Я приезжаю домой...

Источник: Православие и современность

Диакон Николай Котар - клирик Русской Православной Церкви Заграницей. Из США в Саратов вместе с хором «PaTRAM» Русско-американского института имени Патриарха Тихона он приехал во второй раз. Первый тенор, регент, писатель, автор блога о русской истории и культуре для американцев и просто открытый, искренний человек.

С отцом Николаем мы сидим в сквере у Покровского храма; по-летнему припекает солнце, вокруг шелестят листвой березы, бегают веселой гурьбой дети. Разговор идет обо всем: о жизни русских на Американском континенте, о вере, музыке, литературе и, конечно же, о России.

Русский или православный?

- Как Ваша семья оказалась в Америке?

- Бабушка с дедушкой по маминой линии бежали туда с Белой армией через Китай. Очутились сперва в Австралии, потом - на Западном побережье США, в Сан-Франциско. В этом городе родилась моя мама. Родители отца жили в Беларуси, в Бресте, дед был священником в восьмом или девятом поколении. Они покинули страну во время Великой Отечественной войны - дедушка пытался спасти свою семью. Он вспоминал, что выбирать, куда ехать, не приходилось: где открывали двери, туда и направлялись. Папа родился в Германии, потом семья перебралась на Восточное побережье Штатов, затем - в Сан-Франциско. Там мои родители и встретились, они вместе пели в хоре. Живут в этом городе и сейчас: мой отец - протоиерей Сергий Котар - служит в кафедральном соборе в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско, где покоятся мощи святителя Иоанна Шанхайского.

- Фамилия Котар нетипична для Беларуси...

- Да, есть легенда, что наши предки были родом из Черногории, там есть город Котор. Наполеон во время наступления на Россию набирал разного рода специалистов из городов, которые покорял. А когда французы стали отступать, то многие из этих людей остались на территории, которую он прежде захватил. Мой предок был врачом, фамилию ему дали по названию города, откуда он появился,- от него с начала XIX века и пошли все Котары. И потом практически все они становились священниками или диаконами.

- Как живется русским в Сан-Франциско?

- В этом городе вокруг кафедрального собора существует своеобразный русский район, там можно совершенно свободно жить и говорить только по-русски, если, конечно, не уезжать далеко. Там есть магазины, где продаются русские продукты - майонез, например. Я родился в этом районе Сан-Франциско в 1983 году, у меня есть младшая сестра. Мы всегда считали себя русскими. Бабушка с дедом по материнской линии вспоминали свою дворянскую усадьбу в Казани, мечтали когда-то, что вот-вот царь вернется, и тогда... Я еще помню это общее чувство эмигрантов: мы жили на чемоданах, готовые в любой момент вернуться в Россию. Поэтому так бережно сохранялись культура, язык. При соборе есть русская школа, где мы встречались по субботам, учились грамотно говорить по-русски, читали русскую литературу, общались. Это было очень важно для нас. Позже я стал задаваться вопросом, что важнее для меня лично: моя русскость или Православие? И для себя я решил, что в первую очередь я православный, но для меня религия невозможна без культурного контекста. Поэтому русская культура для меня родная и самая близкая до сих пор.

- Когда Вы стали изучать английский?

- По-английски я заговорил в 5-6 лет, до этого - только по-русски. Главное - начать первым осваивать русский язык, потому что в чужой стране его легко потерять, что и случается с эмигрантами последней волны. Дети многих из тех, кто приехал в 90-е, потеряли русский язык буквально в течение одного года, потому что стремились быстрее влиться в американскую жизнь. У нас было по-другому: мы держались за родную культуру и язык.

- А думаете Вы на каком языке?

- На разных языках, зависит от контекста. Иногда как писатель вообще думаю образами.

«А я не буду священником»

- Как проходило Ваше обучение - в школе, в университете?

- До шестого класса мы с сестрой были на домашнем обучении. Частные школы очень дорогие, а в государственных довольно низкий уровень, и учат не по-христиански, особенно в настоящее время - продвигают совершенно иные ценности и идеи. Для детей это опасно, поэтому родители решили оставить нас дома. Потом маме надоело бегать за нами каждое утро и заставлять садиться за уроки, и она придумала замечательную вещь: основала школу, что-то наподобие ваших православных гимназий. Это была полноценная школа с первого класса по двенадцатый, она получила аккредитацию. Программа, естественно, строилась на принципах христианского мировоззрения. Обучение шло на английском, преподавателями были в основном американцы, но православные. Конечно, мы изучали русский язык и литературу. Недавно школа отметила двадцатипятилетний юбилей. Детей не очень много, где-то пятьдесят. Принимать больше не получается, так как своего здания у школы нет, занимаемся при храме. Уровень знаний у выпускников довольно высокий. После школы я поступил в Калифорнийский университет в Беркли на факультет русской литературы. Я очень люблю Ф.М. Достоевского, работу по его творчеству писал. Тогда там преподавал ныне покойный профессор Виктор Маркович Живов - знаменитый лингвист, филолог. Полгода он вел занятия в МГУ, полгода - в Беркли. Это был замечательный опыт - учиться у такого человека.

- Американская культура влияла на Вас?

- Это сложный вопрос. Что такое американская культура? Коренной культуры как таковой нет, США - страна мигрантов. Каждый штат, каждая местность имеют свою культуру и свои субкультуры. Американизация сказывается скорее на социальном поведении: например, как мы ведем себя с женщинами, как мы ведем себя в храме, в магазине.

- В 80-90-е, как раз во время Вашего взросления, возникло много новых стилей и направлений в музыке. Вас эти движения захватывали?

- Родители не разрешали мне слушать ничего, кроме классической музыки. Мама считала, что остальное просто некультурно, для нее было важно сохранить уровень той среды, в которой она пусть не родилась, но воспитывалась - дворянской, интеллигентной. Поэтому с детства я играл на рояле и пел в хоре, у нас в соборе был детский хор. В 15-16 лет «ударился» в альтернативный рок, но это было временное увлечение. Я понимаю музыку, люблю ее, и, конечно, никакие новые течения для меня не сравнятся с классикой, с церковной музыкой. Сейчас я предпочитаю слушать, например, полифонию XVI века.

- Кем мечтали стать в детстве? Продолжить династию священнослужителей?

- О священстве я вообще не думал. Постоянно слышал про десять поколений священников и думал про себя: «А я не буду священником». Хотел быть врачом. В Америке такая система: мы идем в вуз для общего обучения, первые четыре года - это уровень последних двух лет российской школы. Я старался подбирать себе курсы по химии, биологии, потому что планировал идти в медицинский. Но не срослось - решил, что медицина все же не для меня, преподавал несколько лет литературу в нашей гимназии. Папа никогда не показывал, что ждет от меня иного выбора; только один раз, когда я метался и не знал, что делать: вроде преподаю, но никуда дальше не движусь,- он осторожно сказал: «Знаешь, я не нажимаю, просто хорошо было бы тебе пойти в семинарию, хотя бы для себя лично». Спустя некоторое время один ученик задал мне на уроке вопрос: в чем состоят образ и подобие Божие в человеке? Я ответил что-то невнятное, глупое, и тут до меня дошло, что я очень мало знаю о своей вере, есть только поверхностные знания. Мне стало стыдно. Я начал больше читать, разбираться в этом, и поступление в семинарию стало уже естественным. Мне было тогда 28 лет.

Я поступил в Свято-Троицкую духовную семинарию в Джорданвилле, она находится на территории одноименного монастыря в штате Нью-Йорк. Там меня сразу поставили петь в хор, а через полгода я стал регентом. Предыдущий регент, иеромонах, руководил хором восемнадцать лет, сейчас он с миссией в Иерусалиме. Опыт регентства у меня уже был: с шестнадцати лет я работал со смешанными хорами, с двадцати - с мужскими. Несколько лет назад Епископ Манхэттенский Николай рукоположил меня во диакона. Но сейчас я в основном по-прежнему занят с хором, хотя хочется, конечно, служить чаще.

«Даже если на Луну...»

- Когда Вы в первый раз оказались в России?

- В 1992 году. Тогда мы три месяца пробыли в России, встретились со всеми нашими родственниками и очень полюбили эту страну. Я хорошо помню ту поездку: мы прилетели в Шереметьево, я вышел из самолета, смотрю на русские березы и чувствую, что приехал домой. Это было свое, родное, но в то же время что-то новое. После этого мы старались всей семьей приезжать в Россию каждые три-четыре года. Конечно, было страшновато: 90-е все-таки. Но больше всего боялись наши русские родственники: они просили нас не говорить, что мы из Америки, потому что их могли потом ограбить. Наши Церкви не были тогда в каноническом общении, и мы не могли ходить в храмы Московского Патриархата - это было очень болезненно. Папа потом рассказывал, что в один момент в его сознании все перевернулось: в начале 90-х годов Марфо-Мариинская обитель принадлежала Зарубежной Церкви, Московский Патриархат старался ее вернуть. Мой отец был там во время забастовок, когда клирики Зарубежной Церкви стояли перед воротами и не пускали никого. Папа смотрел на все это и думал: это ведь одни и те же, наши люди - и священники, и прихожане! И когда в 2007 году наши Церкви воссоединились, он был по-настоящему счастлив.

- Святые места в России посещали?

- Я был в Троице-Сергиевой Лавре, Дивеево, полтора месяца подвизался на Валааме. Валаам - одно из самых ярких моих воспоминаний: я туда поехал в переломный момент жизни, хотел молиться так, чтобы Господь показал, куда идти. Все время, проведенное там, я каждый день ходил на службы, работал на кухне. До сих пор вспоминаю это место и это время с большой любовью, возвратился бы с удовольствием - и опять же зимой, когда мало туристов.

- Как Вы познакомились со своей женой?

- Анастасия из Беларуси, тоже регент, дочь священника, окончила Минскую консерваторию. У нас были общие друзья в музыкальной среде, и один из них решил, что мы во многом схожи и нас надо познакомить друг с другом. Встретились мы в Санкт-Петербурге, и сразу стало понятно, что наш друг оказался прав. Через несколько месяцев мы решили пожениться, свадьба была в ее родном городе Витебске. На венчании у нас было три священника - наши папы и ее дядя. Потом мы сразу полетели в США, я тогда еще учился в семинарии. Ее отец с самого начала сказал, что куда муж идет, туда и жена за ним следует, даже если на Луну. У нас трое детей: пятилетний Андриан, трехлетняя Эмилия и годовалый Даниил. С ними мы пока общаемся только на русском языке и также планируем домашнее обучение. Каждый год стараемся приезжать в Витебск на месяц-полтора. Я служу в этот период в местном храме, и мне это очень приятно.

- Различия в церковной жизни замечаете?

- Да. В Зарубежной Церкви сильна дореволюционная традиция. Устав сохранен в том виде, в котором он существовал в начале прошлого века. Я к этому очень чувствителен, мне не нравится, когда в некоторых храмах сокращают службы, стараются что-то модернизировать. И мне было так приятно здесь, в Покровском храме Саратова, услышать на службе целую кафизму, все стихиры. Второе различие - в пении хора. У нас нет профессиональных хоров, только приходские, где прихожане сами поют, как могут. Бывает, что уровень исполнения довольно низкий. В России он гораздо выше, но есть другая проблема: бывает, что человек приходит в хор, чтобы этим заработать, а не молиться, и это отражается на звуке. Выход один: искать золотую середину. В Америке было бы хорошо поднять музыкальную культуру, чем и занимается институт «PaTRAM». А в России в некоторых случаях нужно озаботиться проблемой молитвенного пения.

- В нашей стране давно ведутся споры о том, стоит ли переводить богослужение на современный русский язык. Каково Ваше мнение по этому поводу?

- В США семьдесят процентов богослужений идут на церковнославянском языке, и убирать его ни в коем случае нельзя. Дело не только в традиции. Этот язык был создан именно для богослужений, для литургического цикла, такого нет нигде. Латинский язык, наверное, единственный аналог, хотя на нем говорили не только в храме. Церковнославянский не использовали в бытовой речи, только в Церкви. Может быть, стоит его немного модернизировать, изменить синтаксис, чтобы он был более приемлемым для человека XXI века, ведь в последний раз это делали в середине XVII века. Это очень красивый язык на самом деле. Перевести все на русский? Виктор Маркович Живов говорил нам, что русский язык продолжает деградировать со времен Великой Отечественной войны, это неизбежное последствие мировых войн. Поэтому современный язык не способен передать всю красоту богослужения.

Преображать мир, а не убегать от него

- Новостями из России интересуетесь?

- Я смотрю новости, но не регулярно. Хотя в нашей среде есть люди, которые всегда в курсе всех российских дел. Я стараюсь смотреть на все с исторической точки зрения, а не с политической. Меня интересует русская история: куда Россия идет, что она будет делать и почему, какова в этом роль Церкви. Мы неравнодушны к теперешней России. Нас тревожит, что будет здесь через десять лет. Это нас касается непосредственно, потому что мы члены единой Русской Церкви.

- Как Вы познакомились с Владимиром Горбиком?

- Я был на его мастер-классе в Свято-Тихоновской семинарии в Пенсильвании. В Америке его имя известно, я слушал записи его хоров еще до нашего знакомства. Мы с ним очень быстро сблизились, он сразу стал называть меня коллегой. Потом Владимир приехал к нам с мастер-классом уже в Джорданвилль. Я с радостью принял участие в проектах по записи дисков. Мне было интересно побывать в Саратове, я поражен яркостью церковной жизни здесь.

- Вы - писатель, на своем сайте http://nicholaskotar.com рассказываете, что пишете фэнтези, вдохновленные русскими сказками. О чем эти произведения?

- Да, увлечение фэнтези началось еще с детства, когда мы с друзьями создавали альтернативную версию «Нарнии». Я очень люблю произведения Дж. Р.Р. Толкиена, К.С. Льюиса, они меня вдохновляют. Пишу на английском, но по мотивам русских сказок, это своего рода миссия. Я уверен в том, что не случайно Иисус Христос учил притчами, а не богословскими трактатами. Есть что-то в каждом человеке, что отзывается на сказку: не в том плане, что это вымысел, а на форму. У жанра фэнтези широкая аудитория, и я хочу показать читателям красоту, которую они, может быть, не замечали. Мне интересен человек в сравнении, в развитии: каков он есть и каким может быть. Русская сказка, как говорил философ Иван Ильин, это мост между Русью дохристианской и Русью христианской. У меня уже вышло пять книг, сейчас пишу шестую - это романы и новеллы, они рассчитаны на взрослого читателя. Первая книга называется «Песня Сирин», из серии «Сын ворона». Все книги есть в магазинах и свободном доступе в Интернете. Мне бы хотелось издать их на русском языке, перевод уже готовится. Думаю, русским читателям понравится. Своим детям я читаю русские сказки или придумываю на ходу разные истории.

- Чего бы Вы хотели для своих детей?

- Я хочу, чтобы Господь показал им их путь. Детей нельзя закрыть от всего, иначе у них не будет способности противостоять злу. От родителей нужны не только вера и любовь, но и мудрость дать своим детям познакомиться с миром. Как христиане мы призваны преображать мир, а не убегать от него.

Газета «Православная вера» № 17 (637)

[Беседовала Яна Степанова]

Православие и современность