Русский коммунизм может реабилитировать себя восстановлением монархии?

Если потребность такая в обществе достаточно сильна, то процесс может быть парадоксальным, хотя бы потому, что утрата самодержавия страной и народом также произошла парадоксально, под лозунгом коллективной избирательной общественной власти, практически сменившейся на самодержавие коммунистических лидеров. Сейчас мы имеем практическое самодержавие в форме президентской республики. Русские транслируют самодержавие в любых условиях, так как готовность принимать волю, транслируемую сверху вертикали власти вниз к простым гражданам, - это суть внутреннего согласия с верховной волей, практическое богословие, если хотите. Потому-то у нас храмы строятся в то время, как на западе закрываются.

Социологические исследования показывают, что интерес к традиционному царскому самодержавию имеется примерно у четверти россиян.

В то же время, окажись россияне в состоянии войны при необходимости ходить на выборы президента, да еще и переживать избирательную кампанию, то число сторонников стабильной власти выросло бы существенно. Что собственно и следует ожидать ...

Но при всей уже привычности рассуждений на тему возможного восстановления царской власти никто и никогда, ни разу не высказался конкретно по механизму ее восстановления. Есть любопытные исследования немногочисленных ученых на тему правовой природы самодержавия. (Здесь для понимания текста важно учитывать, что парламент, возникший в России в 1905 году, не изменил сущности самодержавной власти). Однако, механизм возвращения царя практически, а тем более научно, нигде и никак не прописан.

Вынести такой вопрос на референдум представляется самым очевидным решением. При этом не совсем понятно, кто этот вопрос может поставить, а референдум организовать. Понятно, что при либеральной власти такие политические проблемы неразрешимы в принципе. Все-таки интеллигентская и перенасыщенная точкой зрения малых народов информационная среда не содержит энергий для распространения позитивного отношения к самодержавию. При этом нельзя не помнить, что именно либералы и интеллигенция, преимущественно из представителей малых народов, были мотором процесса свержения самодержавия в начале двадцатого века. И нынешний существенный контроль над властью и обществом той же среды, что и сто лет назад практически тормозит возможность восстановительного хода событий.

Наша жизнь всегда была внутренне конфликта. Особо в исторические смуты, когда все шло вразнос, и терялся стержень, вокруг которого формировались позитивные силы общества. Возможно, в способности существовать в условиях непримиримых противоречий и состоит истинная загадка русских. Та загадка, про которую сказано, что «умом Россию не понять». Ведь смеясь над некоторыми нелепостями социалистических идеологии и быта своей Родины, мы умирали за нее в Афганистане и множестве иных мест. А после открытия сложных аспектов истории в перестройку, насытившись осуждением ее гулаговского прошлого, клали за нее же головы в Чечне и других местах. В прошлом, осведомленные о Гулаге не понаслышке, клали за нее же головы на фронтах Отечественной войны и в иных местах. Когда, прокляв обман и мошенничество недавнего перехода к частной собственности, несмотря на общие и личные обиды клали и кладем за нее головы на Донбассе и в иных местах.

Это делается, нередко проклиная и ненавидя руководителей и преданно исполняя их приказы. Такое недовольство и всегдашнее осуждение низами верхов и верхами друг друга в зависимости от принадлежности к группам влияния внутри руководящего слоя было и есть для русских своеобразной заменой парламентаризма. Парламентаризм все же не русский идеал, а используется как будто временный способ взаимодействия власти и общества, взамен более органичной нам, трудно достигаемой и еще более трудно сохраняемой соборности.

Потому как реальный парламентаризм для нас по факту нашей парламентской истории, хотя и недолгой (полтора десятка лет в начале двадцатого века и двадцать пять на стыке двадцатого и двадцать первого веков) не был и не стал феноменом реального регулирования. До сей поры, он остается по преимуществу легальным клапаном выхода недовольства по поводу недостатков, а то и пороков системы управления. Потому как страна, все еще ощущая себя по инерции Святой Русью, по факту уже не таковая, живет в ощущении своей наследственной святости, в существенной степени утратив ее, и в качестве компенсации этой утраты перейдя на интенсивное осуждение недостатков управления. В то же время видеть начало всех достоинств и недостатков жизнеустройства в воле идущей сверху, а не снизу, есть признак царского понимания способа устроения народа и места его обитания, то есть страны.

Свойством такой формы общественного мнения является его односторонность, так как власть практически не участвует в процессе обсуждения ее действий низами и частями верхов к власти реально не допущенных. А не получая моментального ответа от власти на ту или иную оценку, как это происходит в рамках парламентской процедуры, этот односторонний процесс становится жестким и утрачивает разумную сдержанность, лавинообразно перерастая в мутный поток, в котором смешаны истина и клевета, разумное и безумное, полезное и вредное. Разумеется, что вредное и безумное, всегда на виду и по активной природе зла лидирует в системе оценок.

Диалог общества и власти в нашей нынешней системе парламентаризма пока также не особенно конструктивен. Хотя последние двадцать пять лет нового российского парламента позволяют дать некоторые предварительные оценки.

Парламентаризм, основанный на стихийном движении в нем личностей и групп также, как и парламентаризм начала двадцатого века, стоит на стезе осуждения и практического уничтожения существующей системы общественного устройства. Те же парламентарии коммунисты, критикуя власть, как правило, обоснованно, предлагают решения, предполагающие изменение существа жизнеустройства. Так как за многим и их предложениями, в виде предыдущего или последующего шага предполагаются национализация или подавление инакомыслия. Решительность коммунистов в отстаивании своей точки зрения дает не оставляющую сомнения картину того, что приобретя верховенство во власти, они немедленно бы ее монополизировали.

Иные группы населения, которые, кроме формальных партий могли быть представлены в парламенте это, как правило, немногочисленные и агрессивные политические или национальные силы, сами по себе мало что представляющие в общественном плане, но за счет площадки парламента способные несколько приподняться в своей общественной значимости. Разрушительные свойства русского парламентаризма, который дважды ставил государство на грань уничтожения, в целях компенсации регулируются средствами, которые мы имеем возможность наблюдать в ходе выборов в пользу партии власти. А ей «дышат в затылок» коммунисты, всегда более решительные по части регулирования народного мнения.

Вот здесь то, в этой решительности и способности к действиям и в легитимности присутствия на политическом поле страны, да и в исторической доказанности практически самодержавного способа своей власти и состоит потенциал коммунистов в смысле восстановления монархии. Потому как если отбросить всю идеологическую шелуху про марксизм и борьбу классов, которая, конечно, всегда присутствует в жизни, как неизбежно присутствует в ней конкуренция соседей за метры площади общего коридора, то коммунисты предлагали и предлагают обществу самодержавие через призму классовой борьбы, в виде социально и народно ориентированного руководителя своей партии. По факту - царя!

Иными словами социально и народно ориентированный ставленник из той же династии Романовых (а какой еще?) мог бы стать, при разумной и допустимой идеологической коррекции партийной программы, вполне приемлемым кандидатом для коммунистов в плане инициации референдума за его воцарение.

Для этого, конечно, коммунисты должны приобрести более существенный парламентский вес, как и влияние в правительстве, так как существующая под контролем единороссов избирательная система - слишком избирательна..., мягко говоря.

Причем успех такого хода вполне вероятен. Так как сдержанность населения по поводу царя мотивирована недоверием к любому ставленнику олигархов, которыми цари всегда были при начале любой династии или эпохи. Притом, что ставленники олигархов в республике мало кого смущают, но именно этот аргумент «зарубит» любую кандидатуру самодержца «на корню».

Следует учитывать, что неучастие коммунистов в процессе восстановления монархии ставит на них крест как на политической силе при восстановлении монархия. Потому как все что они с монархией и монархами сотворили, им при неизменности их позиций зачтется полностью.

Надеяться же вечно на участие в качестве весомой политической силы в республиканском политическом процессе, по меньшей мере, наивно. Республика, воспроизводящая монархический стиль правления, делает это не по чьей-то прихоти, а лишь потому, что только так государство может функционировать, а общество жить. И называть бесконечно долго реальную монархию республикой, в какой-то момент станет просто невозможно. И тогда монархия восстанет из пепла, но если это произойдет по олигархическому сценарию, то будет означать практический конец коммунистического движения и утрату социального потенциала народного влияния на власть, накопленного в годы советского периода и еще существенно влияющего на власть сегодняшнюю.

В исчезновении коммунистов общество не заинтересовано в принципе, так как социально ориентированный, антиолигархически и контркапиталистически настроенный сегмент политической сферы необходим для контроля общества над владельцами капиталов.

У нас такой контроль общества исторически выразился в коммунистической партии, в то время как на западе это менее жесткие по отношению к капиталу тред-юнионы или социалисты. Но на западе капиталисты не свергали власть в период войны, как это учинили русские капиталисты в 1917 году! То есть наш капитализм запятнал себя национальным предательством. А это не смывается и не забывается за давностью.

Потому то, во избежание повторения прошлого, русскому капитализму должен всегда дышать в затылок русский коммунизм, который вполне может реабилитировать себя восстановлением монархии, функцию которой, в сущности, всегда выполнял.