угодно, это были превращенные формы «народного социализма», где единство державы и большинства народа (вопреки эгоистическому боярству, продажной бюрократии и «пламенным интернационалистам») достигалось часто жестокими, но единственно возможными и необходимыми для сохранения России средствами. В ином случае всё шло в разнос: Смута начала ХУ11 века, Февраль 1917 года, распад СССР в 1991 году. Самое страшное для нас -- это хаос.

Если мы хотим укрепления нашей православно-русской цивилизации -- а иначе не стоит и жить в России -- мы должны способствовать усилиям президента В.В.Путина по централизации и одновременно демократизации власти в России. Верховная власть должна пойти на сближение с государствообразующим «большим» народом, избавляясь по мере этого процесса от жуликов и предателей в своих рядах. Для этого президенту понадобится собственный «преображенский полк», разделяющий его державные взгляды и готовый не за страх, а за совесть их осуществлять. Параллельно с этим должны быть сделаны постепенные шаги в сторону национализации основных средств производства и богатейших природных ресурсов России.

В отличие от советского коммунизма, это должна быть гибкая система взаимосвязей частных, групповых и государственных видов собственности, при доминировании, в конечном счете, общенациональных интересов («общего дела», по выражению Н.Ф.Федорова). Народный многоукладный социализм -- это одновременно идеология и хозяйственная практика, которая в состоянии гарантировать российское будущее в современном тревожно-нестабильном мире. Социалистический характер подобного общества определяется верховенством государства как общенародной политической организации, по отношению к которой все формы экономических отношений (в том числе спекулятивно-финансовых) вторичны. Частная собственность и товарный рынок функционируют свободно, но в рамках общих (соборных) ценностей и целей, и могут быть ограничены в правах в случае противоречия указанным целям. В таком общества «деньги от власти», а не «власть от денег». Соответственно, правящая (в том числе информационная, культурная и художественная) элита такого общества является «служилым классом», ответственным перед верховной властью. Свои семьи и капиталы такая элита располагает на Родине. Прямые или косвенные попытки сбросить с себя заботу о народе и империи (отказ от социальной и национальной ответственности) капитала рассматриваются как предательство. Любые другие проекты «наших плюралистов» -- либерально-западнические, ортодоксально-коммунистические, язычески-националистические -- суть утопии, снова подставляющие Россию под удары внутренних и внешних чуждых сил.

Подводя итог, замечу, что капиталистическая система вообще, а современная капиталистическая система спекулятивной банкократии в особенности, есть самая антихристианская. Как писал в свое время Н.А.Бердяев, коммунизм прав в своей критике капитализма. Другое дело, что советский эксперимент рухнул, потому что ориентировался на марксистский материализм, опускающий духовую планку человека и общества до производственно-потребительской активности. Народный социализм будущего будет лишен этих недостатков, так как его опорой станет вечная истина христианства, подкрепленная опытом великой и трагической русской истории. Не повторяя прошлых ошибок и крайностей, надо взять от неё лучшее, что в ней было. Во всяком случае, к этому следует стремиться.

Примечания

1. См. например: Фурсов А.И. «Синусоида русской истории» // «Завтра, 2006, № 28.

2. Соловей Т., Соловей В. Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма.. М., 2009. С.35.

3. Фурсов А.И. Русская власть, история Евразии и мировая система // Доклад на семинаре РАН «Цивилизационный контекст и ценностные основания российской политики», М., 23.5.2008.

4. Ильин И.А. О русской идее // Он же. Русская идея. М., 1992.с.436.

5. Булгаков С.Н. На пиру богов // В кн.: Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991. С. 305.

6. Струве П.Б. Размышления о русской революции // Струве П. Б. Избранные сочинения. М. 1999. С. 272.

7. Кавелин К.Д. Разговор с социалистом-революционером // Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С.436, 441.

8. Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2002. С. 384.

Первая публикация - журнал «Изборский клуб». 2018. №1 (57)