Вначале новости. Отечественный кинопрокат рвёт художественная мелодрама «Лёд» режиссёра Олега Трофима из Ненецкого автономного округа. По предварительным оценкам, фильм с бюджетом в 120-130 млн рублей в первые выходные соберёт примерно 500 миллионов.
Что для нас интересно в данной картине. Во-первых, это совершенно аполитичная история о том, как нормальные отечественные люди, не являющиеся ни столичными журналистами, ни кулхакерами, ни крутыми гениальными бизнес-менедрежами, собственными сверхусилиями, кровью, потом и жилами добывают себе нормальное заслуженное счастье.
Во-вторых, интересно то, что это дебютная картина режиссёра, у которого в анамнезе, насколько можно судить - только рекламные ролики. Причём режиссёра совсем из глубинки, не причастного вельможным творческим кланам и династиям.
В-третьих - это уже второе подряд стопроцентное попадание отечественной картины точно в зрителя (после двухмиллиардного «Движения вверх»). И точно так же, как и в случае с предшественником, попадание это обеспечено прицелом в массовую и как бы безмолвную аудиторию, которая существовала всегда - но последние лет примерно двадцать пять игнорировалась практически поголовно творческим сословием.
Всякий знакомый с российским кинопроизводством знает, что до сих пор уже на уровне сценариев (если отсечь «ответы на патриотический госзаказ», как его представляют себе творцы - то есть чудовищный вымученный тупорылый лоялизм с кричалками) подавляющее большинство предлагаемых к воплощению произведений составляют объекты, наполненные огненным отрицанием Родины как явления. В последние пару лет, под гнётом тяжкого и активно нелюбимого всеми В. Мединского, это отрицание начали упаковывать в как-бы-социалку и как-бы-жизненную-философию, но сам по себе негодующий запал остаётся нетронутым.
В связи с этим есть основания поговорить о двух вещах. Первая: почему в России как нигде, пожалуй, среди развитых стран имеет распространение традиция категорической и искренней оппозиции «национальной культуры» собственной же национальной цивилизации. В том смысле, что деятели отечественной культуры как маркер-опознаватель включают друг дружке неприятие российской государственности, общества, истории, народа и всего перечисленного вместе.
И вторая более важная: почему сейчас, на наших глазах, эта схема начала ломаться.
Насчёт истоков вечного фрондёрства российской культуры против русской цивилизации имеется целый ряд версий. Например, что российская культура позаимствовала свой чёрно-белый взгляд на мир у инфантильной крестьянской общины и до сих пор не может от него избавиться.
Однако есть основания предложить другую версию - несколько более «социальную».
Штука вся в том, что в России в силу географических, исторических и климатических обстоятельств культура до сих пор практически не бывала дикорастущей: она всегда организовывалась и культивировалась, потому что суровые обстоятельства требовали именно поддержки. Это началось ещё во времена, когда культуру насаждали царскими указами, и продолжилось даже в двадцать первом столетии.
Приведём нарочито грубый пример. Если в каких-нибудь США для того, чтобы собрать крутую рок-группу «Вымершие тезаурусы», юному творцу необходимо всего лишь взять отцовскую электрогитару (ну или купить на распродаже за пару десятков долларов) и спуститься с одноклассниками в чей-нибудь гараж на выбор - то в России, в силу отсутствия толстого слоя отцовских электрогитар и отапливаемых гаражей, даже такой низовой вариант культурного самовыражения традиционно требует организации, внешних ресурсов и/или обращения к властям. То есть необходимо искать студию или выпрашивать у администрации школы актовый зал, или просить инструменты у дома культуры, и так далее.
В силу этих материально-климатических ограничений российская культура является, так сказать, от природы зависимой. А значит - те, кого специально организовали и отобрали культуру производить, автоматически начинают чувствовать себя отдельным сословием, родом избранным и в тяжёлых случаях даже царственным священством.
Что любопытно. Усилия советской эпохи по культурному развитию граждан, создавшие по всей стране сеть соответствующих учреждений, в конечном итоге парадоксальным образом послужили не демократизации, а напротив - усиленному обособлению культурного сословия. Оно стало лишь сильнее ощущать себя избранным, сорганизованным и отобранным. И - в условиях многолетнего спонсорства со стороны государства - просто не могло не усвоить вместо условной «взрослой» картины мира инфантильную.
Стоит учесть, что русская интеллигенция и сто лет назад, согласно философу Франку, имела из-за своей осознаваемой избранности ярковыраженные подростковые черты. Процитируем знаменитый нагон из «Вех»: «Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нунжо было бы назвать его морализмом. Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые».
Этот «морализм» - то есть инфантильное отрицание всего, что представляется испорченным чернотой, и столь же инфантильное некритичное доверие ко всему, что призывно мигает и светится - не был уничтожен в советскую эпоху, но даже укрепился.
А в эпоху пост-советскую, когда всем было нехорошо и потомственные кланы советских ещё творцов судорожно приватизировали культуру (а вернее, доступ к истончавшим государственным кормушкам «на культуру») - диктат капризных, мнящих себя избранными, апеллирующих к высшим ценностям и не отвечающих ни за что культур-моралистов стал практически безраздельным.
...И тут мы подходим к самому интересному.
Ситуация - и это очевидно - начала меняться в последние годы.
И произошло это отнюдь не только из-за того, что сменился министр культуры и пришёл человек с некими государственническими ценностями.
Как представляется - основную роль тут сыграло возникновение наконец-то того самого «демократичного культурного слоя», который не нуждается во внешней организации и в принципе не принадлежит к окопавшимся у госбюджета кланам. Некто ставит перед собой камеру, говорит в неё и получает свою миллионную аудиторию. Другой нарезает с помощью недорогих программ клип про котлетки с пюрешкой и получает сорокамиллионную. Третий - не снявший практически ни одного фильма и не получивший ни от кого ни рубля - бросает в интернет призыв помочь снять фильм про 28 панфиловцев, и русский интернет откликается.
И в итоге - всего через несколько лет - мы видим совершенно новый расклад. Сегодня масс-культурная индустрия, четверть века ориентировавшаяся на фрондирующие культур-кланы избранных, поскольку именно возле них концентрировалось пресловутое «казённое бабло» - начинает оглядываться на пласт «внесословных творцов». А также - за маячащую за ними реальную русскую публику.
Это не может не радовать.
