С первых дней войны президент Рузвельт увязывал помощь Америки
поставками оружия и припасов Советскому союзу с прекращением гонений на
Церковь. На следующий день после вторжения Гитлера в СССР в июне 1941
года он уведомил Сталина, что американская помощь и религиозная свобода
идут рука об руку. В течение всего 1942 года он напоминал Сталину, что
большой помощи от США не будет, пока в СССР не восстановят РПЦ. Сталин
сдался Рузвельту за два месяца до Тегеранской конференции.
О том, как проходило требование Рузвельта о прекращении гонений на
религию и Церковь в СССР, рассказывается в книге американского историка
Сьюзен Батлер "Сталин и Рузвельт: великое партнерство" (Эксмо, 2017). В
ознакомительных целях мы приводим отрывок из этой книги:
"Наиболее существенные шаги, получившие одобрение со стороны Франклина
Д.Рузвельта, Сталин предпринял в религиозной сфере. За два месяца до
Тегеранской конференции Сталин официально отказался от своей
антирелигиозной политики. Ему было известно, что негативное отношение
Советского Союза к религии являлось постоянной проблемой для Рузвельта.
Президент знал, что это предоставляло широкие возможности врагам
Советского Союза в США (особенно католической церкви) для критики в
адрес советского строя, но это оскорбляло и его лично. Только наиболее
близкие к Рузвельту люди были осведомлены о его глубокой религиозности.
Рексфорд Тагуэлл, близкий друг Рузвельта и член "Мозгового треста"
(группы академиков) Колумбийского университета, который разработал
первые рекомендации для политического курса Рузвельта на посту
президента, вспоминал, что, когда Рузвельт задумывал что-то
организовать, создать или учредить, он просил всех своих коллег
присоединиться к нему в его молитве, когда он испрашивал божественного
благословения на то, что они собирались сделать. Спичрайтер президента
Роберт Шервуд считал, что "его религиозная вера была самой мощной и
самой загадочной силой, жившей в нём".
Рузвельт пользовался любой возможностью подчеркнуть необходимость
религиозной свободы в Советском Союзе. На следующий день после вторжения
Гитлера в СССР в июне 1941 года он уведомил Сталина, что американская
помощь и религиозная свобода идут рука об руку: "Свобода поклоняться
Богу, как диктует совесть, - это великое и фундаментальное право всех
народов. Для США любые принципы и доктрины коммунистической диктатуры
столь же нетерпимы и чужды, как принципы и доктрины нацистской
диктатуры. Никакое навязанное господство не может получить и не получит
никакой поддержки, никакого влияния в образе жизни или же в системе
правления со стороны американского народа".
Осенью 1941 года, когда германская армия подошла к Москве и Аверелл
Гарриман вместе с лордом Бивербруком, газетным магнатом и министром
снабжения Великобритании, собирался вылететь в Москву, чтобы согласовать
программу возможных американо-английских поставок в Советский Союз,
Рузвельт воспользовался этим случаем, чтобы вновь выступить в защиту
свободы вероисповедания в СССР. Сталин находился в безвыходной ситуации,
и Рузвельт знал, что более благоприятного момента ему может не
представиться. "Я считаю, что это реальная возможность для России - в
результате возникшего конфликта признать у себя свободу религии", -
писал Рузвельт в начале сентября 1941 года.
Он предпринял три шага. Во-первых, президент пригласил в Белый дом
Константина Уманского, советского посла в Вашингтоне, чтобы сообщить
ему, что будет чрезвычайно трудно утвердить в Конгрессе оказание помощи
России, которая ей, как он знал, крайне необходима, из-за сильной
враждебности Конгресса к СССР. Затем он предложил: "Если в ближайшие
несколько дней, не дожидаясь прибытия Гарримана в Москву, советское
руководство санкционирует освещение в средствах массовой информации
вопросов, касающихся свободы религии в стране, это могло бы иметь весьма
положительный просветительный эффект до поступления на рассмотрение
Конгресса законопроекта о ленд-лизе". Уманский согласился оказать помощь
в этом вопросе.
30 сентября 1941 года Рузвельт провёл пресс-конференцию, в ходе которой
он поручил журналистам ознакомиться со статьей 124 советской
Конституции, в которой говорилось о гарантиях свободы совести и свободы
вероисповедания, и опубликовать эту информацию. (После того как в прессе
эта информация была должным образом обнародована, заклятый враг
Рузвельта, Гамильтон Фиш, конгрессмен-республиканец от округа Рузвельта,
Гайд-парка, с сарказмом предложил президенту пригласить Сталина в Белый
дом, "чтобы он смог совершить обряд крещения в бассейне Белого дома")
Затем Рузвельт поручил Гарриману, уже готовому к отъезду в Москву,
поднять вопрос о свободе вероисповедания в ходе общения со Сталиным. Как
вспоминал Гарриман, "президент хотел, чтобы я убедил Сталина в том,
насколько важно ослабить ограничения в отношении религии. Рузвельт
проявлял обеспокоенность в связи с возможным противодействием со стороны
различных религиозных групп. Кроме того, он искренне хотел использовать
наше сотрудничество во время войны, чтобы повлиять на враждебное
отношение советского режима к религии". Гарриман поднял этот вопрос в
разговоре со Сталиным таким образом, чтобы ему стало понятно:
политическая ситуация и негативное общественное мнение США относительно
России изменятся к лучшему, если "Советы проявят готовность обеспечить
свободу вероисповедания не только на словах, но и на деле". Как
рассказывал Гарриман, когда он объяснил это, Сталин "кивнул головой, что
означало, как я понял, его готовность что-то сделать".
Гарриман поднял эту тему также в разговоре с Молотовым, который дал
знать, что он не верит в искренность Рузвельта. "Молотов откровенно
сообщил мне о том большом уважении, которое он и другие испытывают к
президенту. В какой-то момент он поинтересовался у меня, действительно
ли президент, такой умный, интеллигентный человек, так религиозен, как
кажется, или же это делается в политических целях", - вспоминал
Гарриман.
Реакция российской стороны была вполне объяснима. Уманский, возможно,
сообщил в Москву, что Рузвельт никогда не ходил на воскресные службы в
Национальный собор - епископальную церковь, которую президенты и сливки
общества из числа прихожан епископальной церкви в Вашингтоне традиционно
посещали во время службы (хотя иногда он посещал церковь Сент-Джонс на
Лафайет-сквер). Очевидно, Уманский не знал, что Рузвельт избегал
Национального собора, потому что он терпеть не мог председательствующего
в Вашингтоне епископа Джеймса Фримена.
Гарриман сумел добиться минимума. Соломон Лозовский, заместитель наркома
иностранных дел, выждал сутки с момента отъезда Гарримана из Москвы,
созвал пресс-конференцию и зачитал следующее заявление: "Общественность
Советского Союза с большим интересом узнала о заявлении президента
Рузвельта на пресс-конференции относительно свободы вероисповедания в
СССР. За всеми гражданами признаётся свобода вероисповедания и свобода
антирелигиозной пропаганды". Наряду с этим он отметил, что советское
государство "не вмешивается в вопросы религии", религия является "личным
делом". Лозовский завершил заявление предупреждением в адрес
руководителей Русской православной церкви, многие из которых всё ещё
сидели в тюрьме: "Свобода любой религии предполагает, что религия,
церковь или какая-либо община не будут использоваться для свержения
существующей и признанной в стране власти".
Единственной газетой в России, которая осветила это событие, были
"Московские новости", англоязычное издание, которое читали только
американцы. Газеты "Правда" и "Известия" проигнорировали комментарии
Лозовского. Рузвельт не был доволен, поскольку он ожидал большего. Как
вспоминал Гарриман, "он дал мне понять, что этого не было достаточно, и
отчитал. Он подверг критике мою неспособность добиться большего".
Через несколько недель, ознакомившись с последним проектом "Декларации
Организации Объединенных Наций", подготовленным Госдепартаментом,
который и должны были подписать 1 января 1942 года все страны,
находившиеся в состоянии войны, Рузвельт попросил Хэлла внести в
документ положение о свободе вероисповедания: "Я считаю, что Литвинов
будет вынужден с этим согласиться". Когда советский посол Литвинов,
только что заменивший Уманского, возразил против включения в текст
фразы, касавшейся религии, Рузвельт обыграл это выражение, изменив
"свободу вероисповедания" на "религиозную свободу". Эта правка, по
существу, незначительная и непринципиальная, позволила Литвинову, не
искажая истины, сообщить в Москву, что смог заставить Рузвельта изменить
документ и тем самым удовлетворить Сталина.
В ноябре 1942 года в антирелигиозной позиции советского правительства
обозначились первые перемены: митрополит Киевский [и Галицкий] Николай,
один из трёх митрополитов, которые руководили Русской православной
церковью, стал членом Чрезвычайной государственной комиссии по
установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков.
Теперь, за два месяца до Тегеранской конференции, Рузвельт добился
важных результатов и укрепил свои позиции.
4 сентября 1943 года, во второй половине дня, Сталин вызвал к себе на
"ближнюю дачу" в Кунцево Г.Карпова, председателя Совета по делам Русской
православной церкви при Совете Министров СССР, Георгия Маленкова и
Лаврентия Берию. Сталин объявил, что он решил немедленно восстановить
патриаршество, систему церковного управления во главе с патриархом,
которая была ликвидирована в 1925 году, и открыть на территории
Советского Союза церкви и семинарии. Позже в тот же вечер митрополиты
Сергий, Николай и Алексий были вызваны в Кремль, и Сталин сообщил им о
принятых судьбоносных решениях.
