Покончившая с собой в Париже активистка продвинулась на пути
борьбы с верой Христовой гораздо дальше, нежели все члены скандальной
организации вместе взятые.
Нет, не Оксана Шачко пилила поклонный крест в 2013 году, а ее соратница по Femen Александра Шевченко. Но покончившая с собой в Париже активистка продвинулась на пути борьбы с верой Христовой гораздо дальше, нежели все члены скандальной организации вместе взятые.
Обосновавшись во Франции, она стала рисовать так называемые религиозные иконы, которые, судя по всему, и снискали ей славу художницы. Девушка прекрасно владела техникой иконописи, с которой познакомилась еще в детстве, будучи очень религиозным ребенком.
Уже в подростковом возрасте она радикально поменяла взгляды, но богоборчество для Femen было лишь одним - и отнюдь не самым главным - направлением.
Приоритетным видом деятельности стала борьба с государством как средоточием маскулинной культуры, закрепляющей за мужчинами главенствующий статус. При этом сами члены группы агрессивно отрицали, что они разделяют идеи феминизма, которые, по их мнению, абсолютизируют мужское начало, стремясь на самом деле просто переплавить в него все женское. Femen же якобы выступала за свободу женщины, воспринимая ее как самодостаточную величину, отвязанную от чего бы то ни было.
В нагрузку шли проекты помельче, такие как протест против недостаточного количества общественных туалетов.
Акционизм девушек, несмотря на шумный и скандальный характер их перформансов, не имел хорошо проработанной, закрепленной в узловых моментах паранойяльной верой концептуальной основы, как у того же Павленского или даже Pussy riot.
Их взглядам явно не хватало радикализма, а акциям - разрушительности и размаха. Нечего и сравнивать публичное обнажение до пояса в Киеве с групповым половым актом в московском музее, тестикулами, прибитыми к брусчатке Красной площади, или разводным мостом напротив здания в Санкт-Петербурге, на который было спроецировано гигантское изображение фаллоса.
После того как часть девушек оказались в эмиграции, а организация стала международной, выяснилось, что в Европе бороться особо не за что. Борьба за гендерное равноправие здесь давно завершилась оглушительной победой различных диковинных идентичностей, о многообразии которых украинские девушки, я думаю, и не подозревали.
Петр Павленский в своей ненависти к государственному насилию оказался человеком принципиальным и в связи с переездом просто сменил объект отрицания - на место России он поместил Францию. Это стоило ему свободы и права считаться психически здоровым человеком.
Femen попытались повторить успех своих антиклерикальных протестов, обнажившись в соборе Парижской Богоматери. Но церковь в европейских странах настолько слаба и лишена рычагов влияния, что борьба с нею воспринимается как нонсенс. В результате и без того глубоко вторичная по отношению к российским образцам, наспех слепленная, доктринально слабая организация рассыпалась, как колония светлячков при дуновении ветра.
Но, как мне кажется, Оксана Шачко не могла смириться с таким сокрушительным фиаско дела, которое, казалось, должно было изменить основы миропорядка.
Многие молодые люди считают протест главным средством борьбы с окружающей их несправедливостью. И они верят в эффективность разрушения привычных форм жизни и общественных отношений. Важно и то, что она была религиозным ребенком - основы веры, заложенные в нее в детстве, сформировали особо прочный фундамент, на котором потом укрепилось неверие.
Если внимательно пересмотреть все написанные ею антииконы, то ничего особенно кощунственного там не обнаружишь. Богоматерь с автоматом Калашникова или рублевская Троица вокруг рулетки - подобными образами мир, привычный к карикатурам Шарли Эбдо, в шок ввергнуть точно не удастся.
Но перед сюжетом одной из картин померкнет все, что вам было известно о кощунстве раньше. Я не стану пересказывать ее содержание, скажу лишь, что на ней запечатлен момент снятия Иисуса Христа с креста.
Я могу предположить, что такая неравномерная сюжетная палитра ее антииконописи - это результат глубокой душевной и психологической раздвоенности. То есть одна сторона ее души все же была удерживаема от крайних форм поношения того, что когда-то казалось ей священным. Другая же в стремлении дойти до конца и наполнить смыслом те действия, которые она совершала еще в свою бытность членом Femen, порождала единичными всплесками самые кощунственные фантазмы.
Антииконы стали своего рода лествицей, поднимаясь по которой, возрастало ее неприятие сущего. Но поскольку восстание против французской реальности оказалось крайне сложным делом и с организационной точки зрения, и ввиду возможных последствий, она обратила внимание на себя как на предмет радикального отрицания. Это все, естественно, сопровождалось как психическим расстройством, так и утратой смысла существования. Вычеркнуть себя из жизни она до этого последнего раза пыталась дважды.
О чем, как мне кажется, ее предсмертная записка?
Она о том, что ее французские друзья, изображающие из себя богему, атеистов, леваков, радикалов, осуждающих существующую систему вещей, на самом деле являются добропорядочными буржуа, которые самим фактом своего существования легитимируют наличный порядок жизни.
Она же нашла способ разрушить ненавистный мир, уничтожив себя, то есть человека, который вынужден был воспринимать, а значит, и принимать отвратительную бессмыслицу, которая ее окружала.
