На 16-й «Амурской осени» ретроспектива Виталия Мельникова, автора таких знаменитых картин, как «Старший сын», «Начальник Чукотки», «Царская охота», «Бедный, бедный Павел», «Агитбригада "Бей врага!"», «Поклонница», к тому же уроженца этих мест, вне всяких сомнений, взяла приз зрительских симпатий. После ВГИКа режиссер работал на «Леннаучфильме», с 1964 года - на «Ленфильме». В этом году ему исполнилось 90, и мы попросили мастера вспомнить о самых значительных событиях в его жизни.
- Виталий Вячеславович, вы уроженец Амурской области, которой в этом году исполняется 160 лет, помните ли что-то из раннего детства?
- Родился я в селе Мазанове на реке Зее, но поскольку отец мой был лесничим, наше семейство постоянно переезжало из одной глухомани в другую, и я совсем в малом возрасте оказался в Покровке, там, где сливаются Шилка и Аргунь. Вот эти места, на границе с Китаем, я хорошо помню и даже могу рассказать, как в пять лет чуть не утонул не то в Шилке, не то в Аргуни. Льдины уже неслись по реке, но одна, очень толстая и ноздреватая, лежала почти на берегу, и я взобрался на нее. Подпрыгнул и... погрузился по горло в рассыпающуюся груду ледяных иголок, и вдруг вся эта каша тронулась и поползла вниз, к реке. Барахтаясь, я оцепенел от холода и уже поддался потоку. И если бы не толстый кол, на который я наткнулся, к нему привязывали лодки, легко представить, чем бы все закончилось...
Из Покровки через год мы переехали в Благовещенск, в большой город, где были настоящие автомобили и двух-, трехэтажные дома. Родители воспитывали меня поочередно. Мама-учительница просвещала по части географии, а отец нажимал на политграмоту. Я уже тогда знал, что «граница у нас на замке», и, помимо японского и китайского консульств, в Благовещенске есть консульство государства Маньчжоу-го - кусок Китая, захваченный японцами. Однажды я заглянул через щелочку во двор японского консульства и увидел маленьких тоненьких японок, которые перекидывали через сетку мячик. Мы жили на Октябрьской улице в маленьком домике, и за воротами его кипела интересная жизнь. Проходили русские хозяйки с корзинами, на прямых длинных коромыслах несли всякую зелень китайцы, пролетали пролетки консулов или черный «фордик» НКВД. Вечером за нашим домом пели, именно пели - на болоте лягушки. На улице Ленина было два кинотеатра, и мы часто ходили в кино, в Благовещенске было голодно, а в «Мираже» продавались «коммерческие» пирожные без карточек!.. А дома у нас был «фотокор» на треноге, и, благодаря автоспуску, однажды мы сфотографировались втроем. Мне очень дорога эта фотография.
Свою «малую родину» - село Мазаново я увидел 70 лет спустя, благодаря «Амурской осени», пригласившей меня в 2003 году с «Бедным, бедным Павлом». Центр Благовещенска я не узнал, так он перестроен. А вот в частном секторе нашел и улицу Октябрьскую, и школу №4, и наш дом. Женщина, живущая в нем, вынесла «Домовую книгу», и я нашел в ней имена своих родителей. А в селе Мазаново мне показали дом, в котором я родился. И, удивительное дело, по говору, по каким-то неуловимым признакам я словно бы узнавал людей, среди которых вырос. Это, наверное, и есть родина, не какое-то конкретное место, а, скорее, самочувствие - мне здесь хорошо и комфортно, а почему - не знаю.
- Ваш отец был репрессирован, как это случилось?
- Самым обычным образом. Вначале до моего слуха долетали перешептывания родителей о том, что в каком-то «Амурзейлестресте» многих «взяли» неизвестно за что, мать ахала, а отец говорил, что это «очередной перегиб» и «недоразумение». А потом также «взяли» отца. Помню, я прибежал домой, а в нашей комнате орудовали двое в военных фуражках с малиновыми околышами. Они перетряхивали нашу одежду, читали отцовские письма и бумаги, бросали на пол книги. Соседи - понятые - дрожащими руками что-то подписывали. Отца увели, и я больше никогда его не видел.
Мать всю жизнь ждала его. Писала в десятки инстанций, и, в первую очередь, «дорогому Иосифу Виссарионовичу» с просьбой разобраться в «ужасном недоразумении», но все было тщетно. Официальный ответ из омского архива мы получили только в начале 80-х. В нем сообщалось, что Мельников Вячеслав Владимирович приговорен за контрреволюционную деятельность к высшей мере наказания. Прилагалась и медицинская справка, мол, Мельников В.В. умер по причине... расстрела. В конверте была еще одна бумажка. Нас извещали, что амурская прокуратура повторно рассмотрела дело гр. Мельникова В.В., оправдала его за отсутствием состава преступления, и потому он посмертно реабилитирован. Таким образом, мы с советской властью оказались в полном бумажном расчете.
От отца нам пришла только одна весточка - через сокамерника, военного летчика, которого выпустили, он передал, чтобы мы уезжали к деду в Омск, дабы не быть разлученными. Деда Данилу, тридцать лет назад воевавшего в Манчжурии, вскорости тоже арестовали «за сотрудничество с адмиралом Колчаком», припаяв десять лет «без права переписки». Мы тогда еще не знали, что на языке «малиновых» это означает расстрел. Нам оставалось ехать куда глаза глядят, и мы поехали в сторону Остяко-Вогульска (будущий Ханты-Мансийск. - Ред.), где жила двоюродная сестра матери. Определили нас в глухую деревеньку Цынгалинские Юрты. Там я учился в школе. Летом мы направились с матерью на пароходе в Москву, добиваться приема у Калинина, но где-то под Тобольском радиола голосом Молотова объявила, что началась война...
- Фильм «Агитбригада "Бей врага!"» снят по вашим мемуарам, расскажите, пожалуйста, о прототипах героев, и прежде всего Никанора Калинкина, как вам понравилась работа Виктора Сухорукова?
- Фильм этот, можно сказать, снят с натуры. В нашей школе в Цынгалах сложилась творческая группа, которая давала настоящие концерты. Наши старания, видимо, оценили, и однажды нам объявили, что в районе решено создать агитбригаду, чтобы воодушевлять население и тем самым помогать фронту. Плыть мы должны были вниз по Иртышу, от селения к селению, и давать концерты. Моя задача была крутить ручку электростартера, чтобы можно было показывать кино. Ну, а дальше вы все знаете. Агитбригаду мы назвали «Бей врага!», фронтовик Федор Иванович, которого сыграл Виктор Сухоруков, стал центром нашей команды, а наши концерты и приключения в деревне Слушке, спецпоселке Урманном у молокан, в селе Реполово, райцентре Самарово и на рыбацких станах стали теми мемуарами, которые легли в основу сценария фильма «Агитбригада "Бей врага!"»
- Известно, что у вас есть сценарий продолжения «Агитбригады», как обстоит дело с продвижением его к съемкам?
- Сценарий называется «Кино для вождя». Это история о том, как в 1950 году меня, студента ВГИКа, направили ассистентом-практикантом в съёмочную группу режиссёра Владимира Шнейдерова. Кстати, благодаря именно ему в своё время появилась программа «Клуб кинопутешествий». А тогда из-за «иностранных связей» Шнейдерову запретили снимать художественное кино. Фильм, на съёмки которого я попал, был видовой короткометражкой с рассветами, закатами и заповедной флорой. Для Шнейдерова это была возможность тихо отсидеться в «джунглях» под Астраханью... 50-е - странное время. В них смешалось всё: и Победа, и инвалиды войны, и Запад, проникший в страну вместе с пленными. Студентом я попал на кирпичный завод и услышал, как пленные немцы смеются над словом «колхоз». Тогда я впервые задумался: может, в нашем устройстве не всё так хорошо, как говорят?..
Сценарий мы несколько раз подавали на конкурсы Минкульта и Фонда кино. Все его хвалят, но денег не дают.
- Что вас подвигло ехать учиться во ВГИК?
- Победу мы встретили в большом селе Самарове. Там я окончил среднюю школу, между прочим, с золотой медалью, но поскольку медаль изготовить не успели, их только что учредили, мне выдали аттестат зрелости, каллиграфически исполненный на обороте этикетки «Муксун в томате». Изучив «Справочник для поступающих», после длительных раздумий я остановился на ВГИКе. Представление о кинематографе у меня было смутное и ограничивалось светлыми воспоминаниями об «агитбригаде». Я решил стать директором кинокартины, потому что его фамилия в фильмах всегда написана крупными буквами.
Прежде чем добраться до Москвы, пережил массу мытарств. Даже учился на факультете «менделеевки» № 138, выпускающем специалистов по отравляющим веществам. Великую роль при моем поступлении во ВГИК сыграл «Муксун в томате» на аттестате и мое Временное удостоверение вместо паспорта. Директор В.Н. Головня представил меня с этими «документами» пред очи комиссии, в которой главными были заграничного облика господин, куривший благоухающую сигару, и некто лобастенький. Они изучили мои бумаги и попросили пересказать какой-нибудь фильм. Когда я дошел до второй части «Боевого киносборника №6», который крутил на последних концертах «агитбригады» и знал наизусть, «шикарный» взволнованно сказал - «Довольно!»
На следующее утро директор объявил мне, что я принят на режиссерский факультет. Я узнал, что «лобастенький» был Сергей Михайлович Эйзенштейн, а «шикарный» - Сергей Юткевич, режиссер того самого киносборника, и это он набирал новый курс для своей мастерской. Юткевич был очень занят и пообещал бросить нас, как щенков в воду. «Будете барахтаться, пока чему-нибудь не научитесь. Возможно, кто-то утонет, но кто-то и выплывет». Теорию и практику монтажа преподавал сам Эйзенштейн, он тоже был вечно занят и переговаривался со студентами на ходу. Сергей Михайлович завершал «Ивана Грозного», руководил собственной мастерской и читал лекции на многочисленных курсах. Вернее, не читал, а просто беседовал. От «вечных» вопросов он отшучивался и смешно рассказывал что-нибудь между прочим, но очень к месту.
Так, незабываем его рассказ о том, как из-за чрезмерной увлеченности собой опростоволосился на съемках «Броненосца "Потемкина"» Григорий Александров. Ему предстояло снять эффектный залп из всех орудий Черноморской эскадры, которая появлялась на рейде. Все камеры готовились зафиксировать редкие и дорогостоящие кадры. Естественно, один дубль. Александров, весь в белом, в модных темных окулярах, с режиссерским рупором появился на балконе и, весело рассказав, как он отдаст приказ Черноморскому флоту, взмахнул платочком. Грянул неповторимый залп. Вот только подать сигнал для включения кинокамер Александров забыл...
Эйзенштейн был в наших глазах олицетворением порядочности, примером достойного служения профессиональному долгу. Никогда не забуду, как на его похоронах в Доме кино, куда не явились кинознаменитости, и министр Большаков говорил о «допущенных ошибках», в разгар речи быстро вошел Николай Черкасов и встал перед Эйзенштейном на колени...
- Поставлен ли памятник «Начальнику Чукотки», и в чем, по-вашему, феномен этого фильма? Возможно ли было снять его сегодня?
- Комедия «Начальник Чукотки» появилась у меня в пору, когда полоса везения на «Ленфильме» закончилась, но картина сама стала счастливой случайностью. Заявку на историко-революционный фильм про «беззаветного борца за народное дело, который не щадя сил, защищал угнетенный чукотский народ от империалистов» мы с Витей Рабиновичем сочинили по газетной заметке. Еще бы, комиссар Алексей Бычков в 20-х годах первым стал собирать пошлину с американских купцов, скупавших пушнину на Чукотке. Собрал крупную сумму, но из-за «белого» переворота вынужден был бежать на Аляску, потом проник в Калифорнию и, обогнув земной шар, добрался до Советской России, где вручил валюту властям. Заявку одобрили, кино про Гражданскую войну в Заполярье еще не было.
Стояла «оттепель», и к некоторым «святым» понятиям и расхожим представлениям люди 60-х стали относиться с иронией. Появились анекдоты про Чапаева, запели частушки про Берию, народ распоясывался. И наша история про отважного комиссара, обрастая подробностями, становилась весьма актуальной. Снимали мы на Кольском полуострове и в Крыму, чукчи очень нам помогали. Но когда фильм вышел в прокат, много неприятностей принесло разгромное письмо из Магаданского обкома. Но потом картину наградили комсомольской премией «Алая гвоздика», и отзывы сразу сменились на хвалебные.
Не думаю, что подобный фильм можно было бы снять сегодня. А идея с памятником герою фильма в бухте Провидения, где поначалу мы искали натуру, видимо, так и останется красивой фантазией, все упирается в финансирование.
- Не меньшего успеха у зрителей удостоилась и ваша «царская» трилогия - «Царская охота», «Царевич Алексей» и «Бедный, бедный Павел» - правда ли, что питерским режиссерам невозможно пройти мимо «царской» темы?
- А вы как думаете, дворцы, музеи, сам облик Питера - это универсальная декорация. И когда я в конце 80-х предложил в Останкино снять серию фильмов, посвященных российской истории, на ТВ воодушевились, но потом побоялись «неуместных параллелей» и «аллюзий». Тем не менее одним морозным московским днем я явился в Госкино к новому главному редактору Армену Медведеву. К моему удивлению, он поддержал наш план касательно исторических фильмов. Предложил сделать пилотный фильм, вокруг которого, в случае удачи, «можно будет наращивать фильмы-продолжения, как солевые кристаллы». В качестве первого «кристалла» мы взяли «Царскую охоту» Леонида Зорина - борьба Екатерины Великой за власть и похищение графом Алексеем Орловым возможной претендентки на трон княжны Таракановой. Подумали и по поводу соседствующих «кристаллов» - экранизации романа Мережковского «Петр и Алексей» и его же пьесы «Бедный Павел». Замаячил проект трилогии «Империя. Восемнадцатый век».
Вместе со съемочной группой мы освоили этот проект, несмотря на то, что в 90-х на экранах появлялись, в основном, фильмы о благородных бандитах и романтичных проститутках. Удивительно, что нашу затею с «Царской охотой» поддержали в Риме и Праге, снимали мы также в Крыму и Ленинграде. В главных ролях, вы помните, Анна Самохина и Николай Еременко-младший. Особенно я был счастлив, что смог предложить роль Екатерины II Светлане Крючковой, дело в том, что лет за десять до этого я дал ей такое обещание. Когда я стал заговаривать о «Царевиче Алексее», на меня смотрели как на помешанного, но мне казалось, что во времена исторических потрясений как раз и следует напоминать о прошлом. Дело с трилогией медленно, но двигалось, в перерывах между «кристаллами» я снял «Чичу», «Последнее дело Вареного» и «Луной был полон сад».
Когда приступил к работе над «Бедным Павлом», у меня был антипод Павла граф Пален - Янковский, а самого Павла не было. Олега Борисова, с которым обсуждали проект, к тому времени не стало. Конечно, я знал Сухорукова по его работам в кино, но сомневался. Личное знакомство эти сомнения рассеяло. Передо мной был тонкий, думающий человек, прекрасно сознающий меру ответственности. Виктор оказался еще и преданным делу сотоварищем, что немаловажно в такой работе.
- Вы как-то сказали, что больше всего любите те свои фильмы, которым несправедливо досталось - восемь лет пролежал на полке «Отпуск в сентябре» по «Утиной охоте» Вампилова, в чем, по-вашему, актуальность героев этого драматурга, и почему Зилов не дает покоя современным кинематографистам?
- На волне успеха вампиловского «Старшего сына» я задумался о съемках «Утиной охоты». «Старший сын» для меня - романтическая история о людях, способных жить, сохраняя надежду на лучшее, «Утиная охота», конечно, о другом. И, когда я, увенчанный лаврами Пражского фестиваля, предложил в Останкино ее экранизацию, наступило молчание, как будто прозвучало что-то неприличное. Оказалось, что пьеса «не рекомендована» к постановке. Конечно, кому понравится циник и скандалист Зилов, наследник вереницы литературных героев, «лишних людей», не сумевших себя реализовать в жизни, сомневающихся в себе и во всем? Такая фигура выглядит протестной, даже бунтарской. В тот же день в Госкино мне предложили снимать гоголевскую «Женитьбу».
Но сказать, что жизнь непредсказуема - общее место, через год меня вновь пригласили на Пражский фестиваль, уже в качестве гостя, и на фестивальном плавании по Влтаве я встретил товарища Кузакова, который год назад был главой нашей группы. Тогда же критик, ездившая вместе с нами, открыла мне тайну, почему Кузакова принимали с царскими почестями. Был он побочным сыном товарища Сталина - от сибирской крестьянки времен его давней ссылки. Официально признан не был, но занимал в Москве достойные госпосты, был фигурой влиятельной и могущественной. И когда Кузаков поинтересовался моими планами, я все ему выложил про «Утиную охоту». И в отношении моего предложения все загадочно переменилось. Мне разрешили съемки, но, несмотря на то, что я нейтрально назвал картину - «Отпуск в сентябре», это ей не помогло. Она залегла на полку на восемь лет.
- По удельному весу «звездности» актеров ваши фильмы трудно переиграть, какой секрет вам известен, чтобы ладить с таким количеством звезд? Любите ли устраивать кинопробы?
- Актерские смотрины - процедура сложная и тягостная, потому что постоянно приходится отказывать и боишься ошибиться. Как ни стараешься расположить артиста, а напряжение и скованность остаются. Любое твое слово, реакция воспринимаются как сигнал «да» или «нет». Даже очень талантливые в таком состоянии скованны. Одним хочется выглядеть поумнее, другим - покрасивее, а третьи начинают себя вести странновато. Так, на кинопробах к кинофильму «Семь невест ефрейтора Збруева» молоденькая выпускница ВГИКа вдруг начала расхваливать своих однокурсниц - «Вы посмотрите Машу! А Надю еще не видели?» Вечером, просматривая блокнот, я не обнаружил ее фамилии. Пришлось звонить ассистенткам. «Да это Лена Соловей, только она на такое способна», - сказали мне. Вызвал ее повторно, и она замечательно сыграла зануду-медсестру.
- Преданы ли кино ваши дети и внуки?
- С кино связана почти вся семья. Дочь работает на «Ленфильме», продюсер кино, несколько фильмов мы с ней делали вместе. Внук тоже на «Ленфильме», работает в пресс-службе, а внучка защитила диссертацию во ВГИКе, изучает японскую документалистику. Так что жизнь и кино (книга Виталия Мельникова называется «Жизнь, кино». - Ред.) продолжаются!
Беседу вела Нина Катаева
Благовещенск - Москва
_1.jpg)
