- Кто родственник Никитиной? - помятый после ночного дежурства доктор не стал утруждаться приданием голосу благожелательных ноток.
До Димки не сразу дошло, что это фамилия бабушки Федосьи.
- Я... - неуверенно сказал он.
Доктор посмотрел на парня неодобрительно, словно чувствуя подвох. Правда заключалась в том, что родственников у бабушки Федосьи не было.
Пока доктор объяснял, что нужно бабушке для продления её дней, выражение неодобрения на его лице только усиливалось. Возможно, он сомневался в том, что дни таких заморенных существ нужно продлевать.
- Опущение внутренних органов, множественные спайки в брюшной полости, тяжелый артрит, нефрит... - непонятные слова наполняли Димку тревогой и неловкостью. Бабушку он взялся отвезти со стойбища в больницу исключительно по просьбе тётки и теперь не хотел брать на себя еще какую-то ответственность. Но выражение лица доктора недвусмысленно говорило, что дела бабушки плохи... а бессердечным человеком Димка не был.
На стойбище он возвращался долго - весна сегодня сделала попытку вступить в свои права, и снегоход вяз в мокром снегу. Прежде чем завернуть к себе, Димка заехал к тётке, с тайной мыслью не только отчитаться за поездку, но и поесть горячего.
- Спайки там у нее в животе какие-то, - говорил он, торопливо прихлебывая.
Тётка молча кивнула и подложила ему еды. Как все настоящие лесные ханты, она считала неприличным выражать эмоции. Поэтому заговорила не сразу, а заговорив, не поменяла бесстрастного выражения лица:
- Петосю резали, ага, - имя тётка сказала так, как привыкла, а звонкие согласные у сургутских хантов были не в ходу.
- Как - резали? - от неожиданности Димка чуть не подавился.
- В больнице.
- В смысле - операцию делали?
- Ага. Много делали.
- А-а-а...
Помолчали. Молодость и глупость подталкивали Димку подколоть тётку за плохое знание русского языка, а скука и любопытство - продолжить тему. Интернет тут работал через раз, поэтому скука победила:
- Что с ней было-то, почему оперировали?
Димка плохо уже знал хантыйский, а тётка была обидчивой, и ей не хотелось говорить на неродном языке. Но она тоже скучала, поэтому, мешая русские слова с хантыйскими, рассказала не такую уж редкую историю.
Отца Федосьи заломал медведь, когда девочке было лет пять. Его смерть стала двойным горем - семья начала нуждаться
Отца Федосьи заломал медведь, когда девочке было лет пять. Отец был бы совсем хороший, но когда выпивал, то буянил и дрался. Впрочем, достать водку тогда было нелегко, так что это случалось нечасто. В любом случае он был кормильцем, поэтому его смерть стала двойным горем - семья начала нуждаться.
Какое-то время мать справлялась - и охотилась, и рыбачила, и даже сама чинила нарты и облас (легкая лодка в виде байдарки). Но тут зарядили дожди. Зверь попрятался, рыба ушла от берегов, а мать, ища пропитание, простыла и слегла. Старший братишка попытался наловить рыбы на глубине, уплыл на большое озеро и не вернулся - видать, утонул. Припасы кончились, наступил голод. За голодом пришли болезни... в общем, в два месяца от семьи в шесть человек остались лишь мать да Федосья.
Это случилось еще в войну. А в 1950-е годы хантов согнали в колхозы. Была в этом, - рассуждала тётка, - и хорошая сторона: стало возможным попасть в больницу, да и смерть от голода уходила в прошлое... Но цену за все это пришлось платить, пожалуй, чрезмерную.
Налоги, которыми жёстко обложили лесных жителей, требовали сдавать в том числе большое количество вяленой рыбы. Чтобы её вялить, нужно было доставлять к месту промысла соль. А дорог не было, и тяжелые мешки тащили через болота на себе...
Федосья к тому времени стала симпатичной девушкой и вышла замуж. И те мешки с солью она вспоминала всю жизнь - они лишили её детей. Сперва случилось несколько выкидышей, потом - тяжелые операции, и она стала совсем неплодной.
Годы шли, мать Федосьи умерла. Давно уже умер и муж, а она все жила - одинокая, больная. «Зачем ей Бог такую долгую жизнь дал? - удивлялась тётка, - Так много горя, и такая долгая жизнь! - зачем?»
Давно умер муж, а она все жила - одинокая, больная. «Зачем ей Бог такую долгую жизнь дал? - удивлялась тётка. - Так много горя, и такая долгая жизнь! - зачем?»
- Она же в Бога не верила! - рубанул Димка.
- Много ты знаешь, - обиделась тётка.
Димка, горячась, начал высказываться в том духе, что Бог обязательно сделает человека благополучным и успешным, если Его правильно почитать и просить. Тётка поджала губы. То, что говорил племянник, входило в противоречие с её жизненным опытом, а то, как он говорил, входило в противоречие с правилами приличия. Но она терпела, потому что он был родственником, к тому же - молодым и глупым.
- Наслушался... этих, - обронила она, когда Димка выдохся, - а они врут, ага.
То, что сектанты врали, рассказывая о свое успешности, Димка и сам уже стал догадываться. Но жаль было терять ощущение того, что он разобрался в чем-то большом и важном. Поэтому он молча повздыхал, отдал тётке список нужных для Федосьи вещей и поехал к себе.
***
Всю следующую неделю у Димки не получалось съездить в больницу. Сперва были дела, потом совсем раскис зимник, а в субботу пришел тёткин муж дядя Вася и принес бутылку водки...
Когда она закончилась, выяснилось, что зимник раскис не так уж и сильно - съездить по нему в магазин за добавкой оказалось вполне возможным. Тётка просила Димку навестить бабушку Федосью со слезами, отбросив обычное бесстрастие:
- Она ведь меня няньчила! Как ей там одной в больнице - родных людей нет, нужных вещей нет, нужной еды - нет... Завтра Пасха ведь!
Но Димка лишь пьяно отмахивался. Водка дарила то самое ощущение успешности, которым так легко заманивали и сектанты. Правда, потом оно почему-то превращалось в свою полную противоположность, и тогда Димка с дядей Васей начинали кричать, что жизнь у них собачья, и перечислять всех, кто в этом виноват. Получалось, что все и виноваты...
Водка дарила ощущение успешности. Правда, потом оно почему-то превращалось в свою полную противоположность
Только во вторник он, наконец, смог выбраться в больницу. Стесняясь своего опухшего лица и стараясь дышать в сторону, спросил в регистратуре, где лежит Никитина. Медсестра пробежала пальцами по клавиатуре и сказала:
- Никитина? Феодосия Даниловна? Она умерла.
- Как?
- Умерла, - повторила медсестра чуть извиняющимся тоном, - еще в воскресенье.
Димка топтался на месте, собираясь с мыслями.
- А... - начал было он.
- За телом в морг пройдите.
Димка кивнул и пошел искать морг. Он вежливо спрашивал людей, отвечал что-то патологоанатому, договаривался с санитарами... а сумка с вещами и продуктами нелепо моталась в руке... Когда санитар начал расчесывать свалявшиеся бабушкины волосы, Димка дернулся испуганно:
- Осторожнее!
Санитар поморщился - все эти люди со своим запоздалым чувством вины вечно мешали работать. Димка увидел его гримасу, и до него наконец дошло - бабушка Федосья умерла! Она ждала всю неделю - маленькая, больная, одинокая... а никто так и не приехал. Некому было привезти ей свежую рубашку, поправить ей волосы, смягчить её боль ласковым словом... Некому!
И тогда Димка разрыдался так горько и отчаянно, как бывало только в раннем детстве, когда он мог еще плакать об общей несправедливости мира больше, чем о своих личных обидах.
Санитарка, заглянувшая зачем-то в морг, узнала покойницу и мягко сказала Димке:
- А ты не убивайся. На Пасху твоя бабушка померла... не всякому это. А в среду священник приходил причащать больных - и её причастил. Не всякому так умереть-то доведется... Не убивайся.
Раскачиваясь, всхлипывая, размазывая по лицу слезы, Димка потихоньку успокаивался. Горе вырвало его из круга обычных интересов и теперь томило желанием быть полезным для бабушки. Слышанную от сектантов мысль, что Бог не принимает молитв за усопших, Димка прогнал с пренебрежением - чувство долга сейчас царствовало в нем безусловно. Но вот как подступиться к этому суровому Богу, давшему бабушке такую тяжелую жизнь, Димка не знал.
Порывшись в сумке, он нашел Новый Завет, подаренный сектантами, и раскрыл книгу наугад, сильно сомневаясь, что там есть подобающие случаю молитвы. Взгляд его упал на слова: «это те, которые пришли от великой скорби ...и отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 21, 4). Несколько секунд Димка повторял слова Писания, шевеля губами. Чувство благоговения перед величием Милосердного и Всеблагого Бога затопило его душу благодарностью и раскаянием. Димка виновато огляделся, достал из сумки две бутылки водки и сунул их в мусорку, в ворох использованных бахил. Потом встал и пошел в храм - договариваться об отпевании.
