Я откровенно не люблю два жанра: фэнтези и приключенческую литературу. В детстве тяготилась обязанностью "нормального" советского школьника читать Луи Буссенара и засыпала над тягомотиной Жюля Верна с Майн Ридом. В зрелые годы не осилила и половины "Хранителей" Джона Толкиена, не говоря уже о Гарри Поттере, который мне был скучен даже в киношном исполнении. Почему же я взялась писать рецензию на книгу Максима Шмырёва "Гавань", если эта вещь — соединение фэнтези с тем самым Луи Буссенаром? Нет! Зачем я решила её прочесть?
Ответ незатейлив и прямолинеен: мне нравится хороший русский язык, а выпускник Литературного института Максим Шмырёв знает его таинственные правила. Грамотная речь — сокровище. Я ожидала, что здесь не будет жаргона и примитива, равно как блогерского новояза и псевдо-молодёжной тарабарщины. Тем паче, статьи Шмырёва для газеты "Завтра" — по самым разным вопросам — всегда писались образно и небанально. Меня интересовали именно слова, а не фабула — то есть "как?", а не "что?". Виды и описания, а не динамика — её тоже хватает, но мне она не была важна.
Красная линия "Гавани" — скандинавская "Младшая Эдда". Впрочем, взяты лишь имена: Хёд, Фригг, Ньёрд, Фрейя и некоторые архетипы, вроде Мирового Древа, тогда как содержание почти никак не связано с мифом. Кроме того, писатель зашифровывает в своей книге-лабиринте многоуровневые послания. Мир-фантасмагория "Гавани" — это сплетение историй и сюжетов, обрывков чего-то виденного или — слышанного. Или — пойманного за секунду до пробуждения.
Это — сновидческая конструкция. Или — осознанное сновидение? Автор обладает потрясающей фантазией — иные фрагменты просятся на полотна сюрреалистов: "Это была Большая эстакада, странное, необычное место, которая частично примыкала к Ближним снам, причём в них — неподалёку от этого въезда — располагался морской залив. Было любопытно наблюдать, как на дорогу накатывают ярко-голубые, почти прозрачные волны, скользит лёгкая рыба, а там, где должен быть дорожный знак, вдруг расцветает вниз головой хризантема медузы". В "Гавани" есть то, что однозначно будоражит — Призрачный Город и Поезд, идущий вне расписания, какие-то хемингуэевские бары с роскошными блондинками и — волнующее слово "ралли" — оно напоминает ветер с запахом карамели. Пляжи, дороги, закоулки подсознания и притягательные объекты, вроде водонапорной башни на краю света: "Она проржавела настолько, что стены стали рыжими и тонкими, как осенние листья, а вода, замёрзшая внутри неё (на краю света зима) просвечивает наружу ледяными прожилками. И кажется, что это уже не башня, а огромный сияющий ствол дерева". Лирические отступления и диалоги перенасыщены романтически-волшебной символикой. Надо быть утончённым мастером, дабы выразить, что "скипетр — ветка, горящая в костре", а "держава — припорошенное снегом яблоко".
Автор делает намёки, предваряя каждую главу эпиграфом. Трудно сказать, что было в начале: сама глава или цитата, на которую Шмырёв нанизывает очередной поворот. Тургенев, Кэррол, Гофман... Сказка пересекается с явью, а Гоголь с Юнгером. На пути нам попадаются и Псалтырь, и "Песнь о Роланде". Решив написать роман-приключение, Шмырёв создал книгу-настроение и — книгу-воспоминание. Этому способствуют художественные приёмы — отрывки из школьных учебников или мемуарные вставки о былых сражениях. Однако здесь не столько выдуманная память героев, сколько — наше коллективное бессознательное. Существует вполне научное, хотя и оспариваемое понятие — Ноосфера, информационное поле Земли и всего человечества. Читая "Гавань", может показаться, что Шмырёв каким-то образом получил прямой канал в Ноосферу и транслирует сюда изумительные сочетания тамошних мыслеформ.
Автор "Гавани" выстраивает свои — тоже особые — взаимоотношения с пространством и временем. "В разных окнах было то утро, то вечер, то ясный день, но в доме потемнело — как будто тут существовал собственный вечер, собственная ночь. Мягко горели лампы, Фригг где-то нашла и поставила на стол свечи", — пространственно-временное колдовство, запредельный Кочующий Дом, который возможно (и — невозможно) найти. Есть нюанс. Край света и финал мироздания оказываются также реальны. Книга наполнена занимательной философией, перетекающей в не менее красивые построения: "Сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, сломавшийся поезд каждые сутки находится в нужной точке, но проваливается во времени: во вчера, в позавчера. Его опоздание становится фатальным, будто бы его колёса заменены на шестерёнки часов, увозящих его в обратную сторону". Шмырёв творит свою вселенную, подобную Толкиеновским выкладкам, расширяя смысловое поле мифами и полуязыческими легендами, типа "Медвежьего монастыря" и "Мышиной звезды" — поданные как "найденная рукопись", они встраиваются в общую канву легко и полнозвучно. Являясь "вещью в себе", роман Шмырёва представляет собой ключ к тайникам подсознания.
Книга не только написана с восторгом, она ещё и оформлена с любовью. Мы давно уже привыкли к уныло-креативному дизайну и массовому исполнению. "Гавань" содержит иллюстрации-коллажи из американских комиксов 1950-х с виньетками и рокайлями, часовыми шестерёнками и силуэтами зданий-призраков. Интересно и читать, и листать, а в наши с вами времена это — поистине барское наслаждение.
