Улетая дней десять назад из аэропорта в Ростове-на-Дону, я подъезжал к самолёту на автобусе и читал названия воздушных судов: Фёдор Плевако, Александр Грин. Были имена смутно знакомые, но отчётливого понимания, в честь кого назван авиалайнер, не складывалось. Наш самолёт носил имя писателя Александра Куприна. Не знаю, сколько лет этой трогательной традиции, но она несомненно имеет в виду не только увековечивание памяти писателей, художников, учёных, полководцев, государственных и общественных деятелей, но и формирование человеческого измерения в пространстве, которое раньше считалось сугубо техногенным, а потому рафинированно деперсонализированным.
Советская власть вообще мыслила государство в категориях территорий, районов, заводов, строек века, больших групп людей, в сердцах которых надо было возжечь лампаду коммунистической веры. Предполагалось, что этой вере обязаны служить миллионы, поэтому, как писал Владимир Маяковский, "единица ноль, единица вздор", инструмент, посредством которого можно облагородить выгороженный для светлого будущего участок планеты.
В этой системе координат не оставалось места отдельному человеку и его жизни, сколь бы славной и увенчанной победами и свершениями она бы ни была. Человек был величиной, стремящейся к саморастворению в рождаемой обстоятельствами истории из самого существа коммунистической идеи. Героя можно было увековечить в том случае, если его жизнь сгорала на алтаре всеобщего коммунистического счастья: то есть люди делали не собственную биографию, они имели цену, поскольку являлись элементом системы вещей, которая ещё только должна была появиться.
Именно поэтому советские аэропорты своими именами были привязаны к той территории, на которой их возводили. Это, конечно, ужасно скучно, но абсолютно логично, если ещё раз обратиться к уже цитированному стихотворению Маяковского:
"Голос единицы
тоньше писка.
Кто её услышит?
Разве жена!
И то
если не на базаре,
а близко.
Партия -
это
единый ураган,
из голосов спрессованный
тихих и тонких,
от него
лопаются
укрепления врага".
Завершившийся вчера конкурс "Великие имена России", по итогам которого предполагается переименовать в честь знаменитых личностей 47 аэропортов, окончательно отправляет в утиль советскую категориальность, при которой страна воспринималась как сумма гигантских обезличенных активов - территориальных и экономических.
Понятно, что сама инициатива Общественной палаты восходит к давней европейской традиции, однако Европа, которая в последние лет пятнадцать ведёт бескомпромиссную борьбу за права сексуальных меньшинств и возможность человека выбирать себе гендерную идентичность, уже в гораздо меньшей степени способна гордиться своими великими людьми, поскольку у каждого из них в биографии найдётся постыдный момент, входящий в противоречие с мифологией политкорректности. Соответственно, мы не просто актуализируем милый европейский обычай, но и реставрируем вкладывавшийся в него некогда смысл - нация отдаёт дань уважения людям, которые стали её солью, её прошлым, чьими поступками пропитан национальный дух.
О том, какие аэропорты получили чьи имена, можно справиться в новостях. Я хочу обратить внимание на ещё один кажущийся мне значимым аспект. Морские корабли и речные суда с давних пор принято называть в честь великих людей. Но вода - это привычная и близкая человеку среда, которая легко гуманизируется. Прежде всего потому, что мы умеем плавать. Тем более обычное судно с его обременениями в виде крыс, мышей, тараканов и даже клопов выглядит как метафора сложного и нелепого человеческого миропорядка, который, несмотря на всё своё несовершенство, всё равно находит в себе силы двигаться по проложенному маршруту. Не то что самолёт. Летать человек без посторонней помощи не умеет. Поэтому воздушный корабль холоден, стерилен и высокомерен, ему чужды слабости, поместить в него человеческую душу нечего было и думать. Но мы справились, сначала дав имя каждому самолёту по отдельности, а потом и очеловечив его родную гавань. Страна уже не будет прежней. Она расцвечена прекрасными именами, а это значит, что люди, которые, казалось, стали монументами самим себе, вдруг оказались нашими живыми и весёлыми современниками.
