«Инклинги» - известный оксфордский литературный клуб, существовавший в 1930-1949 годах и включавший в себя несколько десятков писателей и исследователей литературы, в том числе таких известных, как Джон Толкин, Клайв Льюис и Чарльз Уильямс.
Все инклинги (Толкин, Льюис, Чарльз Уильямс) любили исландские саги. Их восхищала идея северного мужества перед лицом обстоятельств, когда герой обречён, но следует своему долгу. Для инклингов это был способ пережить травму войны. Известно, что многие писатели после Первой мировой стали потерянным поколением и всю жизнь потом проклинали войну, своё участие в ней и Англию. А у инклингов реакция была совсем другой, христианской.
Инклинги развили идею этого северного языческого стоицизма, возведя его до христианского осмысления. И больше всех тут постарался Джон Толкин, который рассмотрел северное мужество в свете христианской надежды - когда ты делаешь то, что должен, по-человечески даже не представляя, откуда в твою жизнь может прийти счастье, а Господь тайно готовит для тебя счастливый конец, оповещая тебя об этом твоей надеждой и чувством, что твоё добро приведёт тебя к Его большому добру.
Как-то я приехал к старцу, чтоб просить его молитв о тяжело больной девочке (дочери одной из моих студенток). Старец обещал помолиться, и я спросил его: «Есть ли надежда?». И тогда он ответил совсем как Гендальф: «Надежда есть всегда!». Его слова сбылись, девочка выжила и выздоровела на радость родным, и так мы все ещё раз увидели, что Господь всегда приходит на помощь, но не прежде, чем борющемуся человеку покажется, что надежды нет. Однако и в такие минуты Господь незримо удостоверяет сердце, что наш путь добра всегда приводит нас к радости, вот только хороший конец Господь действительно приберегает к самому концу тех историй, которые случаются с нами.
Англия
- такая страна, где любители часто оказываются впереди профессионалов,
как это было, например, в знаменитом литературном клубе «Инклингов»,
куда входили и Клайв Льюис, и Джон Толкин, и многие другие писатели и
исследователи.
Ещё Наталья Трауберг замечала, что в мире мало тех,
кто бы хорошо знал историю Англии. А между тем эта история полна
событий: тут и король Артур, и римляне, и бритты, и саксы, и Нормандское
завоевание, и... Все эти удивительные сюжеты вплетены автором книги в
историю английского языка, который развивался и менялся в зависимости от
того, что происходило в стране и в мире. Все эти приключения людей и
слов дарят ощущение сказки. Да и где ещё так много чудесного, как на
древней земле эльфов, гномов, фейри и волшебника Мерлина? Как писал об
этом Киплинг:
Не просто луг, не просто лес,
Не остров, не страна -
Край Мерлина, земля чудес
В наследство нам дана!
Инклинги
были похожи на собрание первых христиан - открывали для себя Бога и
создавали вокруг себя уникальную атмосферу сотворчества.
Инклинги
умели радоваться. Все они были, по выражению пророка Иеремии, людьми,
испытавшими горе, одновременно - все умели радоваться мелочам.
Все
инклинги любили исландские саги. Их завораживала идея северного мужества
перед лицом обстоятельств, когда герой обречён, но следует своему
долгу. Для инклингов это был способ пережить боль войны.
Льюис
говорил: «Есть нечто внутри, за что можно держаться». У Толкина это было
и во время войны - вера и жажда делать мир красивым.
Инклинги начались с Толкина, который обладал даром организовывать клубы, вокруг него всегда собирались люди - так было ещё со школы.
В оксфордских пабах уютно и хорошо разговаривать. Инклинги не допустили, чтоб их жизни сломала война, они, несмотря на все испытания, не дали мрачности и подавленности заменить в сердце благодарение и ликование о жизни и мире.
Из их общения и взаимного чтения рождались новые идеи.
Оуэн Барфилд интересовался языком как особой реальностью.
Толкин создал языки, а языки - мир вокруг себя, в котором они могли существовать.
Льюис в своих книгах на равных говорит с Данте, Беньяном, Блейком и другими классиками.
Хенри
(Хьюго) Дайсон занимался литературой и мифами, был замечательным
слушателем и читателем Толкина. Любил XVIII век и эпоху Просвещения в
литературе. Дайсон участвовал в возвращении Льюиса к христианству. Он
был глубоко верующим.
Чарльз Уильямс. У него за английским мистицизмом очевидные христианские смыслы.
Адам Фокс. Возглавлял колледж, где преподавал Льюис, интересовался артуровскими сюжетами.
Брат Льюиса. Интересовался ирландским и знал историю. Он много потом рассказал о Льюисе.
Джек Беннет. Новозеландец. Занимался английской литературой и преподавал Средние века и Возрождение в Кембридже.
Лорд Сесил. Занимался викторианскими текстами.
Невилл Кокилл. Занимался Чосером.
Студент Роджер Грин. Благодаря ему мы много знаем о Льюисе и Толкине. Писал книги.
Кристофер Толкин. Скомпоновал и издал «Сильмариллион», рисовал карты Средиземья. Ему на фронт Толкин присылал черновики ВК.
Инклинги
существовали с 30-х по 1949 год и оказали влияние на весь мир. Они
сильно поддерживали друг друга как те, для кого духовный поиск и вера -
это то, что они воплощали в своём творчестве.
Инклинги по четвергам собирались в квартире К. С. Льюиса в Колледже святой Магдалины. Эти встречи происходили регулярно до конца 1949 года. Кроме того, каждое утро вторника (с 11:30 до 13:00) в течение 23-х лет, с 1939 по 1962 год, инклинги встречались в пабе The Eagle and Child, который они называли «Птичка и дитя». Сейчас в этом пабе места, где сидели писатели, стали чем-то вроде музея и гордостью Оксфорда.
Встречаясь,
инклинги зачитывали отрывки из своих новых научных статей и
произведений и обменивались мнениями об услышанном. Все они старались
сказать о христианстве так, чтобы оно оказалось для слышавших самой
сенсационной новостью, более важной, чем парламентские ссоры и сплетни.
Христианство
было для инклингов радостью, постоянным поводом к ликованию - и в этом
проявлялась старая истина веры, вновь открываемая ими миру как
невероятная новизна, ведь почти никто на земле не ассоциирует веру с
радостью. А. Шмеман писал, что люди и в церкви радости не находят. И тут
нужен особый человек, проводник в подлинность, в веру-радость. Такими
проводниками и становились эти английские писатели, для которых, как
говорил Честертон, всё было чудесным и сказочным в лучах нездешнего
света.
Христианство стало для инклингов ключом к мирозданию, и этот
ключ открывал двери в радость жить и умножать красоту. Святой Иустин
Сербский писал: «По своей Божественной, логосной сути жизнь есть рай». И
о том же говорили Толкин, Льюис и другие писатели-англичане, они были
уверены, что жить - блаженно.
Несколько слов о появлении клуба «Инклинги»
Одним
из смыслов существования не только клуба, но и христианства для
инклингов была возможность на всякое явление в мире, истории и культуре
посмотреть в свете веры и дать ему оценку перед лицом высшей мудрости. С
этим связана также история обретения веры Клайвом Льюисом.
Вот
как пишет об этом Сергей Алексеев: «В субботу 19 сентября 1931 года
Льюис и Толкин встретились вечером. Льюис предложил товарищу отужинать в
колледже Магдалины. Был приглашен еще один гость, Хьюго Дайсон,
которого Толкин знал с 1919 года по Эксетеровскому колледжу. В то время
Дайсон читал лекции по английской литературе в Редингском университете и
часто наезжал в Оксфорд. Он был христианином, и притом весьма
изощренным в спорах. После ужина все трое вышли погулять.
Ночь
выдалась ненастной. Они шагали по Эддисон Уолк, рассуждая о значениях
мифов. Хотя Льюис в то время уже верил в Бога, он еще не понимал роли
Христа в христианской религии, а также смысла Распятия и Воскресения, - и
хотел постичь, как он позднее выразился в письме к другу, ‟каким
образом жизнь и смерть Кого-то Там (кто бы Он ни был) две тысячи лет
тому назад могут помочь нам здесь и сейчас - если не считать того, что
нам может помочь Его пример".
Ночь уходила, и тем временем Толкин и
Дайсон доказывали собеседнику, что отыскивать значение в мифе нет
никакой необходимости. В языческой мифологии Льюиса всегда глубоко
трогала концепция принесения в жертву. Идея о смерти и воскресении
божества неизменно поражала его воображение с той поры, как он прочитал
легенду о скандинавском боге Бальдре. И от Евангелия, по словам
собеседников, Льюис напрасно требует чего-то еще, пытаясь выяснить, что
именно означает евангельский миф. Ведь коль скоро Льюис так высоко
оценивает идею принесения в жертву, воплощенную в мифе, разве не может
он оценить по достоинству правдивый рассказ?»
«Но мифы лгут, - возражал Льюис, - хотя это и ложь, пропетая серебряной трубой».
«Нет, они не лгут», - отвечал Толкин. И, показав на большие деревья и их ветви, гнущиеся под ветром, он сказал:
«Ты
называешь дерево деревом, - сказал он, - и более не думаешь об этом
слове. Но оно не было ‟деревом", пока кто-то не дал ему такого имени. Ты
называешь звезду звездой и говоришь, что это всего лишь шар из материи,
который движется по рассчитанной орбите. Но это только ты так видишь
звезду. Называя и описывая вещи подобным образом, ты всего-навсего сам
придумываешь для них названия. И так же как речь - изобретение слов,
называющих объекты или идеи, миф - изобретенный язык для рассказа о
правде.
Мы все сотворены Богом, и потому неизбежно, что мифы, которые
нами плетутся, хоть и содержат ошибки, все же позволяют нам увидеть и
мелкие брызги истинного света, той извечной истины, что от Бога.
Поистине лишь созидая мифы и превращаясь тем самым во ‟вторичного
творца", лишь выдумывая легенды, Человек может надеяться достичь того
совершенства, какое он знал до своего Падения. Мифы, быть может, не
слишком хорошие лоцманы, но они ведут, пусть даже кружным путем, в
гавань истины, тогда как материалистический ‟прогресс" тянет в зияющую
бездну и к Железной Короне зла».
Это была важная толкиновская мысль о том, что мифы есть особый язык, на котором люди старались сказать об ощущаемой ими истине христианства, ещё ничего не зная о Христе. Именно из предощущения истины и рождались мифы, облекаемые в сюжеты, где главным был именно рассказ о глубине и сути мироздания.
Льюис слушал Толкина и Дайсона, а потом спросил:
«Вы хотите сказать, что история Христа - это просто истинный миф, воздействующий на нас, как и любой другой, но при том миф, который случился на самом деле? В таком случае, я начинаю понимать».
Так они проговорили до рассвета. А через двенадцать дней Льюис написал своему другу Артуру Гривзу:
«Я только что перешел от веры в Бога к осознанной вере в Христа - в христианство. Долгий ночной разговор с Дайсоном и Толкином подтолкнул меня к этому».
Встречи Льюиса и Толкина продолжались - и каждый нашел в другом равного себе собеседника, а это всегда большая редкость для высокого творческого ума. Они читали друг другу отрывки своих творений и поддерживали друг друга. Спустя годы Толкин написал о Льюисе:
«Я перед ним в неоплатном долгу, и вовсе не по причине какого-то ‟влияния", как это обычно понимают, а из-за той мощной поддержки, какую он оказывал мне. В течение долгого времени он был моей публикой. Лишь он один убеждал меня в том, что моя писанина может быть чем-то большим, нежели обычное хобби».
Это общение творческих доброжелательных людей позволяло им чувствовать столь важную для писателя нужность своей работы и потому продолжать труды. Сложно переоценить значение такой поддержки и внимания к твоей работе, особенно когда ты ещё точно и сам не знаешь о драгоценности того, что сейчас создаёшь.
Инклинги ещё раз открыли блаженство труда - когда ты так счастлив потому, что соприродным сердцу способом создаёшь новую красоту и чувствуешь, что Господь сейчас радуется твоему труду.
Христианство для инклингов было счастьем, и они спешили поделиться этим открытием с другими, потому что всем вокруг казалось, что «мир уродлив и люди грустны», а Толкин и Льюис обнаружили, что «мир хорош весьма» и никакое зло не в силах помешать этому. Для них радость и спасение были синонимами, и они верили, что чем ближе человек к Богу, тем ближе он к радости и блаженству жить и творить.
Сказка против мира взрослых
Люди ложности хотя и чувствуют всю чужеродность им людей Духа и вроде бы презрительны к ним, но всегда завидуют им до крайности.
Завистник,
как пушкинский Сальери, не в силах видеть небесную красоту, творимую
своим современником, без того, чтобы не влить в сердце великого Моцарта
свой яд - пусть даже только уничижительной оценкой прекрасного.
Точно
так же поступают в храмах умники и люди формы - эти современные
саддукеи и фарисеи, когда - о редкость! - видят перед собой человека
Духа.
Бродский говорил, что независимость - это лучшее слово на всех языках. Независимость от ложных человеческих отношений, от усреднённости, серости и завистливого поиска своей выгоды приводит в бешенство всех людей формы и людей лжи.
Редко кто даже в Церкви может перенести рядом с собой несущего подлинность Духа человека и тем более радоваться его красоте.
Всё,
что не серое, всё яркое, живое, подлинное, высокое - не только под
подозрением у большинства людей, но и в меру их сил преследуется ими.
Человек Духа, человек христианской высоты и радости невыносим для людей
ложности и формы, ведь он - напоминание, что созданный взрослыми мир
ложных отношений конечен.
Сергей Аверинцев так вспоминал об этом: «Неужели хоть и в послевоенное время... интеллектуалу было выгодно быть верующим? К. С. Льюис написал... ряд профессиональных трудов, минимум один из которых - Allegory of Love - фигурирует в любой приличной библиографии по средневековой литературе, сам видел; но вот ранг оксфордского профессора был для него недоступен, пришлось под конец жизни переехать в Кембридж. Оля, я однажды разговаривал с одним человеком, учившимся у Льюиса и его от души презиравшим; этого ни с чем не спутаешь - отнюдь не озлобленность на преподавателя как на некую силу, скажем, что-то навязывавшую, а именно неподдельное презрение к слабаку, который и одеться-то не умел, и вообще имел в себе что-то не такое, стародеревенское».
Так люди серости ненавидят несущих в себе небесную красоту.
И такое же указание на конечность ложного мира взрослых - это высокая сказка.
Потому что сказка со всей силой евангельского свидетельства открывает конечность зла. И посредством сказки мы видим, что добрые - вознесутся.
Продолжая мысль Толкина, можем заметить, что сказка - это тот язык, которым в нашем мире легче всего говорить об истине, так как сказка являет Землю и все пути добрых на ней - как чудо, лежащее в заботливых руках Божиих.
Скажем несколько слов о трех самых важных инклингах.
Джон Толкин
Книга Джона Толкина «Властелин колец» даёт возможность ощутить мир в его эпической значимости.
Эта
книга - гениальный образ нашего мира, где не так просто жить, но это не
отменяет необходимость борьбы за произрастание в нём высшей красоты. Мы
не можем выбирать времена, в которые нам суждено родиться, но мы
ответственны за то, чтобы принести в это время свет. А свет приносится
только через собственную жертву. Тот, кто героически сохранит и
приумножит добро, сделает это не для себя, но для других. Сам он не
воспользуется плодами своей победы, но должен действовать так, как зовёт
его долг, и только так будет правильно. Джон Толкин в своей сказке
изображает наш собственный мир, с его борьбой добра и зла, важностью
правильного выбора, ценой верности.
«Властелин колец» говорит об онтологических законах бытия больше, чем И. Шмелёв, Дж. Сэлинджер и Ф. Достоевский, больше чем Р. Рильке и М. Цветаева. Средиземье - это наша земля, но такая, какой её увидел бы человек, смотрящий на всё с Неба. Из всех литературных жанров сказка в наибольшей мере способна передать чудесность мира, ненапрасность добра и несомненность хорошего конца для всего добра.
Читатели «Властелина колец» интуитивно ощущали этот свет. Они хотели жить в Средиземье. Но мало кто понял, что Средиземье - это и есть наш земной мир. И всё дело в том, чтобы увидеть его правильно.
Джон Толкин говорил, что он писал эту историю кровью сердца: «Густой ли, жидкой - не знаю - но другой у меня нет». И всё, что сказано в книге, было пережито этим удивительным праведником, рыцарем веры и красоты.
Чарльз Уильямс
20
сентября - день памяти одного из участников литературного клуба
«Инклинги», друга Клайва Льюиса - христианского писателя Чарльза
Уильямса.
Томас Элиот говорил о нём: «Его романы можно считать
христианским чтением. Из всех людей, которых мне приходилось встречать,
Чарльз Уильямс ближе всего к святым. Сейчас у нас много христиан,
которые верят в духовную реальность, но не познали её на личном опыте. У
них нет осознания христианства, а есть лишь стремление к нему. Уильямс
воспринимал духовный мир так же явно, как мир, который нас окружает».
Уильямс
был сострадательным человеком и во время Второй мировой войны молился
Богу, чтобы Тот забрал его жизнь в обмен на скорейшее окончание военных
действий. Интересно, что Уильямс действительно умер 15 мая 1945 года,
через несколько дней после капитуляции Германии.
Уильямс читал лекции
в Оксфорде, и студенты приходили к нему не только чтобы усвоить
информацию, но и прикоснуться к глубинам этого мира. Отличительный знак
высокого преподавателя - после каждого выступления студенты сопровождали
его, чтобы ещё немного продлить общение, ведь говорить с писателем,
заслуженно это имя носящим, - это говорить с человеком, имеющим в себе
редчайшую из редкостей земли - настоящесть.
Клайв Льюис писал об
одной из таких лекций, посвященной Мильтону: «Как литературный анализ,
сама по себе она была превосходна, потому что этот человек на самом деле
принимал точку зрения Мильтона... чего никогда не делали всерьез
современные критики. Но еще глубже воспринималась она как проповедь.
Прекрасно было видеть целую аудиторию молодых мужчин и женщин, сидящих в
той абсолютной тишине, которую нельзя подделать, ошеломленных и
завороженных. Пожалуй, со времен великих средневековых лекций Реформации
эта аудитория не видела ничего подобного. Наконец-то, хотя бы раз в
своей жизни, я видел, как университет занимается именно тем, ради чего
он и был основан, учит мудрости».
Клайв Льюис
Был
случай, когда один епископ привёз больному монаху в больничную палату
сказку Клайва Льюиса «Хроники Нарнии». И монах по прочтении сказал, что
после этой сказки он стал лучше понимать Христа. «Ты стал больше,
Аслан», - сказала Люси. - «Нет, это ты выросла. А когда ты будешь
расти, то увидишь, что и я становлюсь больше».
А. Мень говорил, что Лев Аслан - это самый лучший из всех существующих образов Христа в мировой литературе.
Кто такой герой? Это тот, кто однажды говорит: «Пусть из всех, кому должно быть хорошо, мне будет хорошо в последнюю очередь».
Именно
о таком героизме говорят Льюис и Толкин. Это героизм маленького
человека, который оказывается очень значимым. Такой герой побеждает не
потому, что он силён, а потому, что он добр и прав.
Льюис
замечал, что в прежние времена люди искали в книге истину и потому
меняли свою жизнь, прочитав высокую мысль в какой-нибудь светлой книге. А
теперь всё изменилось и люди стали искать в книге развлечения, а умники
- вещей и вовсе посторонних по отношению к сути.
Вот как пишет об
этом Клайв Льюис: «Когда специалист знакомится с мыслями древнего
автора, он не помышляет о том, считать ли написанное истиной. Ему важно,
кто повлиял на этого древнего автора, насколько его взгляды согласуются
с тем, что он писал в других книгах, какая фаза в его развитии или в
общей истории мысли этим иллюстрируется, как все это повлияло на более
поздних писателей, как это понимали (в особенности коллеги данного
специалиста), что сказали ученые в последнее десятилетие и каково
‟состояние вопроса в настоящее время". Видеть в авторе источник знаний,
предполагать, что прочитанное изменит мысли или поведение, никто не
станет, так как это ‟поистине наивно"».
Между тем высокая книга существует, чтобы через неё было возможно прикоснуться к свету Господню, который лучится из неё как пламя свечи из фонаря на письменном столе. И, конечно, сказка существует не для того, чтобы учёные сухари писали об этом скучные статьи, но для того, чтобы обрести весь мир как радость, если только мы решились жить для других и для Господа.
Клайв Льюис писал:
«Сказки в высшей степени правдивы. Не потому, что убеждают нас верить в
существование драконов, но потому, что говорят нам: драконов можно
победить». Точно так же говорил и другой английский писатель -
Честертон, который заметил, что и дети и взрослые знают, что есть
драконы. Но сказка даёт нам святого Георгия! То есть, как писал Джон
Толкин, «Зло не вечно и не так уж много места занимает оно в мире, а
свет и высшая красота за его пределами пребудут вечно».
А значит,
никакое наше добро не будет пренебрежено Небом и над миром по-прежнему
есть рука, незаметно направляющая все дороги добрых к добру.
Артем Перлик
