Последняя весть католицизма - двоепапие

Речь идет о недавно учрежденном (и уже вызвавшем споры в самом католическом мире) звании «почетного папы», о введении которого вместе со своим отречением от престола апостола Петра объявил Бенедикт XVI, ставший после этого не «почетным епископом» (или кардиналом Ратцингером, как до избрания), как любой другой папа до него, ушедший бы на заслуженный отдых, но - «почетным папой». Новоизбранный папа Франциск этот «законопроект» своего предшественника официально утвердил. Что это значит?

Чисто по человечески (или психологически), это, скорее всего, предполагает своего рода реваншизм, подтверждающий версию о наличии каких-то интриг в Ватикане, ставших подлинными причинами отставки. «После своей добровольной отставки Йозеф Ратцингер, вероятно, будет носить титул «почетного епископа Рима». Понтифик в ходе вечерней мессы в соборе Святого Петра 13 февраля косвенно обвинил иерархов Римской курии в «интригах и происках против единства Церкви»«. Это, как если бы бывший президент Украины Янукович был не свернут в ходе антиконституционного вооруженного переворота, но в кулуарах договорился с претендентом на его пост Порошенко и ушел в отставку, «выторговав» при этом для себя политические привилегии и гарантию безопасности.

Однако для нас гораздо интереснее этих обычных «бытовых разборок» на высочайшем уровне (или, как у поэта сказано, «нелепых тайн слепых сердец»), что это означает для вероучения, или богословски. Здесь, на наш взгляд, наиболее вероятным является положение этого нововведения в качестве очередного звена предыдущего «догматического развития» католицизма, в котором, в свою очередь, отчетливо просматривается определенная тенденция, а именно, тенденция обожествления человека.

Разумеется, каждый христианин и призван к обожению (становлению богом по благодати Божией). Для этого Церковь и учреждена Христом-Богом с ее Святыми Таинствами. Но обожествление - это quasi-обожение. Это самовольное присвоение тебе не принадлежащего равносильное первородному греху. Здесь именно сам человек себя (или другого человека) обожествляет, а не Бог, согласно установленным Им, по Своему бесконечному человеколюбию и Самовластию, законам и правилам (канонам Церкви). Папа же Бенедикт, получается, несколько размахнувшись Вседержителем, сам себя поставил «папой во веки веков» (а также вторым епископом одного города - Рима, в данном случае). И все это от того, что после принятия антиканонического догмата о папской вероучительной непогрешимости, вся Римско-Католическая церковь фактически является заложником своеволия своих Понфитиков. Поэтому если новый папа вдруг пожелает, скажем, ввести учение о том, что «правящий папа» (а теперь нужно делать такую оговорку) является четвертой ипостасью Пресвятой Троицы (почему бы нет, если у нас иные латинофилы-софиологи все человечество за таковую исповедовали) и в этом больше «почетного папы», то формально никаких препятствий к тому тоже не будет, католикам смиренно придется согласиться и с этим. В этом смысле сама «ратификация» правящим папой Франциском законотворческого деяния «почетного папы» Бенедикта была совершенно излишней, потому что если сверх-благодать папства не отнимается после ухода на покой, но навсегда остается с человеком как акциденция его ипостасного естества, то он и на покое может продолжать творить новые каноны и догматы (тем более что звание «почетного папы» было введено им еще в статусе правящего папы).

Основы этого учения восходят еще к томизму, где были заложены тонкие, богословски едва уловимые предпосылки для этого антропотеизма (человекобожия), а именно, в учении Аквината о благодати и человеческой природе, где незначительные, на первый взгляд, отличия от ортодоксального учения, «эффектом бабочки» (взмах крыльев которой цепочкой причинно-следственных связей оборачивается природным катаклизмом на другом конце этого детерминистического ряда) приводят к таким вот очередным «чисто-человеческим» новшествам в латинской вере. По сути же своей, это вообще уже больше напоминает классическое язычество (там тоже цезари себя богами объявляли, а своих племянников или любовников проводили полубогами в местный пантеон).

В таком случае, получается, что и в Римско-Католической церкви постепенно становится, как в некоторых «древлеправославных церквях», где тоже по несколько «патриархов всея руси», один древлее и почетнее другого. Еще это можно сравнить с принципом разделения власти в государстве на исполнительную и законодательную, с верхней и нижней палатами парламента, с двухпартийную системой и прочими «чисто-человеческими» образованиями, которым нужно как-то структурировать свою «естественную» (противоестественную на три четверти) стихию страстей собственными скромными рациональными силами по причине отсутствия у них Божественной благодати, сверхъестественно объединяющей Церковь в единый организм Тела Христова, у Которого, в отличие от мутантов прочего сектантства и язычества, одна Глава.

И последний аспект этого нового учения в прежнем духе - уже своего рода синтез психологии (с которой мы начали) и доктрины, а именно, личное понимание Почетного Папы введенного им в оборот термина. «Когда Бенедикт XVI в последний раз выступал перед широкой аудиторией, 27 февраля 2013 года, за день до своего отречения, он выразил сакральный смысл своего решения: "Тот, кто принимает на себя служение Петра, себе больше не принадлежит. Мое решение отказаться от активного управления Церковью не отменяет сего. Я не вернусь к частной жизни, к путешествиям, встречам, приемам, конференциям и т.д. Я не отказываюсь от креста, но предстою в новом качестве перед Господом. Я больше не несу ответственность за управление Церковью, но в молитвенном служении я остаюсь по-прежнему в ограде св. Петра"».

Каждый христианин пребывает в молитвенном служении. Но кто может сказать, что его молитва особо эффективна или особо угодна Богу, что он «почетный молитвенник»? Между тем, это «молитвенное служение как новое качество пред Господом», судя по всему, означает как раз некое особое подвизание в молитве за Церковь, что говорит о том, что человек всерьез уверовал уже не только в свою доктринальную непогрешимость, но и в непогрешимость вообще, так что ему уже больше не нужно молиться за себя. Это очень напоминает мотивировку тех католических «сверхдолжных» и «заслуженных» святых, которые еще «от юности своея» уходили в монастырь молиться «за грешников всего мира». ««В глубине души, - писала она, - я была уверена, что буду услышана. Но, чтобы поощрить себя самое в дальнейшей ревности о спасении душ, я обратилась к Богу с такой наивной молитвой: «Господи, я уверена, что Ты простишь несчастному [серийному убийце] Пранцини. <...> это мой первый грешник. Поэтому я прошу Тебя: дай мне только знаком понять, что он раскаялся, просто так, для моего утешения!». На следующий день она прочла в газете, что Пранцини взошел на эшафот, высокомерно отказавшись от исповеди, но в последний момент вдруг схватил распятие, которое ему протянул священник, и трижды поцеловал его. Пятнадцатилетняя Тереза назвала его «своим первым сыном» <...> Ее решение поступить в [монастырь] Кармель, чтобы посвятить там всю свою жизнь молитве за грешников, отныне стало окончательным, но ей было только пятнадцать лет и препятствия казались почти непреодолимыми. Но, по ее словам, «Божественный призыв был столь неотложным, что даже если бы ей пришлось пройти сквозь огонь, она бы это сделала».<...>Тереза вернулась на родину в убеждении, что молиться за души священников - одна из самых насущных обязанностей всех, кто любит Церковь. «Я поняла свое призвание в Италии», - скажет она впоследствии. А на собеседовании, которое предшествовало принесению обетов, она так объяснила свое призвание в Кармеле: "Я пришла, чтобы спасать души и прежде всего чтобы молиться за священников"».

В Священном Предании такое состояние называется духовной прелестью, или мнением, и в нем невозможно спастись даже самому, не то, что спасать других. Кроме того, это «призвание святой Терезы» вполне попадает под определение Карфагенского Поместного Собора 418-419гг.: «...аще кто речет, яко святые, в молитве Господней: остави нам долги наша (Мф. 6:12), не о себе глаголют, поелику им уже не нужно сие прошение, но о других грешных, находящихся в народе их, и яко не глаголет каждый из святых особо: остави мне долги моя, но остави нам долги наша, так чтобы сие прошение праведника разумелось о других паче, нежели о нем самом: таковый да будет анафема» (пр. 129). Особенно показательно здесь то, что это определение направлено против того лжеучения (пелагианства), которое по совокупности осужденного также на III Вселенском Соборе (пр. 1) и на многих других Поместных Соборах того времени, включая западные, и с которым особенно боролся блж. Августин, этот Отец Отцов католицизма, что лучше всего демонстрирует степень уклонения этой доктрины от собственных основ.

Не дерзнем утверждать, что и приведенные слова Бенедикта XVI (в качестве обоснования учрежденного им звания «почетного папы») напрямую под эти же правила Карфагена и Эфеса подпадают (пусть это решают сами католические теологи и специалисты канонического права), но то, что они существуют в этой же традиции осознанных «сверх заслуг» и рефлексивного самопочитания, на наш взгляд, очевидно.