Как уничтожали русское население в Галиции
В 1914 году в этот день, 4 сентября, в живописной долине Талергоф у подножия Альп, возле уютного австрийского города Граца открылся первый в истории Европы концентрационный лагерь. Предназначался он исключительно для русинов - галицийских и буковинских. Для тех, кто не отреклись от имени русского в пользу насильственно насаждаемого властями украинства.
О нечеловеческих пытках в этом лагере смерти, как и о невиданном прежде в Европах мужестве православных узников, читатели ФСК знают.
Нам могут заметить, что осень 1914 года - это уже разгар Первой мировой войны, в которой Австрия выступала противником России. И русофилы, каковыми было подавляющее большинство карпатских русинов, рассматривались империей Габсбургов как нелояльный, враждебный элемент. Однако это не оправдание геноцида, который готовился австрийцами с первых годов XX века, не говоря о судебных процессах против русофилов с 1882 года.
Задолго до мировой войны австрийская жандармерия ввела учёт «неблагонадежных в политическом отношении». В соответствующей графе обозначалось, как поступить с тем или иным лицом в случае мобилизации. Например: «Пристально следить, в случае чего - арестовать». Или: «Выслать вглубь страны» (последнее означало если не верную смерть, то тяжкие страдания: с 1914 по 1918 г. при депортации «вглубь страны» от голода и тифа погибнут свыше 50 тыс. русинов).
В декабре 1912 г. военный министр Ауфенберг предупреждал: «Те, кто обязан, силой прекратят русское движение в Галиции...» А украинофильская газета "Діло" конкретизировала задачи: «... русофилы ведут изменническую работу... Всех, кто только учит народ поступать так, следует немедленно арестовывать на месте и предавать в руки жандармерии...»
Галицкий историк и краевед первой половины XX в. Илья Тёрох писал, что в мирное время эти угрозы невозможно было привести в исполнение из-за влиятельности массового русофильского движения: «Теперь... нужно было иметь дело с сотнями тысяч изменников, государственную измену которых невозможно было доказать... Власти... выжидали случая, чтобы было за что зацепиться, и подготовляли целый ряд процессов о шпионстве, из коих первый начался в 1913 году накануне мировой войны.... Они преследовали проявление русского духа намеченными заранее мерами. Чтобы оказать помощь попикам и учителям украинофилам, власти решают ударить по крестьянскому карману. Они обильно снабжают кооперативы украинофилов деньгами, которые через посредство райфайзенских касс даются взаймы по деревням только своим приверженцам. Крестьяне, не желающие называть себя украинцами, займов не получают... Выборы в сейм и парламент сопровождаются террором, насилиями и убийством жандармами русских крестьян».
К началу войны русины особого трепета по отношению к австрийскому трону не испытывали. А ведь ничего противоправного на протяжении нескольких десятков лет русского возрождения в Карпатском регионе с 1848 года они не добивались. Ни о каком «воссоединении с Россией» речи не шло, хотели лишь признания их самобытного национально-культурного лица.
Даже профессор Украинского католического университета в Риме капеллан дивизии СС «Галичина» И. Нагаевский оправдывал неохоту русинов отдавать жизнь за цесаря. «Династия Габсбургов отдала украинский народ Галиции под гегемонию поляков. Никто из молодых людей не хотел идти на военную службу, хотя митрополит Андрей не раз говорил и убеждал даже сыновей священников в том, что военная служба является почетным служением своему народу».
И всё же из миллиона русских мужчин мобилизационного возраста около 20 тыс. добровольцев-украинцев за полмесяца во время мобилизации наскрести удалось. 2 тыс. из них вошли в состав первых украинских эсэсовцев - «Українських січових стрільців» (УСС), чей жёлто-синий флаг с австрийским орлом и галицким львом одобрил глава униатов Андрей Шептицкий. Однако боевой дух отщепенцев благословение Шептицкого не повысило. Вот что писал ему брат, австрийский полковник Станислав Шептицкий: «Твое холопское войско пороха еще не нюхало, но известно, что при первой возможности они собираются «со славой» сдаться русским».
Вскоре пришлось «со славой» сдаваться русским и самому адресату. По случаю взятия русскими войсками Львова Андрей Шептицкий направил государю Николаю II поздравление с «успехами русской армии и воссоединением Галичины с Россией», уверяя «что трёхмиллионное население Галичины с радостью приветствует русских солдат, как своих братьев», а сам он «предан царю и Святой Руси, готов отдать жизнь и душу за дело царя».
Представитель МИД Австро-Венгрии при Верховном командовании барон Гизль свидетельствовал вслед за Станиславом Шептицким о том, с каким воодушевлением приветствовали русское войско карпатские города и сёла, с какой готовностью сдавались им австрийские полки с преобладанием карпато-россов. Главнокомандующий эрцгерцог Фридрих в докладной записке Францу-Иосифу пояснял это уверенностью коренного населения Галиции, Буковины и Угорской Руси в том, «что оно по расе, языку и религии принадлежит к России». А барон Гизль лишь утвердился в выводах, к которым пришёл, изучая обстановку ещё до Галицийской битвы: «Украинизм не имеет среди народа опоры. Это исключительно теоретическая конструкция политиков... Украинофильское движение среди населения не имеет почвы - есть только вожди без партий».
Из унии выходили целыми приходами. Красноречивы воспоминания временного управляющего церковными делами в занятых русской армией областях Австро-Венгрии митрополита Евлогия Георгиевского (тогда архиепископа Волынского и Житомирского). Прибыв во Львов, он остановился у штатного священника при управлении генерал-губернатора. «Его квартира представляла проходной двор: двери целый день не закрывались, в комнатах с утра до ночи была толчея - приезжие священники, военные, мужики с запросами, с требованиями... "Дайте православного священника! Довольно нам бритых! Мы хотим - наших! С волосами, с бородой..."», - свидетельствовал архиерей.
Однако ни церковное, ни губернаторское управление не спешило удовлетворять все эти просьбы: «Стали мы с генерал-губернатором вырабатывать условия, какими следовало руководствоваться при назначении священников в присоединившиеся приходы. Было решено удовлетворять просьбы при наличии 75 процентов присоединившихся. Но тут возник вопрос: как в военное время процентное отношение устанавливать?.. После долгих обсуждений комиссия постановила: если число православных в селе 90 процентов, храм - их; если меньше, - пусть служат по хатам».
«Велик и трогателен был восторг галичан, когда они узнали, что к ним едет Русский Царь, - продолжал владыка Евлогий. - Несмотря на то, что точная дата приезда всячески от них скрывалась и вся железная дорога от границы до Львова была оцеплена солдатами, они узнали о времени проезда и с церковными хоругвями и иконами крестными ходами устремились к железной дороге - стояли шпалерами по пути следования царского поезда... Государь прибыл в сопровождении Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича и генерал-губернатора графа Бобринского. Приехал он без всякого торжественного церемониала, в рабочей военной тужурке, быстро выскочил из автомобиля, на ходу бросив недокуренную папиросу, поздоровался со своими сестрами Ксенией Александровной и Ольгой Александровной, стоявшими при входе в храм в костюмах сестер милосердия, и направился ко мне... Во время обеда, на площади перед генерал-губернаторским домом послышалось какое-то движение и пение. Оказывается, мои православные галичане с крестами, хоругвями и иконами, несмотря на запреты (официально император направлялся через Львов в войска, а вовсе не к населению, которое ещё не считалось его подданными. - Д.С.), прорвались во Львов и запели русский национальный гимн "Боже, Царя храни!". Государь встал, вышел на балкон, прослушал гимн и сказал несколько сердечных слов. Восторг народа был неописуемый, нельзя было без слез видеть и слышать, как эти бедные галичане кричали "ура" своему Русскому Царю и долго не расходились, продолжая петь свои церковные и народные песни».
Однако после отхода русских войск из Галиции польско-австрийско-униатский террор возобновился с новой, мстительной силой. Вряд ли уже историкам откроется весь масштаб этого геноцида. Лишь за неполные три года - с 1914 по 1917-й - в концлагерях и «полевыми судами» были замучены, расстреляны, повешены более 200 тыс. человек. Более 50 тыс. русинов погибли при депортации. От 150 тыс. до полумиллиона бежало в Россию (от террора уходили с русской армией целыми сёлами).
«Для трехмиллионного галицко-русского населения это были невосполнимые потери, - пишет Александр Каревин. - Погибли лучшие».
