Светит яркая луна
А, поди - ты Леша на...
(частушка)
Чего не хватает человеку всегда и во все времена, так это терпения. Если бы можно было взять человеческую жизнь и отвлеченно, как бы в графике, разложить ее на то, что человек от нее хочет, и на то, что он мог бы от нее получить, то, наверняка, оказалось бы совпадение по всем основным точкам бытия. Но вот с кривой реальности совпадения будут скорее частичными.
А причина в отсутствии терпения. Все, что на роду написано, при нормальном течении событий практически неизбежно наступит. Но при попытке события подгонять происходит искажение результатов или их болезненный диссонанс с миром.
Народам, как и отдельным человекам, также бывает невтерпеж увидеть светлое будущее и небо в алмазах. Особенно при отсутствии занятости и от раздражения процветанием рядом живущих счастливчиков, собирающих урожай земных благ, легко получаемых, скажем, по праву рождения.
Незанятость происходит от избытка сил и благосостояния, позволяющего содержать незанятых. Ну а зависть происходит из сердца, которое всегда готово к греху или, что одно и то же, не готово противостоять соблазну.
После затяжного накопления сил в эпоху невойны, неагрессии на российской территории аж в течение столетия, с 1812 по 1917 год, под крылом умело протекавшего царства династии Романовых, русские люди набрались таких сил, что могли бы при их взрыве переформатировать весь земной мир. Не случайно Троцкий, Ленин с сотоварищи собирались использовать русский народ топливом для поджигания пожара мировой революции, потому как мы были нацией в громадной мере преисполненной морального и физического здоровья с избытком людей сильной воли и казавшейся неисчерпаемой энергией.
И то, что столетие назад мы при распаде управления, повелись на идеи мировой революции, свидетельствовало о том, что при избытке сил, избытке традиционно незанятых элит, избытке раздражения от дерзкого обогащения некоторых нация оказалась еще и незрелой, неготовой отличить манипулирование собой в интересах ей чуждых от управления направленного к национальному благу.
При этом характерно то, что люди, на экспертном уровне понимавшие суть происходящих событий, имелись и тогда в начале двадцатого века (это в основном правые) имеются и сейчас (те же) в начале века двадцать первого. Но что также важно, наличие экспертного слоя практически не влияет на поведение нации.
В конечном счете, тогда определяющим для народа виделась способность управлять ситуацией. Когда страна контролировалась силами, претендующими на власть, то народ неизбежно клонился к поддержке этих сил, какими бы изъянами они не отличались. Справедливо полагая, что изъяны неизбежно присутствуют в любых движениях, но способность к организации бытия важнее.
Нечто подобное происходит и сегодня. Как ни тормошат наше сознание критики коррупции, как ни растет слой рантье, как ни раздражают их яхты и особняки, но люди упорно поддерживают действующую власть, так как видят, что на фоне нестроений в управлении или экономике - это сила способная удержать повседневную жизнь на приемлемом уровне.
Однако в ситуациях прошлого и текущего веков при всей схожести реакций людей на силу есть и существенные расхождения. В истории вековой давности мы выбрали силу после распада уже имевшейся стройной и традиционно национальной власти. Позволили вовлечь себя в игры распада.
Сейчас такого не происходит. И дело не только в эффективности властей. Причина в настроении людей. Народ не дезориентирован, как столетие назад вековой паузой беспрепятственного накопления внутренних сил.
Ведь еще несколько лет назад нация находилась практически в состоянии войны на своей собственной территории. Да и сейчас та кавказская война и признаки ее прекращения не воспринимаются гарантией ее не возобновления...
В народе постоянно живет внутренняя тревога перед провоцируемыми извне нестроениями и распадом территории.
И в этой ситуации никто не ощущает себя частью избыточествующей силами нации. Все настроены преимущественно охранительно.
Является ли в этой ситуации поведение нации результатом ее зрелости или результатом бессознательной реакции на тревоги ее сознания, понять не просто. Но думается, что нация, уже достаточное время спокойна, то есть свободна как от избытка сил, так и от их недостатка, действует не только инстинктами и реакциями на тревоги и увлекающие перлы агитации, но и в понимании собственной значимости, понимании своей уникальности.
Вот это спокойное осознание самое себя, которого так не хватало нам при КПССном истерическом напряге по типу: «Если завтра война» и безнадеги демократического ожидания честного раздела экономики на ваучеры, это осознание постепенно, сквозь муть словесного треска и новостной суеты приходит, как бы нисходит на нас.
Мы действительно уникальны и единственны в мире. Наверное, во многом, одинокие. Мы сильны, по преимуществу, духом. Слабы в уровне потребления. Так как эти показатели духа и уровня жизни не могут быть одинаково высоки, в принципе.
Нам стало хватать терпения. И терпимости. Поющие советские песни давно перестали быть большинством. Война 41-45 гг., помимо эпопеи героизма, стала понемногу восприниматься национальной историей жертвенности во искупление грехов.
Все чаще слышен колокольный звон по утрам...
Думается, что мы если еще не вошли, то уже у дверей поры национальной зрелости...
