Часть 4. Победное шествие зверя от земли. Разрушение: Удерживающий зверолов (продолжение)
Доведённые
до той или иной степени глубины «Великие реформы» Александра II,
перехваченные у государственников младолибералами из когорты масонской
церкви и одурманенных ими «прогрессивных гоев», конечно, не превращали
подданных Третьего Рима в безбожников и развратных бунтарей (да и не
могли при царстве Двуглавого Орла иметь такой цели в отличие от
революционеров 1917 и 1991 годов).
Но они превращали закон и основанные на нём государственные порядки из защитника народной веры и благочестия, как минимум, в отстранённую от них гражданскую силу, как максимум же, - в проём в стене для их сознательных и несознательных врагов. Свободу и силу получали те слои общества, которые либо были по духу близки ценностям западной неоязыческой цивилизацией «зверя из земли», склонны к преклонению перед ней и революционному изменению государственного и следом духовного строя жизни народа-богоносца, либо своей своекорыстной жизнью, внешне кажась «старорежимными консерваторами» («крепостниками»), всячески способствовали первым. Напротив, голос радетелей Православия и Отечества - то есть, служения Богу и своим ближним, а через них и всему человечеству, - тонул в слабоуправляемой какофонии суетных и страстных прений в демократизированных земствах, городских думах, судах, периодической печати, на биржах, университетских и даже приходских и епархиальных советах. Вместо возжигания и оберегания огня на русском церковно-самодержавном Ковчеге Третьего Рима, призванном спасать весь мiр и наипаче его предводителя - «прогрессивную и просвещённую» Европу - от надвигающегося царства Антихриста и его церкви, этим огненным русском духом начало кипятиться окружающее этот Ковчег житейское море - вотчина самого Антихриста как «зверя из моря» и его талмудическо-масонской церкви «от земли».
Распаляемые демократической общественной жизнью страсти в соединении со всё более свободно привносимыми с Запада идеями либерализма, коммунизма и национализма не замедлили явить плоды - революционные движения, которые начинали охватывать не одни только потаённые сообщества малочисленных отщепенцев-мечтателей из разбалованного столичного дворянства (как во времена декабристов), но широкие и разнородные массы, теряющие среди разрушаемого сословного строя и вековых устоев всяческие жизненные ориентиры. Что было посеяно, то и пожато (Гал.6:7): «сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал.6:8). Именно в плоть «из земли» засевались семена «свободы» (идеи свободной жизни по плоти, по греховным и просто безразличным к Божьей воле намерениям) в эпохи тысячелетнего «Возрождения-Просвещения» на Западе и либеральных реформ в Российской Империи. Что же, кроме тления от саморазрушаемой общественной плоти, доходящего до её революционного воспаления, можно было при этом пожать!
Дым революционных движений, нацеленных на свержение Русского царства и его старого уклада, разрушение Российской Империи с обещанием построения на их развалинах «общества справедливости, свободы и всеобщего благосостояния», пошёл со стороны всех возможных общественных слоёв. Причём более всего - именно тех, кто получил преизбыток благ и свобод: получившей «мало свободы слова» новообразованной разночинной городской интеллигенции, получившего «мало полномочий» земского дворянства, получившего «мало предпринимательских прав» новообразованной городской буржуазии, получивших «мало национальных свобод» западных окраин Империи, получившей «мало размаха» для своих реформ столичного либерального чиновничества, наконец, получившей слишком много капитала, но «мало власти» крупноземельного класса магнатов-помещиков. Смиренно вёл себя только действительно ущемленный простой народ - крестьянство и рабочие. Только духовно чуткие умы за этим дымом «социального переустройства» прозревали прикрытый адский огонь, нацеленный на ослабление и даже изгнание Церкви Христовой и Её то ослабевавшего, то усиливавшего, но неизменного священного руководства (воспитания и окормления) русского народа, не говоря уже о спасении человеческих душ как конечной цели всего земного бытия человека и самих Церкви и православного Царства.
А именно духовная чуткость более всего и притупляется в условиях либерализации и демократизации общественной жизни (дух мудрости и самовольной свободы являются полными антагонистами). Среди всех либеральных реформ, создававших очаги революционных сил, самой катастрофической была та, о которой никогда даже не помышляли самые «просвещённые» на европейский лад монархи, прежде всего, Пётр I и Екатерина II - эмансипация талмудических евреев. На протяжении многих веков не только русское духовенство и монашество, но и православная аристократия духом твёрдо ощущали недопустимость предоставления иудейским наследникам евангельских фарисеев равных прав и свобод с русскими и прочими поданными Московского княжества, Царства и Российской Империи. И речь, конечно, не шла о недопустимом в христианстве отношении к ним как к неким второсортным людям (как в Талмуде - к «гоям»), скверным по своей этно-биологической природе (что, напротив, веками было характерно для Запада вплоть до иудаизации его элит в эпоху «буржуазных революций»). Но богословы твёрдо знали и проповедовали церковные заповеди Святых Отцов, начиная с апостола Павла (Еф.5:6-7) и вселенского учителя и святителя Иоанна Златоуста, о недопустимости для христиан иметь общие дела с носителями талмудической религии, в основе которой лежит ненависть к Христианству и непосредственная цель - достижение «мирового господства» с уничтожением преграждающих путь к нему христианской Церкви и христианских монархий, допуская временное сохранение их опустошённых оболочек (как в случае с католическо-протестантскими «церквями Христа» и, соответственно, британской или голландской «монархиями»). Русские же цари и образованная (не на западном туманном философствовании) аристократия прекрасно замечали на практике, что происходило в тех странах и областях христианского мира, где заповеди эти нарушались. Достаточно было помнить отечественный опыт новгородского сепаратизма, дерусификации западнорусских городов и сугубо историю секты жидовствующих.
Посему в Российской Империи со времени освобождения при Екатерине II Малороссии и Белоруссии от многовекового дикого польского ига, в котором роль иудеев была общеизвестной, вводилась черта оседлости - границы как для расселения талмудических иудеев, так и для разрешённых им занятий. Опять же - цель заключалась в защите самих русских Православия-Самодержавия-Народности от разрушительного воздействия, но не в их унижении, порабощении или угнетении. Посему никаких особых поборов на иудеев не налагалось (напротив, скорее «налагались» льготы, например, в отправлении воинской повинности), свобода выезда из страны была неограниченная, в законы внутреннего управления даже искони недружественного кагала не вмешивались, а физическая их безопасность твёрдо охранялась законом Империи и самодержавной властью царя-помазанника как нигде в Европе. Неудивительно, что во время наполеоновского нашествия массы простых евреев всецело выступили в поддержку войска Александра I и против возвращения из «жуткой» зоны оседлости на «волю» возрождаемой в Варшавском герцогстве Польши. Погромы же как явление как раз и появились перед революцией тогда и там, где «сынам противления» (Еф.2:2) было предоставлено право свободной деятельности - повсеместной торговой (плодя повсюду кабаки и ростовщичество) и общественно-идеологической, и где они численно преобладали и, как правило, в ответ на их насилие и бунты.
Царское правительство Александра II нарушило церковный закон и вековой державный устав. Серией законов значительная часть талмудических иудеев дано-хазарского происхождения (ашкеназов) получила право свободно расселяться по всей территории России за чертой оседлости и вливаться в общенародную жизнь: купцы, ремесленники, врачи, юристы, выпускники университетов, их семьи и прислуга, а также, что крайне важно, «лица свободных профессий». Как следствие, они совершенно ожидаемо стали стремительно проникать вглубь России и бурно обогащаться в условиях ультралиберальной экономической политики, первенствуя на биржах, в казенных заказах (особенно крупных коррупционных), в устройстве ростовщических учреждений и акционерном грюндерстве, спекулятивной скупке земли у загнанных в угол крестьян, устройстве трактирно-развлекательной сферы, захватывая целые сектора в промышленности, в чём им активно помогала дано-иллюминатская финансовая элита Великобритании (с США) и подопечных ей западных стран. Параллельно с проникновением чад Талмуда в поры ключевых областей общественной жизни Третьего Рима в 1870-е годы указанная элита «зверя из земли» развернула деятельность по воспламенению самих российских евреев через возбуждение у них сионистского национализма и разжигания ненависти к России с превращением их в ядерное топливо революции (в том числе как центра по грядущему формированию спектра социалистических политических партий). С этим расчётом созданный перед тем на Западе орган талмудического синедриона «Всемирного союза израелитов» под руководством Исаака Кремье открыл около сорока своих российских подразделений, объединённых в движение с характерным названием«Общество для распространения просвещения между евреями в России».
Критическим событием в истории Третьего Рима стало ураганное формирование еврейской печати:русскоязычной - во всем солидаризирующейся с либералами и разжигающей неприязнь к верховной власти и её органам (с усердной перепечаткой нараставших нападок западной прессы), и на идиш - готовящей самих евреев к консолидированной гражданской войне против царской власти под социалистическими лозунгами.Выпущенная на волю в 1860-е еврейская печать не обуздана по сей самый день: практически все СМИ постсоветских русских государств, сеющие безразборное возмущение властью (или нахваливающие её губительные решения), романтизирующие цветные революции, пропагандирующие интеграцию с Западом, сеющие ненависть к царской России и восхваляющие революцию 1917 года и распад СССР, находятся в руках еврейских медиамагнатов, ответственных чиновников и главных редакторов. Это же касается и оппозиционных либеральных и даже ряда казённо-«патриотических» провластных политических партий и общественных объединений. В начинающемся же в «отреформированной» Российской Империи низовом революционном движении еврейская печать и группировки служили настоящим детонатором, стоя также у основания социал-революционного террора, перейдя в начале XX века к настоящему штурму Державы.Еще монолитнее и пестрословнее, чем либеральная пресса, она синтезировала все накапливающиеся общественные противоречия и погрешности и переваривала их в сплошное вещание о «загнивании царского режима» и необходимости помочь его скорейшему крушению «во имя всеобщего прогресса, свободы и процветания».
Первой крупной революционной силой в эпоху «Великих реформ» вполне могла стать главная пороховая бочка последнего столетия - Польша и прочная националистическая смычка в ней польской шляхты и католического Костёла. Первая, во всём подражающая англо-саксонской феодальной знати, и второй, верный слуга папского Рима, давно безразличного к душам своей паствы, были через это значимыми двигателями тысячелетнего либерально-революционного развития Запада, европейского Ренессанса, через своё увлечение земными соблазнами триады сластолюбия-сребролюбия-славолюбия и дарующей их власти покорившись князьям этого духа - талмудическим фарисеям. Недаром в Польше этот «ревностно-религиозный» дуумвират (микромодель двуединого «зверя из земли» и «зверя из моря») буквально с восторгом приветствовал и принимал масонскую «проповедь» и вербовку. Православная Церковь и основанное на смирении всякой гордости самодержавное Царство столетиями кололи их глаза, после раздела Речи Посполитой начав их жечь, несмотря на невероятное от первых же лет снисхождение российской власти к польской шляхте и Костёлу на исконно русских землях с несправедливостью к западнорусскому крестьянству. Но своей очередной наглостью и дерзостью Польша лишила себя «чести» предводительницы революции, превратившись едва ли не в самый тихий омут вплоть до начала Первой мiровой войны.
Ответ на Польское восстание 1863 года царского правительства было его единственным безупречно благим внутриполитическим деянием эпохи «Великих реформ», да и то - относясь скорее к достижениям горчаковской эпической великодержавной внешней политики. Восстание, которое поднимавшие за его победу бокалы столичные либералы хотели представить «прогрессивно-освободительным» (а в наше время прозападные псевдобелорусские националисты - к тому же ещё и «национальным белорусским»), было вызвано только двумя «благородными» мотивами: восстановлением Речи Посполитой в границах 1772 года с вырыванием из тела Святой Руси всех западнорусских православных земель (с последующим неминуемым поглощением столь любимым польской шляхтой «немецким миром») и чаемым возбуждением революции в Петербурге, а также необходимостью неотложных контрмер в ответ на отмену крепостного права в 1861 году, которое, несмотря на её непоследовательность, означало падение вековой власти ксендзов и шляхтичей над «безмолвным быдлом» (как в самой Польше, так и на Западной Руси). Суть контрмер заключалась в использовании «быдла» для восстановления Речи Посполитой и шляхетской власти в ней с последующим мягким восстановлением и самого панского крепостничества. Закономерно, что идеологическое сопровождение восстания, поголовно возглавляемого масонами, стало показательным исхождением змеиного иезуитского лукавства.
Руководство польского мятежа и сам состав восставших якобы представлял собой три идейно расходящиеся друг с другом течения «белых», «красных правых» и «красных левых». Безспорно, в руках сатаны есть и механизм объединения всамделишных несогласных, но единых духом и одной временно общей целью: едва ли, например, следует искать априорного согласия у «белых» и «красных правых» (в частности, старообрядцев) российских революционеров 1917 года с «красными левыми» большевиками. Но польские инсургенты как раз были ортодоксальными слугами масонской церкви, где только низшим степеням и внешним лицам морочат голову льстиво-адресными квазирелигиозными идеологиями из классической гуманистической триады «Просвещения»: либерализма «белых» - с лозунгами либерально-рыночных прав для капиталистов и землевладельцев при восстановлении автономии Царства Польского и Конституции;национализма «красных правых» - с лозунгами восстановления независимости Польши с белорусско-малороссийскими землями в придачу «для всех поляков»; и социализма «красных левых» - с лозунгами передачи земли крестьянам и «особыми правами» национальных окраин «для быдла». Врагом всех этих благ вкупе объявлялось исключительно Русское царство и создавшая его Церковь с Её православным вероучением.В действительности, все руководители «красных» - Я.Домбровский, Б.Шварц, З.Сераковский, С.Бобровский, З.Падлевский и их литовский наместник К.Калиновский с территории «Всходних Кресов» - были представителями той самой шляхты и уж точно не собирались работать на заводах и перерабатывать землю (и заниматься иным служением народу, кроме командования, «приличествующего» гонорливому этно-классу). Единственной причиной их «красноты», как и у симбирского помещика Ленина-Бланка и крупного землевледельца-арендатора Троцкого-Бронштейна сотоварищи, было завлечение в своё беззаконие рабочих и крестьян, которых они презирали и которым дать ничего не могли, да и не собирались, лишь используя их для своих дьявольских целей. В самом начале же самого восстания «красные» были «вынуждены» безоговорочно подчиниться «белым».
Всякое слово, изрыгавшееся из гроссмейстеров восстания, дышало ложью и лукавством. Его ядром, вызревшим в предыдущие годы вольницы, была подпольная масонская организация с лукавым названием «Сельскохозяйственное общество», спаянная с польскими эмигрантами на Западе и католическим духовенством. Начался бунт по личному «благословению» папы Римского, окончательно попавшего под прямое управление иллюминатов после «национально-освободительной» оккупации карбонариями Гарибальди и Мадзини Италии, при истошно-ультимативной поддержке западных держав, включая (вплоть до точки обречённости бунта) подлую Австрийскую империю, которая у себя-то как раз поляков безжалостно и германизировала. При всём лукавстве обещаний образованного «Народного правительства» простым людям особую циничность приобрели его действия и пропаганда на землях Западной Руси, которые, впрочем, в традиционной для Польши манере не отличались изощрённостью. Созданный в полном подчинении Варшаве Литовский провинциальный комитет с центром в Вильно и почти сразу же перестроенный «белым» начальством в «Отдел руководства литовскими провинциями» под кураторством Я.Гейштора был возглавлен поляком Винцентом Констанцием Калиновским, который вместе с революционными собратьями Винцентом Дунин-Марцинкевичем и Франтишеком Богушевичем впоследствии пополнил «пантеон» «национальных белорусских героев». Его манифест на польском языке к белорусскому крестьянству, подписанный именем Яськи-гаспадара, снимает все вопросы: «Парни, когда сейчас Жонд Польский, подняв восстание против москаля, дает нам землю, справедливую свободу и Веру наших Предков, когда Француз, Англичанин и весь мир идет нам помогать, когда...народ - кто с ружьем, а кто с косой идет на извечного нашего неприятеля, москаля поганого... Мы, кто живет на земле Польской, кто ест хлеб Польский, мы, Поляки с веков вечных. Надо, наконец, и нам прийти к тому решению, что только силою, да и косой, добьемся справедливой свободы и веры наших дедов и прадедов». Млеющий перед безбожниками Герценом и Чернышевским «ревнитель веры» Калиновский скулил: «Уничтожили нашу Униатскую Веру, оторвали нас силою от истинного Бога, угнали в вечные муки» и в другом месте: «Православие - вера собачья, схизма, которую силой навязали российские власти». И «со страхом Божьим» уверял, что «теперь настало такое время, что мы сами можем писать, и писать такую правду справедливую, как Бог на небе... Мы, мужики, братья ваши, мы вам будем говорить всю правду, только слушайте нас!» Эта почти копия нацистских листовок-прокламаций заключает в себя вплоть до сего дня всю полноту лжи, обращённой «национальными освободителями» к белорусам и малороссам и в целом западными «просветителями» - ко всему русскому народу.
95% всех восставших на землях Белой Руси её «освободители» были католиками, а руководителями действовавших на ней отрядов - такие «белорусы», как Винцент и Ян Поклевские, Людвиг Звеждовский, Людвиг Нарбут, Станислав Лясковский и Валери Врублевский. «Тёмные» белорусские крестьяне, не испытавшие ещё на себе большевистско-либеральной «беларусизации», конечно, не повелись на клевету «зверя из земли», вопреки его льстивым обещаниям «множества бесплатной земли» (с обещанием воли паны уже на два года опоздали) и самолично стали под знамёна не Калиновского, а, как и в два предыдущих подхода XIX века, - преемников генералиссимусов А.В.Суворова и И.Ф.Паскевича. Как итог, восстания поднять не удалось ни в Белоруссии, ни в Малороссии, где у поляков не было сил даже для боёв - но только для засад и ночных нападений. Львиная же доля всех стычек, на подавление которых ушло чуть больше года, имела место в Польше (где «прогрессивные герои» отметились преимущественно террористической охотой «из-за угла» на русских и даже польских же лояльных генералов) и Литве с единичными разрозненными выступлениями из шляхетских маёнтков в Малороссии (где всего удалось наскрести лишь 1500 восставших) и несколькими их очагами в Западной Белоруссии. В разгроме польских бунтарей едва ли не наравне с русской армией приняли участие русинские, малороссийские и белорусские православные крестьяне. Характерно, что и жертв среди русской армии почти не было, но почти все - среди мирных православных крестьян и священников.
Зато духовные и политические плоды преодоления восстания для Западной Руси и всего Третьего Рима, строимого на душах и телах (а часто и крови) триединого русского народа, переоценить невозможно. То, на что никак нельзя было рассчитывать в случае польско-католической покорности (в особенности в условиях «прогрессивных Великих реформ») и к чему никак не могла почти столетие созреть сильно европеизированная столичная знать, в своём «просвещённом» невежестве считавшая коренное население Белой Руси поляками или литовцами, было за несколько лет исполнено под началом уже было к тому времени списанного либералами в утиль великим государственным деятелем николаевской эпохи графом Михаилом Николаевичем Муравьёвым-Виленским, которого поколения белорусских крестьян называли «батькой», молясь как за родного отца, и которого либералы, националисты и социалисты последних 150 лет одновременно (среди них особенно - польские католики) представляют сущим демоном. Номинальное освобождение белорусов из ада в конце XVIII века было с большим опозданием продолжено их, как части русского народа, возвращением из небытия, лишь начатым государем Николаем I, но требовавшим далее особых подвижнических мер. После решительного, при справедливом суде, подавления воистину террористического мятежа на белорусских и литовских землях - с публичными казнями самых яростных зачинщиков и карателей (среди которых было особенно много ксендзов), число жертв которых в лице замученных карателями белорусских крестьян и священников почти в 10 раз превышало число в 128 человек, повешенных за всё время «Муравьёвым-вешателем», - в 1863 году началось настоящее освобождение белорусов из 300-летнего польского шляхетско-католического плена - прообраза всемiрной диархии железно-кровавого государства «зверя из моря» и торящей ему путь Вавилонской блудницы церкви «зверя от земли».
Графом М.Н.Муравьёвым с опорой на единомышленников и ещё державшихся охранителей в столичной власти было сотворено в Белоруссии то, что что предопределило её последующий образ на поворотных исторических рубежах вплоть до начала XXI века «большей Руси, чем сама Россия» и должно было быть исполнено (в противовес «великим реформам») во всём русском ареале Российской Империи. Все крестьяне были безоговорочно переведены на выкуп (получая землю в собственность) с пересмотром уставных грамот - справедливым увеличением надела (с наделением землёй безземельных батраков) и снижением стоимости выкупа, а также податей в государственную казну, за счёт конфискованных у мятежников земель и введения долгожданного для всей России налогообложения помещиков. Общины простодушных крестьян были прочно защищены от мягкого произвола мирских посредников и земств из поголовно чужеродной польско-католической шляхты при помощи добровольно призванных из Великороссии чиновников-патриотов, которыми стремительно заменялись польские, беспрепятственно лютовавшие почти 100 лет на белорусских землях Российской Империи (с запретом занятия ими государственных должностей и в целом употребления польского языка в государственном управлении), с усердным привлечением к уничтоженному в XVII веке самоуправлению местного православного населения. За льготированием белорусских крестьян на фоне всех остальных земледельцев Империи и не скрывалось воздание должного многовековым мученикам Русского мира. Наконец, устанавливался эпохальный запрет на приобретение поляками земли в Белоруссии, упразднённый ещё трагической Люблинской унией 1569 года. Напротив, осужденные католические шляхтичи обязаны были продать свои имения православным, в том числе заселяемым из Великороссии, в Польшу высылались сотни католических ксендзов.
Но, конечно, административно-хозяйственными мерами белорусский Батька XIX века не ограничивался, отводя им то место, которое Богом при сотворении человека отводилось глиняному «праху земному», и переходя к главному - тому, что не заменят Русскому миру и Третьему Риму для их воскрешения никакие экономические достижения и в XXI веке, которые и сами по себе без того едва возможны - «вдунуть в лице его дыхание жизни», чтобы «стал человек душею живою» (Быт.2:7). Вырвав политической мощью белорусский труп из польского склепа, европеизированная столичная аристократия России не спешила воскрешать в нём душу: последняя ко второй половине XIX века представляла собою жалкое зрелище полного исторического самозабвения, лишённости собственной письменности, местного образованного сословия и даже начального образования, а также самого главного содержания души народа - храмов и необходимой богослужебной и духовной литературы, лишь верно сохраняя чувство своей природной русскости и через упразднение Унии возвратившись в спасительную веру своих предков. С сего-то и начал просветитель Белой Руси граф М.Н.Муравьёв: повсеместным строительством каменных храмов в русско-византийском стиле, которых белорусская Церковь не видела несколько столетий, вместо хибарок нищих холопов в тени величавых католических костёлов их панов; обильным завозом молитвословов, икон, православной литературы; восстановлением разгромленных в XVI-XVII вв. поляками православных братств. Был организован нашедший широкий отклик всероссийский соборный сбор средств для нательных крестов для белорусов.
Опорой духовного возрождения стало возрождение средств просвещения души народа - письменности и образования. Равноапостольным преемником преподобной Евфросинии Полоцкой, наряду с запретом на выпуск враждебной оккупационной польскоязычной периодики, была создана письменность для белорусского наречия и впервые за 200 лет налажен выпуск первых изданий на родном для белорусов наречии. Попутно белорусскому воскрешению служило учреждение под руководством ближайшего соратника графа М.Муравьева Ивана Корнилова полностью уничтоженного во времена польско-литовской оккупации крестьянского образования в русско-православном духе (с неотложным открытием сотен народных училищ) при полном упразднении господствовавшей в Белой Руси польской школы, бывшей наряду с Костёлом также и центром подготовки всех польских восстаний, с запретом преподавания в Белой Руси католикам и польскоязычным (притом оказывая тем помощь в переселении в другие губернии). Одновременно было положено начало глубокому изучению истории белорусского края (которой в общественном сознании доселе как будто не существовало вовсе) и соответствующих документов под руководством учрежденной Виленской комиссии. Вкупе Церковь, белорусская школа и историческая наука родили поколения западноруссистов - выдающихся православных белорусских учёных, не только вернувших самосознание белорусов в Русский мир (а также открыв их для самой России), но даровав великие умы самому́ общеимперскому православному охранительству во главе с петербургским профессором из-под Гродно Михаилом Кояловичем, книга которого «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» была признана настольной для охранителей Русского мира - стражей Святой Руси.
В отношении же самой Польши последовавшая за победой над мятежом политика «команды реформаторов» носила характер либо глупости, либо саботажа. Проявленное, по примеру предков, к кровавым польским мятежникам немыслимое милосердие (хоть каким-то уголовным наказаниям было подвергнуто только 15% арестованных его участников) было продолжено справедливым упразднением Царства Польского, распущенного по польским привисленским губерниям. Однако далее последовали характерные и для иных направлений возможных возмущений безрассудные репрессивные меры, которые всегда были свойственны не для имперских великодержавников, а как раз для либералов, - меры, которые впоследствии значительно пересматривались при «реакционном душителе свобод» государе Александре III. Грубые меры подавления и навязывания всегда служили вплоть до наших дней (в частности, украинского Евромайдана) либо следствием безразличного подхода либералов к трудоёмкому устройству государственного строя и мира, либо (чаще) сознательным провоцированием последующих возмущений и антигосударственных выступлений. В польском вопросе вместо терпеливого приобщения деславянизированного и окатоличенного блудного брата к русскому языку и укладу (вместе с православной верой как их источника), забытому наследию и заветам святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, началась грубая русификация в духе самой Польши (и тем полностью ею заслуженная) - перевод на русский язык высшего и среднего образования и государственной документации. Не трогалась по христианским законам лишь католическая ересь (в отличие от насильственного уничтожения Православия католической Польшей у себя и на Западной Руси), что не уберегло Святую Церковь от ненависти и будущих погромов польскими националистами.
Точно такую же грубую и чреватую реакцию во время «Великих реформ» испытала на себе впервые возникшая в эту малую Смуту идеология украинского национализма, особо ядовитая для Русского народного царства как Удерживающего человечество от воцарения Антихриста и стоящего церковным бастионом на пути масонского «зверя из земли», хорошо знающего, что «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф.12:25). Прообразы червоточины окраинного сепаратизма (далеко не только украино-малороссийского) обнаруживаются и в прошлом - от времён Святополка Окаянного, новгородской демократии и вплоть до левобережных гетманов и лично Мазепы. Корень его всегда лежал в предательстве ещё вчера посягавших на высшую власть в России и при неудаче становившихся «щирыми незалежниками» (вплоть до ельцинов и анафем-филаретов наших дней) по причине мздоимства или неудовлетворённого тщеславия. Оправдание общерусского предательства требовало у вызвавшей его гордыни её же продолжения в виде «обоснования извечной особенности» окраины и всегда - через её «тяготение» к Западу (вотчине «зверя из бездны», отца всякой гордыни, осуществляющего свою власть «князя мира сего» через двух «зверей из стихий») с непременным заключением сепаратных союзов с его светскими и религиозными властями.
Дополнительная подпитка малороссийскому украинству (невозможная для Белоруссии) поступала из исторических недр Речи Посполитой, где днепровское казачество располагало значительной самостоятельностью от Польши (в сравнении с северными западнорусскими землями) и его старшина вскоре стала прельщаться вольностями и властью польской шляхты, применяя их (не без помощи самих поляков и иезуитского Костёла) к своим собратьям, и проникаться губительным иезуитским духом, отправляя своих детей на образование в учебные заведения Польской короны. Самый же мощный толчок украинскому национализму был придан с Запада «зверем из земли» напрямую - через бродивший в Европе дух интеллектуальной прелести (романтизма), когда новоявленная секулярная интеллигенция, утратившая даже искажённые идеалы духовного мира, изобретала многочисленные нации с притянутыми к ним «за уши» историей и героями и полагала для окружающих служение им за высшую религиозную ценность, а себя, соответственно, - жрецами этой квазирелигии. В случае же с Малороссией к этому напрямую подключались и спецслужбы Австрии и железной империи Туманного Альбиона, способствуя созданию искусственной «мовы» и переводу на неё трудов своих масонских классиков.
Забурлившее в эпоху «Великих реформ» украинофильство химически синтезировалось из двух источников, ни один из которых никакого отношения к любви к малороссийской народности не имел. Первый - распространявшееся из Петербурга либеральное ответвление славянофильства, попиравшее отцов последнего идеями свержения монархий и создания союза славянских демократических республик без какой-либо религиозно-православной основы на принципах «свободы-равенства-братства» (то есть, на началах западного «Просвещения», прямо противоположных славянским). Попавшие на его почву «семена» из Малороссии проросли в виде созданного ими в Киеве ещё в николаевскую эпоху подпольного общества с кощунственным названием «Кирилло-Мефодиевского братства» с подчёркнуто масонской революционной доктриной. Его «звёздные» братчики и отцы украинофильства Н.Костомаров, П.Кулиш, Т.Шевченко, проводя большую часть жизни в Петербурге, отнюдь не считали Украину «Нероссией», напротив, восклицали первую неотъемлемой частью России, считали себя малороссами и вообще не признавали никакого украинского народа, но, будучи духовно невежественными и чуждыми Церкви, несли бред про «авторитарно-закостенелый строй Московской Руси» и «живительную роль» вольнолюбия Руси Новгородской и Казацкой с «особым» призванием малороссийского наследия последней «оживотворить» «бюрократическую» Петербургскую Русь, якобы проистекшую из «авторитарной» Московской.
После успешного разгрома «Кирилло-Мефодиевского братства» государем Николаем I либеральный источник украинофильства подиссох, но испытал новый подъём в наступившую александровскую «вольную эпоху», где слился со вторым его источником - националистическим хлопоманством - и совместно вылился в третьей «ипостаси» масонской идеологии человекобожия - революционном народничестве (социализме).Хлопоманство - в высшей степени воплощение талмудическо-иезуитско-масонского духа «зверя из земли», которым польско-католические шляхтичи, терявшие свою власть над православным крестьянством (особенно после подавления Польского восстания 1863 года), «внезапно» «превращались» в радетелей местной крестьянской культуры и даже её «представителей», стремясь возглавить то, чего не могли предотвратить (отсюда и оказываясь социалистами на публику), и одновременно мягко переделывая её прошлое и будущее под свой манер - превращая малороссийское в украинское (и белорусское - в литвинское), чтобы дальше на место святого Православия подсунуть «исконное» униатство (то есть, искусственную религию иезуитского департамента Костёла). Именно такими хлопоманами были создатели и предводители первой волны украинского национализма - киевской «Старой Громады»: В.Антонович, А.Барвинский, Ф.Рыльский, П.Чубинский, А.Свидницкий, Б.Познанский и прочие - католики из обеднелой шляхты, почти поголовно масоны и, что самое красноречивое, адепты материализма. Именно они впервые провозгласили идею украинской нации, самобытной «украинской мовы» (вместо малороссийского наречия) и украинской республики (вместо Малороссийского края России) во главе с выборным гетманом (квинтэссенцией которого и является Порошенко-Вальцман).
Знаменательно, что для проживавших в селе природных носителей «мовы» (то есть, малороссийского наречия) украинофильство с его лозунгами было совершенно чуждо: исходя от коварных хлопоманов, оно захватывало (как в веке XIX, так и в XXI) поражённую духом гордыни часть городской интеллигенции, которая между собой ни на какой мове не говорила и зачастую, подобно Т.Шевченко, даже стыдилась. Только благодаря этим разночинцам украинофильству и удалось увлечь за собой ряд отбившихся от своей веры православных малороссов, представляющих его первый, либеральный источник (чего вплоть до XXI века не удалось сделать в Белоруссии по причине отсутствия между хлопоманами и простым народом такой прослойки «потомков казацкой старшины»). Ярчайшим их представителем был завершитель эволюции украинофильства, основоположник украинского национал-социализма, вдохновитель Грушевского, Петлюры и Бандеры Михаил Драгоманов - член сразу нескольких западных масонских лож, без напряжения сочетавший национализм и социализм с ультралиберальным индивидуализмом и космополитическим демократизмом (в духе всех украинских идеологов «национал-социализма» по сей самый день), и завершивший жизнь в эмиграции в качестве ярого почитателя герценовско-бакунинского «Колокола».
И вышедший в период Польского восстания Валуевский циркуляр (при противодействии революционера в образовании и украинофила министра Головнина), запрещавший печать на малороссийском наречии сугубо политической, научной и религиозной литературы (особенно ввезённой из-за рубежа), был мудрым и действенным способом пресечь лукавое сепаратистское движение польско-масонского украинофильства (чем вызвал и истерику либеральной общественности). Чудесно действовали и суровые методы перевоспитания хлопоманов: так, выходец из польских дворян, член «Громады» Павел Чубинский, автор слов известного гимна «Ще не вмерла Украина», сосланный в Архангельскую губернию, завершил жизнь выдающимся русским учёным и русофилом, а украинский либерал-националист Пантелеимон Кулиш, оздоровившийся в Тульской губернии, - не менее выдающимся историком-этнографом и убеждённым русским патриотом и славянофилом.
Однако десятилетие «Великих реформ» исказило профилактику украинства (как и в польском вопросе) и перешло к характерным для конца правления Александра II грубым безразборным репрессиям, вполне свойственным либеральному сознанию, готовому уделить произвол капиталистов и интеллигенции самим чиновникам, либо откровенному масонскому провоцированию протестного украинофильства - вместо сплочения и просветительской деятельности в Малороссии православных патриотов-западноруссистов, нелюбимых в это время столичными чиновниками. Таковым стал Эмский указ, имевший справедливые основания в разбушевавшемся в период реформ украинском сепаратизме, дошедшем до революционного, - указанные царю помощником попечителя Киевского учебного округа «украинофобом» полтавчанином, потомком реестровых днепровских казаков М.В.Юзефовичем, организатором знаменитого киевского памятника Богдану Хмельницкому. Однако вместо простого исполнения отличного Валуевского циркуляра, подвергнутого саботажу либеральным правительством, было, по существу, наложено (вплоть до восшествия на престол Александра III) вето на малороссийское наречие с запретом его использования в фольклорном искусстве, в начальном образовании, с веерными увольнениями малороссийских преподавателей ВУЗов.Вместо вырывания одного из русских наречий из рук «зверя из земли» последний получил в свои руки под видом «гонения на украинскую мову» мощное орудие разобщения триединой Руси и пропаганды революции.
Все приведённые источники революции против священного Двуглавого Орла, включающие устроенные «Великими реформами» общественные нестроения и бунтарские сообщества этнического и классово-профессионального происхождения, были либо созданы, либо подхвачены и раздуты непосредственно масонским «зверем из земли». Накапливая их, церковь Антихриста, рядовые члены которой могли даже не догадываться о сущности её и своего ей служения, планомерно сплетала их в единое революционное движение, направляемое триединой просвещенческой либеральной идеологией индивидуализма-национализма-коммунизма, которые своими сторонниками среди обывателей и даже большинством горячих активистов воспринимались (и воспринимаются) как противостоящие друг другу. Ушедшие в николаевскую эпоху в подполье и ослабленные масонские ордена воспряли, прильнув и к самому либерально настроенному молодому императору и, снова сменив у Престола опытных духовных наставников и молитвенников, стали подобно нечестивому советнику Ахитофелу (2 Цар.16:23) внушать ему свои идеи в лукавом преломлении. По тёмным стопам XVIII века и сам государь был привлечён со всеми почестями (и, естественно, сокрытием реальных дел и целей) в это исчадие сатаны. В это смутное время раненый «зверь из земли» получил в России возрождение во всех демонических «ипостасях»: масонства, розенкрейцерства, мартинизма и самого иллюминатства.
В русле «Великих реформ» российским масонством был осуществлён стратегический манёвр: полтора столетия оно окучивало сословие русской аристократии, завлекая его либеральными идолами прогресса, полной независимости, причастности к представительной власти и «великим тайнам». Простому трудовому народу в этом «братстве равных» брезгливо отводилось место тёмного, молчаливого обслуживающего стада. Ныне же в дополнение к «аристократическому масонству» (бенефисом которого было восстание декабристов) создается и выдвигается на первый план паразитирующая на разлагаемом либерализмом (прежде всего, становлением капитализма в экономических отношениях) патриархальном укладе социалистическая идеология с марксизмом на острие копья - то есть, ничто иное, как политэкономическое хлопоманство (наряду с этническим). На почве социалистического хлопоманства, деятели и особенно руководители которого не имели никакого личного отношения к созидательному труду, тягловым сословиям и ущемлённым, нуждающимся слоям народа, масонами было создано революционное движение«народничества».
Вопреки большевистской лжи, «народничество» второй половины XIX века не сменило «дворянскую революционность» (декабристов), - как и потом в 1917 (от Февраля к Октябрю), - а продолжило, дополнило её и, более того, само было её частью. Масонскими хлопоманами из числа российской западной эмиграции, сосредоточенной при лондонском гнезде, «народничество» насаждалось на уже взрыхлённой почве умственного помешательства среди наивных мечтателей-разночинцев, заражённых усиленно распространяемыми бумагой и языком западными учениями о «социальном прогрессе» и «решительно-силовом» построении «справедливого общества», не требующем никакого духовного преображения.Основными духовными чертами народников являлись злобность, самоуверенность и истеричность. Из лежащей в их основе страстности проистекали мятежность и невысокий уровень одухотворения ума, который был бы просителен, если бы они смирялись и не лезли в учителя. Но истинный учитель - Церковь - был ими предан совершенному забвению и презрению. Умы «народников» были буквально воспалены болезненным миражом «свободы» и собственными (свободными от духовных богословов) произвольными, часто бредовыми, рассуждениями о возвышенных понятиях справедливости, права, нравственности с неизменными материалистическими аксиомами. Из таких рассуждений так или иначе на выходе получалась нервная смесь нигилизма, релятивизма, революционного прагматизма, интернационализма с равнением на Запад.
Мировоззрение составлявшего «народничество» нового класса «просвещенной» бессословной интеллигенции было пропитано идеей «сближения с народом», но непременно на её идейно-целевых установках, главной из которых было революционное переустройство России. В «сближении с народом» «народники» (не без подсказок своих масонских господ) выступали в двух «ипостасях»: «учителей народа» и «учеников народа», но не учащихся жизни у неизменно «тёмной народной массы», а познающих её для дальнейшего поворачивания в «прогрессивное правильное русло» (масонского «обтёсывания»). Признавалось ими даже особое призвание русского народа - но не как строителя и хранителя Третьего Рима под Двуглавым Орлом в духе христианского мессианства и основанной на нем соборности, а, напротив, как призванного за счёт своего этно-природного (не духовного) коллективизма послужить для всего человечества знаменем и передовиком строительства «нового социалистического человечества», разрушая старый христианский мир, доводя до совершенства чаяния западной либерально-гуманистической цивилизации - то есть, «зверя из земли» Апокалипсиса.
То, что «народничество», оставляя за скобками кудесничество масонских богоборцев, включало в себя искренний, хоть и болезненный, русский поиск высшей Правды, подтверждается отделением от него (с выносом здоровых идей) великого умственного течения русского почвенничества, которое тесно смыкалось со славянофильством и представляло, наряду с ним, часть единого охранительства, - только обращенную преимущественно на внутреннюю жизнь России. Замечательно, что ведущие почвенники Ф.М.Достоевский, Л.А.Тихомиров, Н.Я.Данилевский, Н.Н.Страхов по молодости либо участвовали в революционных направлениях «народничества» (доходя даже до террора), либо, по крайней мере, увлекались идеями его и его западных первоисточников. Именно к этим народникам, на учении которых впоследствии выросли русские православно-патриотические черносотенные союзы, у «народников» революционных, из которых выросли социал-революционеры и коммунисты, ненависть и враждебность гораздо превосходила (и превосходит по сей день) неприязнь к якобы «идеологически чуждым» родственным либералам, выросшим в кадетов, с которыми они прекрасно уживались вплоть до Октябрьского переворота. Знаменем же почвенничества стал уже в эпоху Александра III один из главных разоблачителей социал-революционного «народничества» и самого масонства - Фёдор Михайлович Достоевский, вскрывший порочную, антихристанскую сущность как либерализма, так и революционного социализма во всех их многообразных формах, выявив и их главную общую сущность - атеизм (или полуатеизм в виде отвлечённого деизма), материализм и нигилизм.
Революционное движение «народников», управляемое масонскими браздами, развернулось сразу после отмены крепостного права по либеральной модели - созданием в срочном порядке под руководством масонских слуг лондонского ЦК Герцена и его наместника в России Чернышевского первой социалистическо-революционной организации «Земля и воля», стремившейся подхватить первое недовольство крестьян, догадливо убежденных в искажении околовластным дворянством воли царя во время Крестьянской реформы. Однако, будучи совершенно отторгнутым крестьянским народом и лишившись внешней подпитки после ареста Чернышевского, «первый призыв» землевольцев затух, а ряд их предводителей (И.Шамшин, Н.Обручев) еще и достойно послужили высшими государственными чиновниками, будучи вместе со многими по русскому обычаю прощены властью. Оставшиеся же, как и их преемники, которым удавалось уцелеть на свободе, перебирались на Запад (государства которого делали вид, что противодействуют революции в России) и оттуда совершенно спокойно и открыто продолжали свою инфернальную деятельность, в том числе собираясь на крупные конгрессы и учреждая издания при всеобщем преклонении и подражании «Колоколу».
В разгар «Великих реформ» революционное «народничество» несколько ушло в тень в силу либерального торжества, сопровождавшегося снижением для масонской элиты значимости хлопоманства и соответствующей поддержки социализма. В этот период оно стихийно развивалось в виде различных социал-революционных «кружков» в среде малоимущих дворян, лишённых реформой своего сословного места в русском строе, озабоченных чернышевским вопросом «Что делать?» и напитавшихся при университетах в ответ на него идеями отцов «народничества» из числа российских западников (Белинского, Герцена, Чернышевского), а также современных им западных философов-материалистов. Навстречу вопросу Чернышевскому мнящие себя мессиями развращенные мечтатели хором откликались необходимостью «делать» захват власти «избранным» революционным меньшинством при помощи «тёмной крестьянской массы» с дальнейшим её «осчастливливанием». Самый крупный Ишутинский кружок, подготовивший первое в русской истории открытое (не придворное) покушение на жизнь царя Д.Каракозовым, строился по эталонным масонским принципам конспиративной многоуровневости, при которой тайная «Организация» состояла из руководящего ядра со звучным названием «Ад» и сетью внешних легальных «хозяйственных» учреждений взаимопомощи, производства, образования в качестве источника бюджета, базы вербовки и пропаганды. Создаваемые революционные кружки открывали свои ячейки в крупнейших городах, которые далее почковались в губерниях, формировали коммуны и далее устанавливали связи друг с другом и с революционерами-эмигрантами на Западе.
К концу 1860-х в раскаляемое либеральными реформами и наполняющееся противоречиями общественное пространство Третьего Рима стали вторгаться ближайшие слуги высшей иллюминатской элиты «зверя из земли» - буревестники революции и анархического коммунизма, пропагандисты позитивистского материализма и атеизма, «радетели простого народа» - столбовой дворянин М.Бакунин (имевший 32 градус посвящения «Верховный князь царственной тайны», который могли получить только сознательные сатанисты и уж точно не убеждённые материалисты) и его преемник князь П.Кропоткин. Пройдя по свойственной всем высокопоставленным слугам зверя стезе эмиграции в Лондон, они со своими подельниками метались из него в европейские страны, где и как только поднималась революционная волна, с оперативным штабом в швейцарской протестантской республике. Главная их анархическая идея, которой они пытались подобрать высокоумные и благозвучные обоснования, сводилась к полному уничтожению государства и всякой принудительной власти, которая якобы сдерживает свободу самореализации отдельной личности и, в частности, простых трудящихся, с оправданием самого безудержного и всеохватывающего террора.
Вступив во внешнеполитическую организацию «Лигу мира и свободы», созданную иллюминатом Дж.Гарибальди по поручению высшей масонской элиты, получившей ко второй половине XIX века в западной Европе свободу создавать официальные международные структуры, «верховный князь» Бакунин создал в ее рамках организацию «Альянс интернациональных братьев» по микромодели самого масонского ордена - с тайной элитой на высшем уровне и «демократическим» политическим движением на низшем под названием «Международный альянс социалистической демократии». Именно через этот орган западного «зверя из земли» началось строительство губительной российской партии социал-революционеров и с конца 1860-х создание первых бандитско-террористических ячеек во главе с кружком Нечаева «Народная расправа», внутри которых дисциплина держалась на том же самом терроре. По образу иллюминатского устава был создан «Катехизис революционера», главным принципом которого было названо полное самоотречение, умерщвление всяких чувств, непрестанное пылание ненавистью к общественному порядку и дыхание разрушением «ветхого мира» - иными словами, религиозно воспитуемая на вывернутом на изнанку анти-христианстве острая духовная патология, быстро переходящая в психическую, что подтверждается портретами всех без исключения революционеров-народников. Камланиями бесноватых анархистов «народникам» в революции открывалось эсхатологическое «священнодействие», достойное любых кровавых жертв, после которого хилиастически наступит эпоха вечного благоденствия («социализм») - без какого-либо представления о том, в чём оно будет заключаться.
Одновременно с нечаевцами дано-иллюминатским Синедрионом через Бакунина, сменившего на посту русского Иуды умершего Герцена, был создан союз подпольных революционных кружков «чайковцев»«Большого общества пропаганды» под руководством первого открытого еврейского революционера Марка Натансона (который не прекращал свою сатанистскую деятельность до самой революции 1917), совместно с С.Перовской - руководительницей цареубийства, к которым непосредственно присоединился сам Кропоткин. С «чайковцев» впервые в русской истории началась эпопея протестного движения рабочих, доселе не рассматриваемых всерьёз как политическая сила (точнее инструмент): в отличие от крестьянского оно имело успех и, в итоге, было использовано в качестве детонатора в поворотном 1905-м и катастрофическом 1917-м гг. В отношении крестьянства дано-масонскими стратегами была открыта новая веха змеиного прельщения: если доселе «крестьянские радетели» редко покидали города и были заняты революционной пропагандой социализма с вербовкой среди дворянской интеллигенции и студенчества, то отселе начинается «хождение в народ», причем первоначально не в саму деревню, а в среду рабочих-отходников, приезжавших на заработки в город (которым дворянство так и не удосужилось создать рабочие места в своих поместьях). С середины же 1870-х под руководством Кропоткина создавались «летучие отряды» из студентов и гимназистов уже для «хождения» в деревни с революционной агитацией и разжиганием недоверия и ненависти к царской власти с призывами полного неподчинения её поставленным представителям. Рисуя в своём воображении крестьянина грубым животным, озабоченным одной едой, они попытались объявить корнем всех бед уже не дворянство и несправедливое исполнение реформы, а непосредственно православную Церковь и Самодержавие, которым они предлагали взамен атеизм, позже вынужденно отказавшись от него и даже попытавшись взять на вооружение Священное Писание. Эта известная «тёмным» крестьянам змеиная сказка в раю и в заиорданской пустыне вызвала у них резкое отвержение, и только идеи о негодности помещиков (выходцами из которых и были сами «ходуны-просветители») могли вызвать понимание, которое, однако, народная мудрость напрочь отказывалась связывать с Царством и Церковью.
Наконец, под руководством типичного «благодетеля русских трудящихся», талмудиста из крупной банкирской семьи Марка Натансона началось объединение всех разрозненных революционных «народнических кружков» в единую организацию в лице возрождаемой «Земли и воли». Сохранив всю демоническую идеологию и методологию, землевольцы изменили тактику «хождения в народ», перейдя от «летучих акций» к поселениям среди крестьян с попыткой создания коммун вокруг «апостолов» «зверя из земли». Акцент в пропаганде был смещён с социалистической революции на борьбу за полную религиозную и национальную свободу и отъём всей земли у помещиков для крестьян - при полной неприкосновенности реальной тайной программы (бакунизма) по уничтожению государства методами террора и революции с последующим «добровольным» обобществлением земли и вступлением крестьян в коммуны в условиях анархии. Как и в случае с белорусскими крестьянами во время Польского восстания, политэкономические хлопоманы также получили полное отторжение православного крестьянства, которое было склонно как можно скорее сдать их своим «поработителям» из III отделения императорской Канцелярии. Отселе «народники» окончательно плюнули на «заскорузлое» крестьянство, надолго покидая деревню, и отбросили все идеи «народного просвещения», вставая на путь прямого политического террора для свержения самодержавия как высшей самоцели (коей всё «народничество» держалось с самого начала). Социальной базой «пушечного мяса» ими было решительно избрано быстро растущее новое сословие городских рабочих, лишённое должного духовного окормления и общинной организации. В 1876 год в самый разгар священного освободительного Балканского Похода состоялась первая в история политическая демонстрация рабочих (использовавшихся революционерами как скот) под руководством Плеханова, за которым последовало создание первой революционной организации рабочих «Северно-русский рабочий союз» и вздымание стачечного движения на фабриках.
Имея единство в революционной цели и чисто масонских принципах организации (жесткая иерархия с безусловным подчинением нижестоящих вышестоящих), «народничество», собранное в «Земле и воле», будто бы разошлось в средствах - между пропагандой и террором. Как следствие, в 1879 году произошёл внутренний распад (более похожий на тактическое размежевание) «Земли и воли», на террористическую«Народную волю» и «просветительский» «Черный передел». Характерно, что руководство этого «умеренного народничества», которое, наряду с Плехановым и двумя иудеями Борухом Аксельродом и Лейбой Дейчем, «озарялось» именем «умеренной террористки» В.Засулич, вскоре эмигрировало в Швейцарию, учредив марксистскую партию «Освобождение труда», российские ячейки которой совместно с еврейской партией Бунд вскоре изваяли демоническую «русскую народную партию» РСДРП. Этими презиравшими трудовой народ беззаконниками была воспета идея захвата и передела помещичьей земли между крестьянами. «Народная воля» же окончательно признала «рабский характер русского народа» и необходимость его «освобождения» через свержение монархического государства как не просто «буржуазного узурпатора трудового народа», но даже единственного такого узурпатора, с «передачей власти народу» (то есть, «презренным рабам»). «Презренных рабов» очередным самозваными глашатаями «воли народа» было решено всякой лживой пропагандой привлекать к осуществлению «непонятной для него» революции с беспредельным террором и свержением власти с последующей её «передачей» Учредительному Собранию (тех самых «презренных рабов») и притом непременным запретом ему воссоздавать единое централизованное государство. И всё - ради передачи «презренным рабам» средств производства: крестьянам - земли и рабочим - фабрик. Несложно догадаться, что «бремя управления» ими от лица «освобожденного рабского народа» ложилась на «избранные плечи» самих народовольцев.
Народовольцам удалось развернуть полноценный террор, включивший и серию покушений на жизнь государя Императора (который каждый раз спасался чудом, дававшим вразумление от Бога и самому государю, и высшему сословию, и всему народу). Впервые в русской истории за царём охотились не масоны-заговорщики, а - пусть и ведомые ими - отчаянные бандиты-идеалисты из мелких дворян (включая и самого цареубийцу польско-литовского шляхтича И.Гриневицкого) и под конец даже простолюдинов. Одновременно поднималась волна недовольств (естественно, нереволюционных) измученных новым экономическим строем крестьян и рабочих, с которыми смешивался в едином порыве совершенно мутный ропот дворянства и интеллигенции. Однако растерянный Александр II, запутанный в навязанных ему ложных представлениях о счастье русского народа, не нашёл ничего лучшего, как в критических условиях вверить правительственную власть представителю господствующей либеральной группировки, и породившей всю смуту (в очередной раз в истории), министру внутренних дел масону М.Лорис-Меликову - убеждённому либералу и стороннику европейско-общечеловеческого «прогресса» (хоть и имевшего вначале ряд здравых идей по возрождению соборности).
Действия Лорис-Меликова во главе чрезвычайной Временной распорядительной комиссии имели вид классических «либеральных ножниц». С одной стороны, было осуществлено жёсткое подавление политических волнений (преимущественно из среды простого народа) зачастую безразборными, реакционными по духу решениями, гораздо превосходившими суровостью подчёркнуто выдержанные и справедливые суды в эпоху Николая I (с показательным делом декабристов), что лишь создавало преступникам (или просто искренне заблудшим) ареолы страдальцев и героев, разжигая противостояние с властью, давая обильную подпитку и либеральным реформаторам и революционерам, управляемым масонскими жрецами и мастерами (характерно, что период диктатуры Лорис-Меликова вызвал одобрение у революционных «народников»). Подобная картина наблюдалась и в прошедшей незадолго до того ликвидации Унии в Холмском крае, в которой было задействовано физическое принуждение, дошедшее до расстрела униатов в селе Пратулино («канонизированных» папой Войтылой), из-за чего от этого священного начинания было вынуждено отстраниться православное духовенство, а Православие для множества галицких униатов покрылось мрачным саванном (до сего самого дня). С другой стороны, производилось максимальное наделение свободами класса новых собственников, часто виновных в волнениях, снятие общих ограничений на общественную деятельность, минимизацию политического сыска с роспуском III отделения канцелярии Императора, что в условиях разворачивающегося террора и либерального шторма умов только увеличивало революционную бурю. В считанные недели произошёл буквально всплеск высвободившихся из удерживающих пут либеральных печатных изданий. По сути, налагая дополнительную жёсткость на прямые революционные действия, министр и стоящая за ним масонская группировка открывала двери перед либерально-просвещенческой пропагандой революции.
Венцом этого второго, либерального лезвия была разработка Лорис-Меликовым, наделённым императором чрезвычайными полномочиями, с опорой на состав созданной, казалось бы, «для подавления террора», но ничего не сделавшей Временной распорядительной комиссии (при особом участии либерального министра финансов А.Абазова, оказавшегося впоследствии крупным аферистом), проекта введения конституционной монархии с созывом «законосовещательного» вече с «ограниченным представительством» из состава губернских земств и городских дум - то есть, столичной «прогрессивной элиты», по мечтаниям всех заговорщиков, начиная с Тайного Совета после кончины Петра I. Само собой, запущенный таким мягким образом законосовещательный орган (коим стала и предреволюционная Государственная Дума) было бы невозможно остановить без революционного взрыва. Таким образом, сам социалистическо-революционный террор вкупе с разгоняемыми «народниками» народными волнениями были ловко возбуждены и использованы масонской церковью для искусственного расшатывания государственного строя и проведения конституции, богоборчески попирающей священную державу Двуглавого Орла.
Подготовленный проект Конституции был одобрен императором и единогласным постановлением закрытого Особого совещания - и должен был быть через несколько суток вынесен на последнее рассмотрение Совета министров и окончательно утверждён Александром II. Запуск процесса формирования партийных группировок местных олигархий лишь ожидал отмашки. Террор и пропаганда «народников», безусловно, ни на какие уступки и отказ от своих квазирелигиозных целей, которым были принесены уже сакральные кровные жертвы, идти не собиралась, что и было доказано выстрелом Гриневицкого. Третий Рим как главный на земле враг для «зверя из земли» был подведён к краю пропасти. И не было никакой видимой надежды на что-либо, что могло этому помешать. Однако Господь Бог имел милость к отвергавшему в своём большинстве данное безумие благочестивому простому русскому народу, над Россией продолжала действовать благодать священного Царства - и Вавилонский плен для новозаветного русского Израиля был чудесным образом отложен ещё на несколько десятилетий.
