Во избежание недужных ассоциаций и ненужных обид, заранее
оговорю, что все сходства с персонами и персонажами сегодняшних событий
непреднамеренны и сами виноваты.
А история настоящая, многосмысловая и годная к употреблению на все времена.
Это случилось в 1981 году, в Х округе города Парижа, в прекрасном
католическом соборе Сен-Лоран. При многочисленном собрании прихожан,
прямо во время службы, трое неизвестных залезли на боковую балюстраду
перед амвоном и начали мочиться на каменные плиты, располагающихся вдоль
колонн надгробий.
Вызванная кем-то из прихожан полиция задержала всех участников этой
неожиданной акции и отвела в ближайший комиссариат для выяснения
отношений и подробностей.
Во время задержания один из участников оказал непримиримое
сопротивление силам порядка и получил заслуженную пощёчину от одного
из полицейских. Настоятельно повторю: задержание происходило на глазах
у многочисленных свидетелей, единодушно подтвердивших, что жест
полицейского в самом худшем из контекстов можно квалифицировать как
«оплеуху» и ни эпитетом более.
Забегая вперёд, скажу, что многочисленные показания свидетелей очень скоро понадобились, но не пригодились.
Во время допроса задержанных в комиссариате Х округа Парижа выяснилось,
что все трое были известными активистами крайне левого движения, уже
неоднократно привлекавшимися за разного рода «акции» в общественных
местах и регулярно выпускаемые на свежий воздух без малейшего наказания
благодаря мудрости французских социалистов, под предводительством
президента Миттерана, установивших в судебной системе новые
политкорректные порядки.
В те недавние, но безвозвратно канувшие времена креативной прослойке
земного шара ещё не были известны такие понятия, как «инсталляция» или
«перформанс», поэтому пpоделку свою левые экстремисты объяснили как
«протест» против капитализма в общем, буржуазной культуры в целом
и безобразной религии в частности.
На вопросы набежавших корреспондентов акционисты отвечали заносчивыми
заявлениями о том, что, де, боролись и будут бороться против системы
всеми подручными средствами, до победного конца. Так сказать, хочешь
жить, умей мочиться.
Побуянив в комиссариате совсем недолгое время, ещё до истечения суток,
акционисты-максималисты вышли на свободу, но на все четыре стороны
не пошли и вот тут-то и началось самое интересное.
Акционист-максималист, получивший оплеуху от кровавого полицейского,
подал жалобу за истязания и телесные наказания, а его cотоварищи
засвидетельствовали превышение полицейских полномочий.
О громкоголосой жалобе немедленно сообщили журналистам
и на следующий же день «Libération», самая политкорректная
из французских газет радушно открыла свои страницы фотографией
комиссариата Х округа, на который свободная пресса налепила символ
большой и чёрной свастики.
Специально обращаю ваше внимание на то, что свастику на комиссариат
свободная пресса налепила немедленно, положившись на заявления
пострадавших и не дожидаясь не только расследования, но и простого
выяснения обстоятельств.
Теперь краткий экскурс в особенности национальной охоты: во Франции все
полицейские «промахи» и недочёты самым тщательным и драконьим образом
разбирает такая организация как IGPN (Inspection Générale de la Police
Nationale) или «полиция полиций».
И каждый полицейский знает, что в сети и в лапы IGPN лучше
не попадаться, пощады не будет. IGPN найдёт заметённое под ковёр
и обличит даже то, что подумалось, да не свершилось. Что говорить, если
в действиях полицейских имеются серьёзные издержки, тем более,
с очевидными следами на лицax пострадавших от произвола.
Одним словом, началось серьёзное расследование на самом высоком уровне
и несмотря на заявленные ожидания, результаты не замедлили оказаться
непредсказуемыми.
Прежде всего, следов побоев на лице пострадавшего в ближайшие
к «постраданию» часы не обнаружила ни одна независимая экспертиза. След
оплеухи был, да. Но вялый такой след, не интересный, не впечатляющий
и рассасывающийся прямо на глазах.
Далее, сатрапы из IGPN начали задавать пострадавшим каверзные вопросы.
Как то, например: били вас по дороге в комиссариат, или уже
в комиссариате?
Пострадавшие отвечали, что не по дороге: по дороге было много
свидетелей, так что били в комиссариате, внутри, где никто не видел.
Значит били в помещении для допросов, где и печатали показания
на машинке? Да, слаженно отвечали пострадавшие, в ней, родимой били,
в комнате, где и снимали показания и печатали на машинке. Там и били.
Чуть окно не разбили, так сильно били, изверги, фашисты!
То есть, били в комнате, где допрашивали, печатали на машинке и где
чуть не разбили окно? Да, говорят, там и били, били, чуть не разбили.
А больше нигде не били? Нет, говорят, больше нигде, вот вам крест,
на который и мочились.
И вот здесь случается у полиции полиций большой облом. Можно сказать,
огромный как океан и отвратительный как пособники капитала.
Полиция полиций задаёт ещё несколько наводящих вопросов по описанию
комнаты в которой били и истязали, после чего, исчерпав возможные
отмазки, и откровенно нехотя контрольный в лоб: а врать-то зачем?
И выясняется, что в комиссариате Х округа города Парижа помещение,
в коем производятся допросы и их перепечатывания на пишущих машинках,
увы, совсем, совсем не имеет окон, потому что находится в полуподвальном
отделении, которое по-французски принято называть «антресолями»...
Остальные неприятные моменты я здесь опущу, скажу только, что прищучить
акционистов на вранье особого труда не составило даже для такой
изначально анти-полицейски настроенной организации, как IGPN.
А вот заставить честных журналистов принести свои извинения за ложные
обвинения, откровенные оскорбления и разжигание анти-полицейского пыла,
посредством лепки свастики на фасад полицейского участка так
и не удалось.
Как не удалось и дождаться ни извинений, ни наказаний за содеянное
в соборе Св. Лорана для троих «акционистов» ультра-левого толка,
выразивших протест анти-гуманному капиталистическому строю, посредством
мочеиспускания во время мессы.
Напомню, что речь идёт о происшествии, датируемом полицейскими анналами
1981 годом. Когда анти-полицейские настроения уже открыто поощрялись
свободной прессой и прочно вошли в систему грядущей «переоценки
традиционных ценностей» европейской цивилизации, культуры и порядка,
мелкими шажками и штришками продвигаемой через подобные Окна Овертона,
даже в помещения никаких окон не имеющие.
Эта официозная политика негласного, но категорического императива
неодобрения любым действиям сил правопорядка, если они касаются любых
представителей «левой» идеологии (в переводе на сегодняшний
русско-французский язык - всех «сил света и добра») зарождалась задолго
до описанного события, но, можно сказать, стала окончательным
прецедентом именно начиная с него.
Чуть позже пошла череда кино и книго-произведений (к коим совсем
не хочется прикладывать термин «литературных»), из всех орудий и по всем
сюжетам продвигавших линию новой единой политкорректи, предназначенной
для форматирования умов и управления ими.
Уже десять лет спустя, на один честный, великолепно снятый по живому
фильм Бертрана Тавернье «L.627», о подлинной закулисной жизни настоящей,
не голливудизированной полиции приходились тонны шаблонно отшлифованной
в единый полит-корректь-формат продукции.
Фильм Тавернье, сценарий которого был написан в соавторстве с человеком
из профессии стал последним открытым возражением (протестом это,
конечно, не назовёшь) той повальной волне демонизации и завиновачивания
всех сил правопорядка, ещё худо-бедно охраняющих вялотекущую и быстро
утекающую сквозь послабления вандалам цивилизацию, со всеми
её старомодными и мешающими прогрессу новых ценностей «скрепами».
Аналогичная ситуация наблюдалась повсюду: от литературы
до киноиндустрии, а уж про телевидение, радио и печатную прессу не стоит
и упоминать - эти отрасли всегда оказывались передовыми на рынке
насаждаемых правящими бал интересов.
Результатами этих замечательных начинаний сегодня наслаждается
не только отдельно взятая Франция и вся Европа, но и весь последовавший
такому заразительному примеру мир. Включая далёкую и непостижимую
Россию.
После не к ночи упомянутых писсуаров во французском храме, были русские
пляски на амвоне, прибивания причинных мест к брусчатке исторических
площадей, бросания собственных шуб на амбразуру автозаков («Снимайте
меня, я Божена!») и много прочих весёлых моментов, зафиксированных
телекамерами и ставших неотъемлемой частью любого несанкционированного
протеста «в этой стране».
Но прежде всего прочего, в «эту страну» (как и во все другие избранные
подопытными оранжевым революциям страны) была импортирована главная
составляющая политики управления мозгами, позволяющая мгновенно включать
любое возмущение из оттенков политкорректного спектра: изначальное,
абсолютное и беспрекословное недоверие всем охранительным органам там,
где необходимо раскачать и завалить действующую власть.
Каким образом это будет делаться, в общем, не столь важно. Техника
элементарной обработки кино и фотодокументов, показывающих избранные
и отредактированные моменты протеста и его участников хорошо знакома уже
подавляющему большинству объевшихся фотофейками и потому ещё думающих
людей, но безотказно действует на соратников по интересам.
И если им показывают «многочисленный митинг», снятый с нижнего ракурса,
верхний ракурс которого обнаружил бы горстку вялых демонстрантов,
то они готовы постить эту иллюзию до бесконечности, повинуясь приказу
вожака «не рефлексировать, а распространять».
И тем же самым они будут делиться до умопомрачения в видео материалах,
где откровенно провоцирующие соратники ложатся на асфальт, истерично
требуя эвакуации в автозак силами равнодушного (читай, бездушного)
ОМОНa.
Эти давно приевшиеся тактики давно не отягощают очередные
несанкционированные протесты и потому, для усиления эффекта, к ним
совершенно необходимо добавлять некую доселе «неслыханность» самого
протестного повода.
Только что громыхнувшее дело «безвинно обвинённого» и молниеносно
оправданного журналиста Ивана Голунова как влитое вписывается именно
в эту классическую парадигму дискредитации.
И именно молниеносность оправдания должна была, по сути, насторожить
значительно больше, нежели несостоятельность обвинения. А ведь этого как
раз и не произошло. Отчего, грубая лепка всей истории так сильно
напоминает первые детские выходки ещё неокрепшей политкорректи,
бросающей залихватские обвинения силам «всего чёрного и плохого».
Открутите плёнку всего на три десятилетия назад, пересмотрите все ходы
и на выше приведённом примере продумайте ещё раз, как работает вся
система.
Очень может быть, что настоящих результатов настоящего следствия этот
безумный, безумный мир так и не узнает никогда. Но равно возможно, что
стоит подождать и кто-нибудь расколется, и что-нибудь раскроется...
Уже хорошо привитое самой широкой публике безоговорочное недоверие
любым силам, охраняющим правопорядок ещё одной вакцинированной
политкорректью страны, не отменяет единственного действенного
свидетеля - времени. Время покажет общую картинку - вид сверху, без
фотошопа.
Что-то мне говорит, что есть смысл набраться терпения и спокойно наблюдать. Подождите и обрящете.
Елена Кондратьева-Сальгеро, журналист, главный редактор литературного альманаха «Глаголъ», Франция.