«Сложно жить летучей кошке: / Натянули провода. / Промахнёшься хоть немножко - / И калека навсегда! / Развели тоску такую, / Понавешали тряпьё... / Но лечу! Кто не рискует - / Тот шампанское не пьёт! / Виражи кручу я лихо, / Лучшим асам нос утру. / Догоняю воробьиху, / Хоть и в рот их не беру. <...> / Сколько рыжих, сколько серых / Стонет от моей красы! / Там такие кавалеры - / Со спины видны усы! / Март-апрель... Наверно, в мае / Буду нянчить я котят. / Ни за что не отвечаю, / Если тоже полетят!».
Трудно поверить, что эти веселые, озорные стихи были написаны в тюрьме киевского КГБ, где автор, 28-летняя женщина, ожидала приговора суда по абсурдному обвинению, уже имея все основания полагать, что приговор будет неправедным и жестоким. Известный поэт и прозаик, а в советские годы - узница лагерей Ирина Ратушинская отошла ко Господу 5 июля нынешнего года.
Хотя
Ратушинская писала и прозу, все-таки главным делом ее жизни были стихи,
и нет сомнений, что они займут достойное место в истории русской
поэзии. Две важнейшие темы своего поэтического творчества она обозначила
так - Бог и Родина.
Это вовсе не значит, что ее стихи - преимущественно религиозной тематики. Только люди, мягко говоря, не очень сведущие в поэзии, полагают, что если вставлять имя Божие в каждую строфу (нарушая, между прочим, тем самым третью заповедь), то строки от этого обретут метафизическое измерение. Не обретут. А в стихах настоящих поэтов это измерение возникает органично, о чем бы поэт ни говорил - о смысле жизни, о природе, о любви или дружбе. Стихи могут быть пронизаны благодарностью Всевышнему за чудо бытия, или мучительным скепсисом в духе Экклезиаста, или звучать криком отчаяния богооставленности. Но по большому счету подлинная лирика - это всегда разговор с Богом, о чем неоднократно писали и сами поэты.
Свой «разговор с Богом», тогда еще не поэтический, а для начала - мировоззренческий Ратушинская начала в девять лет. В школе проводили атеистическую беседу. «Мы сидим, и завуч школы говорит, что Бога нет и только глупые старые бабки верят в Бога. Тут выходят какие-то комсомольцы и поют бодрые частушки и издевки насчет старых бабок. А я к старикам очень хорошо относилась, у нас бабки и дедки - это поколение воевавших. Да как они смеют вообще!.. Потом опять выступает завуч, за ним - наша учительница. И все они говорят про Бога с какой-то злобой!.. Я думаю: ну хорошо, русалок нет - нам что, после уроков примутся внушать, что русалок нет? <...> Что-то тут не так... Против Бога они явно что-то имеют! Кроме того, если пионервожатая, учителя, завуч - все они - на Него Одного, то по логике хорошего, правильного одесского двора я - на Его стороне! Потому что все на одного - нечестно! И вообще - домой хочется, чего они к нам прицепились!» [1]. И девочка мысленно попросила Бога сделать так, чтобы всё это прекратилось. Практически сразу - редчайшее явление в Одессе - повалил настолько густой снег, что детей отпустили домой: через полчаса по городу было уже не проехать.
Религиозного воспитания в семье Ирина не получила, хотя среди бабушек и дедушек были и православные, и католики (Ратушинская из семьи обрусевших польских дворян). Но родители, принадлежавшие к напуганному Сталиным поколению, против такого воспитания возражали. Тем не менее Ирина в младенчестве была крещена по католическому обряду, ее носили причащаться в костел. Уже взрослой она по собственному выбору через чин присоединения приняла Православие.
По-настоящему она пришла к вере в 23 года, причем практически одновременно с тем, кому суждено было стать ее возлюбленным, мужем, единомышленником и ближайшим сподвижником. Как и Ирина, Игорь Геращенко тоже окончил физический факультет университета, только она одесского, а он - киевского. Ратушинская вспоминала: «...мне, как и многим из моего поколения, еще предстояло найти Бога, как-то выйти с Ним на контакт. Но когда я, наконец, дорвалась и прочитала Библию, Евангелие, то поняла, что уже нашла Его через книги. А книги-то в основном были русской классикой. То есть - душу мою спасали православные авторы. ...Эпиграф к "Капитанской дочке" - "береги честь смолоду" - стал чем-то вроде девиза. <...> Потом мой друг и будущий муж тоже пришел к Богу, хотя и другим путем - изучая второй закон термодинамики. Он, физик, размышляя над этим фундаментальным законом природы, пришел к убеждению о существовании Творца» [2].
Они обвенчались на Антиохийском подворье в Москве в ноябре 1979 года. В 1981 году молодые супруги вместе написали протест по поводу незаконной ссылки академика Сахарова, подписав его своими полными именами с указанием адреса. В самиздате их письмо подписали еще тысячи человек. Вскоре Игоря уволили. Ирина, не имея киевской прописки, официально работать не могла, и ее муж, владея несколькими рабочими специальностями, трудился слесарем, подрабатывал ремонтом квартир. Обоих поодиночке вызывали в КГБ и угрожали арестом, настойчиво предлагая прекратить правозащитную деятельность. От Ратушинской к тому же требовали обещания перестать писать стихи.
В том же 1981 году супруги приняли участие в московской демонстрации в защиту прав человека, традиционно проходившей 10 декабря в 18 часов на Пушкинской площади. Желающие собирались там и некоторое время молча стояли, сняв шапки. За такое безобразное поведение их хватала милиция и развозила по кутузкам на 10 суток, дабы впредь никто не смел сомневаться в том, что права человека в СССР соблюдаются неукоснительно. (Свои 10 суток Ратушинская описала в самиздатском журнале «СМОТ» - «Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся».) [3] Игоря отвезли куда-то за город, Ирину - в спецприемник при Бутырской тюрьме.
Бутырские воробьи
Вот и снег загрустил.
Отпусти обессиленный разум -
Да покурим-ка в форточку,
Пустим на волю хоть дым...
Прилетит воробей
И посмотрит взыскательным глазом:
- Поделись сухарём!
И по-честному делишься с ним.
Воробьи, они знают,
К кому обращаться за хлебом.
Пусть на окнах двойная решётка -
Лишь крохе пройти.
Что за дело для них,
Был ли ты под судом или не был!
Накормил - так и прав.
Настоящий Судья впереди.
Воробья не сманить -
Ни к чему доброта и таланты:
Он не станет стучать
В городское двойное стекло.
Чтобы птиц понимать -
Нужно просто побыть арестантом.
А раз делишься хлебом,
То, значит, и время пришло.
Время пришло в сентябре 1982-го: Ратушинскую арестовали и судили с беспрецедентным даже по тем временам обвинением: «За антисоветскую агитацию и пропаганду в стихотворной форме». Были у власти к ней и другие претензии (хранение самиздата, участие в протестных акциях), но именно пять нигде не опубликованных машинописных стихотворений стали первыми пятью пунктами приговора. По ним она получила максимальный срок по статье 62 УК УССР - 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки (в УК РСФСР аналогичная статья - 70‑я). Поистине, советская власть умела ценить поэзию. Вот один из пунктов: «...изготовила на принадлежащей ей пишущей машинке "ОптимаЭлектрик" не менее 10 экземпляров документа в стихотворной форме под названием "Письмо в 21-й год". В этом так называемом стихотворении клеветнически называла нашу страну "жестокой", где будто бы "гибнет поэзия", а поэты подвергаются преследованиям» [4].
Письмо в 21-й год
Николаю Гумилёву
Оставь по эту сторону земли
Посмертный суд и приговор неправый.
Тебя стократ корнями оплели
Жестокой родины забывчивые травы.
Из той земли, которой больше нет,
Которая с одной собой боролась,
Из омута российских смут и бед -
Я различаю твой спокойный голос.
Мне время - полночь - чётко бьёт в висок.
Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!
В твоей России больше нету строк -
Но есть язык свинцовых многоточий.
Тебе ль не знать?
Так научи меня
В отчаяньи последней баррикады,
Когда уже хрипят:
- Огня, огня! -
Понять, простить - но не принять пощады!
И пусть обрядно кружится трава -
Она привыкла, ей труда немного.
Но, может, мне тогда придут слова,
С которыми я стану перед Богом.
Последние строки - реминисценция из стихотворения Гумилева «Мои читатели»: «И, представ пред ликом Бога / С простыми и мудрыми словами, / Ждать спокойно Его суда». Но мотив ответа перед Всевышним за всё, содеянное в этой жизни, - постоянный и вполне самостоятельный в поэзии Ратушинской.
Ее
арест и драконовский приговор были, конечно, настоящим произволом.
(Позднее она говорила интервьюерам: «Я не была членом никакой
политической организации. Я просто была гражданкой своей страны».) От
нее так и не добились ни признательных показаний на следствии, ни
раскаяния, ни прошения о помиловании. Она действительно с самых юных лет
была просто гражданкой своей страны - не в юридическом, а в другом,
высшем смысле. Уже после двух лет лагерей Ратушинская писала:
...Я ещё летала во сне, и мороз по коже
Проходил от мысли, что скоро и мне пора.
Но уже прозвучало: «Если не я, то кто же?»
Так давно прозвучало -
Мне было не выбирать!
Потому что стыдно весь век за чаями спорить,
Потому что погибли лучшие всей земли!
Помолитесь, отец Александр, за ушедших в море,
И ещё за землю,
С которой они ушли.
Тема молитвы - тоже сквозная в поэзии Ратушинской. В стихотворении «Господи, как он там? Присмотри за ним, / Чтоб с ума не сошел в пустом закутке квартиры» - боль о муже, которому на воле тоже приходилось несладко. Много лет спустя на вопрос журналистки, какое чувство в лагерный период было самым тяжелым, Ратушинская ответила: «Тревога за Игоря. Меня его жизнью постоянно шантажировали. "Ну что, Ирина Борисовна, будем говорить? А то с вашим мужем всякое может случиться..."» [5]. Завершается стихотворение-молитва словами:
А когда мы вместе встанем пред Тобой,
Ни о чём не прося -
что больше, когда мы рядом? -
Ни клинком не разнять,
ни архангельскою трубой! -
Мы ответим Тебе, не опуская взгляда.
В другом стихотворении, написанном уже после освобождения, поэт свидетельствует о действенности искренней, горячей молитвы за ближнего:
Верьте мне, так бывало часто:
В одиночке, в зимней ночи -
Вдруг охватит теплом и счастьем,
И струна любви прозвучит.
И тогда я бессонно знаю,
Прислонясь к ледяной стене:
Вот сейчас меня вспоминают,
Просят Господа обо мне...
Отдельная тема - такое значимое для христианина (ибо завещано Самим Господом Иисусом Христом) и такое трудноисполнимое действие, как молитва за врагов. В стихах эта тема звучит лишь косвенно (например, в стихотворении «Их пророки обратятся в ветер...»), но, отвечая на вопросы интервьюеров, Ратушинская обращалась к ней неоднократно: «...я там очень хорошо поняла, почему нельзя ненавидеть врагов. Если ненавидеть в зоне того, кто над тобой издевается, ты в этой ненависти захлебнешься...». На вопрос, приходилось ли молиться за следователей, отвечала: «Постоянно. Ну да, этот следователь выполняет задание, он уже не может остановиться, потому что попал в машину, а там не соскочишь. И меньше всего я хотела бы поменяться с ним местами. Но при этом это человек, он же образ Божий носит. Следователю я говорила "здравствуйте" и "до свидания" - потому что это приличествует каждому человеческому существу. Между этим в протоколе допроса было: "Ответа не последовало". Правда, всё это не мешало издеваться надо мной в другое время. Например, раз в неделю в душ выводят - ну что стоит, чтобы туда зашла толпа гогочущих офицеров... Но, знаете, я видела, что многим из них всё это не нравится. <...> Я понимала, что они подневольнее, чем я. Я уйду из этой тюрьмы - или меня отпустят, или я умру, а им там еще работать, и работать, и работать... У меня срок меньше, чем у них» [6].
Святой Георгий
Ах как много драконов на свете!
Что с того, что один убит?
Бьётся-бьётся в кольчугу ветер,
Брызжет облако из-под копыт.
А внизу - города, народы
И - квадратиками - поля.
Там веками ищут свободы,
Только ей не гнездо - земля.
Только там она - редкой гостьей:
Осенит - и махнёт крылом.
Плачут матери на погосте:
- Что ж вы, мальчики, напролом
Шли? На жизнь и смерть присягали?
Не спускали своих знамён?
Полегли - без крестов и регалий,
А над нами снова - дракон!
И откуда столько берётся?
И куда ж ты смотришь, святой?
И солдаты, и полководцы -
На земной груди на крутой
Спят. Их видно оттуда, сверху?
Спят. Над ними свет голубой.
И на утреннюю поверку
Не поднять их простой трубой.
Что ж ты смотришь, святой Георгий?
И Георгий берёт копьё.
Над землёю - родной и горькой -
Красным заревом бой встаёт.
Но так много в мире драконов,
Много битв и ночных погонь!
И опять - упрямо, бессонно -
Скачет небом крылатый конь.
1987, Бруэрн
Чтобы понять, в каких условиях и за кого приходилось молиться, надо прочитать книгу ее воспоминаний о лагере «Серый - цвет надежды». Ратушинская описывает жизнь так называемой Малой зоны - локального участка одного из мордовских лагерей. Женщин-политзаключенных было немало и в других лагерях, но там они сидели вместе с уголовницами (так отбывали свои сроки, например, писательница Юлия Вознесенская или Татьяна Щипкова - лингвист, переводчик, преподаватель французского языка). В Малой же зоне содержали только нескольких «особо опасных политических преступниц», к которым сопричли и Ратушинскую.
«Серый - цвет надежды» - это повествование о том, как люди сохраняли живую душу и человеческую солидарность в нечеловеческих условиях голода и холода, бессмысленных издевательств тюремщиков. Немалую часть своего срока Ратушинская провела в штрафном изоляторе - ШИЗО. Туда могли отправить за что угодно, а сиделось там так: «...карцер - это голод, это пайка блокадного Ленинграда и к тому же замораживание: раздевают, выдают холщовый балахон, у которого рукава три четверти и "бальное декольте". Камера - не отапливаемая принципиально, если снаружи минус сорок, то какая температура в помещении - можете представить. Пятнадцать суток пытаешься бегать по крошечному закутку, чтобы не обледенеть, потом падаешь в бессилии, теряешь сознание и сутки долеживаешь без сознания. Понятно, что при этом происходит с женским организмом, а если еще и дистрофия? А у нас у всех была третья степень дистрофии - то есть кожа слезала. <...> После этого приходит радостный прокурор и говорит: "Что ж вы с собой делаете? Ведь ни у кого из вас не будет детей!"» [7]. Потом в Англии Ратушинская перенесла шесть операций под общим наркозом, чтобы вернулась возможность стать матерью. Молитва за врагов, совершаемая в таких условиях, стоит, наверное, большего, чем молитва за нахамившую попутчицу по маршрутке.
Родина - вторая важнейшая тема творчества Ратушинской. В ранний период это непростые отношения любви-ненависти, сродни лермонтовской «странной любви» к Отчизне, перемежающейся с гневными инвективами в ее адрес. Такой «лермонтовской» горечью проникнуто стихотворение 1977 года «Ненавистная моя родина...» (первый пункт приговора). И если другие стихи можно цитировать фрагментарно, то данное - только полностью, ибо любое вырывание строк из контекста станет искажением авторской мысли:
Ненавистная моя родина!
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло
На юродивых,
На холопов и палачей!
Как плодила ты верноподданных,
Как усердна была, губя
Тех - некупленных
и непроданных,
Обречённых любить тебя!
Нет вины на твоих испуганных -
Что ж молчат твои соловьи?
Отчего на крестах поруганных
Застывают слёзы твои?
Как мне снятся твои распятые!
Как мне скоро по их пути
За тебя -
родную, проклятую -
На такую же смерть идти!
Самой страшной твоей дорогою -
Гранью ненависти
и любви -
Oпозоренная, убогая,
Мать и мачеха, благослови!
Та же любовь пополам с горечью - в более позднем стихотворении:
Мы дышали стихами свободы,
Мы друзьям оставались верны,
Нас крестили холодные воды
Отвергающей Бога страны...
Завершается оно образом скорбной музы, идущей по России, и молитвой поэта: «Озари ей дорогу, Господь!». И своего рода синтезом двух важнейших тем поэзии Ратушинской стало пронзительное стихотворение, созданное в лагере (1983):
Помню брошенный храм под Москвою:
Двери настежь, и купол разбит.
И, Дитя заслоняя рукою,
Богородица тихо скорбит -
Что у Мальчика ножки босые,
А опять впереди холода,
Что так страшно по снегу России -
Навсегда - неизвестно куда -
Отпускать темноглазое Чадо,
Чтоб и в этом народе - распять...
- Не бросайте каменья, не надо!
Неужели опять и опять -
За любовь, за спасенье и чудо,
За открытый бестрепетный взгляд -
Здесь найдётся российский Иуда,
Повторится российский Пилат?
А у нас, у вошедших, - ни крика,
Ни дыхания - горло свело:
По Её материнскому лику
Процарапаны битым стеклом
Матерщины корявые буквы!
И Младенец глядит, как в расстрел:
- Ожидайте, Я скоро приду к вам!
В вашем северном декабре
Обожжёт Мне лицо, но кровавый
Русский путь Я пройду до конца,
Но спрошу вас - из силы и славы:
Что вы сделали с домом Отца?
И стоим перед Ним изваянно,
По подобию сотворены,
И стучит нам в виски, окаянным,
Ощущение общей вины.
Сколько нам - на крестах и на плахах -
Сквозь пожар материнских тревог -
Очищать от позора и праха
В нас поруганный образ Его?
Сколько нам отмывать эту землю
От насилья и ото лжи?
Внемлешь, Господи? Если внемлешь,
Дай нам силы, чтоб ей служить.
Ратушинскую освободили первой из советских политзэков после многочисленных выступлений мировой общественности - религиозных деятелей и организаций, известных политиков. Особую роль сыграло заступничество тогдашнего президента США Рональда Рейгана. Впоследствии Ратушинская и Геращенко встречались с американским президентом. Рейган предложил им гражданство США. Игорь Геращенко вспоминает: «Он сказал, что если мы принимаем его предложение, то из его кабинета мы сразу выйдем американскими гражданами. Никаких заморочек вроде клятвы и прочего не будет - президент это может» [8]. Они отказались: коммунизм - явление временное, а Россия - постоянное, это Родина, без которой они себя не мыслят. Рейган понял и не обиделся.
Книги
Ратушинской были изданы в 18 странах, «Серый - цвет надежды» в США был
признан лучшей религиозной книгой года, британский книжный клуб включил
ее в число 30 книг, ежегодно вручаемых королеве. Журналисты рвались
получить у Ратушинской интервью, она соглашалась только с оговоркой -
чтобы в ходе беседы прозвучало не менее двух-трех имен советских
политзаключенных. Свою славу она использовала для помощи им - ее
освободили первой, но многие еще оставались узниками: так, через три
недели после ее освобождения умер известный диссидент Анатолий Марченко,
проголодав перед этим в карцере 117 суток. О необходимости помощи этим
людям Ратушинская говорила в интервью и на многочисленных встречах с
читателями. Последние советские политзаключенные были освобождены в 1991
году. Как сказала Ратушинская позднее в одном интервью: «С этого
момента я стала активно сворачивать свою мирскую славу, которая мне
порядком надоела». На недоуменный вопрос: «Надоела? Многие к ней рвутся
всю жизнь...» - ответила: «У каждого свои погремушки. Я этого не просила и
не искала» [9].
В Англии, где они поселились, Ратушинская и Геращенко стали духовными чадами митрополита Антония Сурожского, он же крестил их сыновей-близнецов. Когда детям пришла пора идти в школу, семья решила вернуться в Россию. Владыка благословил их на это, сказав: «Если бы не возраст мой и если бы не то, что я служу, где приказали, я бы сам сейчас в России был! Конечно, благословляю!.. Конечно, в Россию!.. И понимаю, что будет трудно...» [10]. На дворе был 1998 год - время сразу после дефолта.
Пришлось действительно нелегко. Фирмы, приглашавшие Игоря на работу, во время дефолта обанкротились. Работу по специальности он нашел, но позднее, а первое время оба супруга писали телесценарии. Сама Ратушинская говорила: «...когда я возвращалась, я знала, что меня не будут издавать. Потому что тут я уже не угодила либералам. Мне с ними не по пути было, это я еще на Западе поняла» [11]. С «либеральной цензурой» Ратушинской пришлось столкнуться и тогда, когда она и еще несколько бывших политзаключенных написали в 2003 году письмо-протест по поводу кощунственной выставки «Осторожно, религия!» в Сахаровском центре. «Вот только с публикацией возникли проблемы: либеральная цензура была на страже. Всего в одной газете удалось опубликовать», - вспоминала Ирина Борисовна [12].
Письмо домой
Есть на свете края, что вбирают глаза,
Есть такие до грусти красивые страны!
И вечерние горы - на все голоса,
И открытые всем скоростям автострады.
Сладок яблочный запах иных языков,
И доверчивы реки, где пляшут форели.
Далеко-далеко
От родных и врагов
По нерусским домам нас друзья отогрели.
К нам чужбина добра, да не в ней нам лежать:
Нам другую судьбу пригвоздили к ладони.
И дорожную обувь
Шнуруем опять,
Хоть и знаем, что больше не будет погони.
Только как позабыть свою землю в беде,
Раз по-русски крестили, когда провожали?
Мы когда-нибудь скажем
На Страшном Суде,
Что исполнили всё, в чём клялись на вокзале.
Мы с другого плацдарма - всё в том же бою,
Мы тут губы кровяним о ту же свободу!
Пусть не мы отмеряем дорогу свою -
Дай нам Боже успеть -
От заката к восходу.
1987, Милан
Либеральная цензура действительно была на страже: слишком «нетипичными диссидентами» были Ратушинская и Геращенко. В том же интервью на вопрос журналиста «Ведь Вы с Вашей биографией вполне могли бы стать <...> медиафигурой. По крайней мере, как Людмила Алексеева» - ответила: «Тогда я должна была бы и вести себя, как Людмила Алексеева, правда же? А разница между нами в том, что я принципиально не согласна работать против России. Понимаете, одно дело - разбираться с коммунистическим строем. Только коммунизм у нас уже кончился, а Россия осталась. Но вот путь через штатовские и другие гранты, которые потом надо отрабатывать так, как этого хочет грантодатель, - это очень скверный путь. Я же видела этих людей - до грантов и после. Люди начинают работать действительно против своей страны, начинают лгать, это всё нехорошо. Это страшно портит людей. Именно портит. Получается, на сжатие он был хорош, а на растяжение не выдерживает. Я так не могу, у меня другие убеждения. Хотя мне, конечно, предлагали». Ратушинская здесь же рассказала о своем конфликте еще в США с Бобом Беренштайном, президентом крупнейшего издательского дома Random House. Боб предложил ей создать в Англии Хельсинкскую группу, дав понять, что от согласия зависит судьба ее только что отпечатанной книги. Ратушинская отказалась, и книга осталась на складах. «И пока Беренштайн оставался президентом Random House, меня в Америке больше не публиковали». Ирина Борисовна пояснила, почему она в принципе не одобряет деятельность Хельсинкских групп и почему ни она, ни ее муж принципиально не вошли в Московскую Хельсинкскую группу. Она напомнила, что в Хельскинкских соглашениях прописана нерушимость послевоенных границ в Европе: «Если бы они действительно боролись за выполнение Хельсинкского соглашения, тогда все Хельсинкские группы мира должны были грудью встать против распада СССР, против раздергивания на части Югославии. Вы видели эти груди? Нет? А почему? А просто за это не платили». Вот еще из ее высказываний на эту тему: «...я никогда не была в числе тех проплаченных с Запада правозащитников, которые работали, в сущности, против России» [13]; «Теперь новые появились - ряженые, которые не правами человека занимаются, а против России работают нагло и открыто. Только их пускают на телевидение, а меня - нет» [14].
Хотя Ратушинская - поэт по преимуществу, нужно сказать несколько слов и о ее художественной прозе. Она является автором нескольких романов, несомненно, представляющих интерес. Лучший из них, на мой субъективный взгляд, - «Тень портрета». Эту книгу особенно полезно прочесть тем, кто склонен «застойную» брежневскую эпоху представлять себе несколько идиллически. Люди, знающие ее по собственному опыту, а не по нынешним прокоммунистическим сайтам, могут засвидетельствовать, что эпоха изображена очень узнаваемо. Дилогия «Одесситы» и «Наследники минного поля» охватывает период с 1905 по 1968 год. К сожалению, в «Одесситах» есть отдельные исторические неточности в изображении дореволюционной русской жизни, в частности, событий Великой (Первой мировой) войны. В целом же дилогия Ратушинской - мастерски написанная, увлекательная сага о жизни нескольких одесских семей в страшные годы революции и Гражданской войны, послереволюционных репрессий, фашистской оккупации.
Публицистической трибуной писательницы стал ее блог в «Живом журнале». Здесь она высказывалась по самым актуальным вопросам, опять-таки настолько не считаясь с либеральным трендом, что ей порой задавали вопросы: «Вы действительно Ирина Ратушинская? Та самая несгибаемая диссидентка? <...> Признайтесь, что Вы - не она. Что блог фейковый». Ирина Борисовна отвечала: «Та самая. В профиль загляните. Там же написано: русская и православная. В таком качестве и посадили, в таком качестве и пишу. И сейчас ни под кого не гнусь» [15]. В другой записи - жестко и очень определенно: «Русофобия - это не ко мне» [16]. Когда начались известные события на Украине, Ратушинская тех, кто захватил там власть путем государственного переворота, иначе как укровластью и хунтой не называла. Горячо сочувствовала защитникам Новороссии. На смерть заживо сожженных в ее родной Одессе откликнулась стихотворением «Русские» уже на третий день после трагедии, 5 мая:
Закаменело?
Не плачется? Так и не плачь.
Их уже не защитили, и защитят ли других?
Пепел прибоем колотится в сердце.
Глумится палач.
Вымощен путь из намерений -
Ясно, благих.
Русские, русские, русские:
Вот имена.
Чем ты оплатишь их огненный смертный венец?
Лгали тебе: не свои, раз другая страна?
Вот и болит -
Эту ложь вырывать из сердец [17].
Более двух последних лет своей жизни Ирина Борисовна тяжело болела - рак. Игорь Олегович так рассказал о ее последних днях: «Смерти она не боялась никогда. Единственно, что ее беспокоило, - это чтобы были обезболивающие и чтобы она умирала у нас дома, на нашей постели, на моих руках <...> Причастилась и исповедалась она дня за четыре или пять до смерти. И умерла у меня на руках с улыбкой на устах» [18].
Ирина Борисовна Ратушинская родилась 4 марта 1954 года в Одессе. Писала стихи, широко распространявшиеся в самиздате. В 1979 году вышла замуж за киевского инженера-конструктора Игоря Геращенко. В 1982 году Ратушинская была арестована и осуждена по обвинению в антисоветской деятельности. Осенью 1986-го была досрочно освобождена и в конце года выехала в Англию для лечения. В марте 1987 года Ратушинская и Геращенко были лишены советского гражданства. В 1990 году гражданство было возвращено. В 1998 году они вернулись в Россию. Здесь Ратушинская издала несколько книг стихов и прозы, писала сценарии для телесериалов.
[1] Ратушинская И. «Конечно, благословляю! Конечно, в Россию»: Поэтесса Ирина Ратушинская о Боге, Родине, тюрьме и митрополите Антонии / Беседовал Н. Бульчук
[2] Данилов А., Чеботарев А. Никто не посмел сорвать крест, или Диссидентское счастье Ирины Ратушинской
[3] Ратушинская И. Административный арест, фабрика «Свобода», Пушкин и мыло
[4] Цит. по: Добренко Е. «Беспощадно смотрит Спас...»: О поэзии Ирины Ратушинской // Литературное обозрение. 1991. № 12. С. 9.
[5] Ратушинская И. «Господи, расскажи мне про бегемота» / Беседовала М. Нефедова
[6] Там же.
[7] «Я отвечаю за то, что делаю»: Встреча с Ириной Ратушинской / Подготовил Сергей Пестов
[8] Геращенко И. Памяти Ирины Ратушинской / Беседовал Ю. Пущаев
[9] Ратушинская И. «Господи, расскажи мне про бегемота».
[10] Ратушинская И. «Конечно, благословляю! Конечно, в Россию».
[11] Ратушинская И. «Господи, расскажи мне про бегемота».
[12] Ратушинская И. Мордовские лагеря и «Моя прекрасная няня» / Беседовал О. Кашин
[13] «Время гостей»: Поэт, прозаик, эссеист, участница правозащитного движения Ирина Ратушинская / Беседовал Владимир Бабурин
[14] Там же.
[15] http://i-kassia.livejournal.com/25334.html
[16] http://i-kassia.livejournal.com/27794.html#comments
[17] https://i-kassia.livejournal.com/2014/05/05/
[18] Геращенко И. Памяти Ирины Ратушинской.
Фото из открытых интернет-источников
Журнал «Православие и современность» № 41 (57)
Оксана ГаркавенкоПравославие и современность
_1.jpg)
