Аркадак - самый маленький из городов Саратовской области. Перспективным его сегодня вряд ли кто-то назовет. Но старинный храм в честь Вознесения Христова живет и хорошеет на глазах. Он помнит многое и многих! В частности, протоиерея Александра Ильина, исповедника, духовника, богослова, служившего в аркадакской Вознесенской церкви с 1947 по 1949 год.
В советское время Аркадакский район числился неблагополучным «по религии». Еще бы: в райцентре действующая церковь, в селах немало верующих семей, по дорогам бродят какие-то странники с лагерным прошлым, возникают блаженные, чуть ли не юродивые, поди их разбери... Естественно, власть напрягалась. А больше всего ее пугали неординарные, яркие священники. От таких она всегда стремилась избавиться как можно скорее. Потому аркадакский приход периодически сотрясали бурные события. И годы служения отца Александра тоже спокойными не оказались. Впрочем, начнем сначала.
Протоиерей
Александр Ильин (1895-1971) происходил из деревни Глинки Тверской
губернии - не из духовного сословия, заметим, а из крестьянской семьи.
Его родители, Иван Ильич и Ксения Феоктистовна, родились еще
крепостными. Но отец, по словам сына, «в духовной жизни стоял высоко:
постоянно читал Псалтирь, соблюдал посты, праздники, имел дар слезной
молитвы, был очень милостив и отзывчив к ближним. Мать имела сердце
очень доброе, всегда принимала нищих в своем доме и ухаживала за ними.
(...) Мне далеко до добродетелей моих родителей».
Детей в семье Ильиных было семеро. Старший брат Александра Михаил после городского училища (отец, изучавший токарное дело в столице, взял туда из деревни сыновей) поступил в семинарию и первый из этой семьи стал священником. Будучи еще семинаристом, он подготовил к поступлению в эту духовную школу своего младшего брата Сашу. Семинарию Александр закончил блестяще. И его по представлению, без экзаменов приняли в Санкт-Петербургскую духовную академию. Но проучился он там только один курс: шла Первая мировая, и студентов академии брали в действующую армию. Пройдя школу прапорщиков, Александр Ильин провел год на фронте, а в 1918 году вернулся в родное село. Мама, меж тем, подобрала уже ему невесту - учительницу, дочь священника Александру Васильевну Пономареву. Увы, на дворе была не лучшая эпоха для семейного счастья: молодого супруга вновь забрали в армию, теперь уже Красную, и он «служил до лета 1922 года по специальности телефонной связи на разных должностях. Жена моя жила в доме моих родителей (патриархальное устроение! - М. Б.) и продолжала учительствовать. В 1921-22 годах я служил в Петрограде и здесь в конце февраля был рукоположен во диакона преосвященным Алексием, епископом Ямбургским, ныне Святейшим Патриархом (воспоминания написаны отцом Александром в 1963 году, в эпоху Патриарха Алексия I (Симанского). - М. Б.). По освобождении из армии я уехал на родину к жене и 18 сентября 1922 года был рукоположен во иерея...».
Во иерея диакона Александра рукоположил епископ Новоторжский, викарий Тверской епархии Феофил (Богоявленский), впоследствии архиепископ Кубанский и Черноморский, расстрелянный в 1933 году в составе большой группы священников и мирян.
В церкви во имя святой мученицы Параскевы Пятницы в Торжке отец Александр служил до рокового дня - до 27 августа 1936 года. В этот день он был арестован «вместе с епископом Агапитом Новоторжским и многими другими и отправлен на пять лет в лагерь. (...) Это - жертва на алтарь Святой Церкви, - пишет отец Александр в своих воспоминаниях, - я взирал на волю Господа и вечное воздаяние и имел опорой Промысл Божий».
Что
примечательно, о собственных страданиях своих отец Александр не пишет
практически ничего; с его точки зрения, главный пострадавший здесь - не
он, а его супруга Александра Васильевна. Скорби «самой большой тяжестью
легли на мою матушку», которая «...осталась с тремя детьми... Она
переселилась жить к своему отцу, протоиерею Василию, а после его ареста в
1936 году осталась с детьми и своей матерью». Из школы Александру
Васильевну (напомним, учительницу) выгнали, и она «поступила работать
кассиром в аптеку, этим содержала семью и помогала мне в заключении. (...)
Я бы очень хотел и всю тяжесть скорби моей матушки, и детей взять на
себя, но, очевидно, не было на то воли Господа».
Огромной болью и неизбывной виной для заключенного Ильина стало то, что он не смог проститься со своими родителями и похоронить их: отец умер в 1938 году, мама - в 1940‑м. Не простился он и со своим сыном Николаем, который в 18 лет ушел на фронт и пропал без вести.
Осенью
1943 года, когда отец Александр жил на поселении в Ухте, матушка
Александра с 13‑летней дочерью Варей, младшей из троих детей, приехала к
нему, «чтобы вместе нести все испытания». И уже оттуда, получив
разрешение, они направились в незнакомый им ранее саратовский Аркадак -
по предложению одного из товарищей батюшки по несчастью, уроженца этого
городка. Можно предположить, что возвращение в Калининскую область
представлялось им опасным, или просто слишком много боли было связано с
родной Тверской землей.
Ильины прибыли в Аркадак на Светлой седмице 1944 года. Но Вознесенская церковь в городке была закрыта, в ней, по воспоминаниям старожилов, хранили зерно. Некоторое время семья голодала, варила суп из какой-то травы. Потом отец Александр устроился на работу в местном горторге. Надеясь найти священническое место в области, он посещает правящего архиерея - архиепископа Григория (Чукова). В дневниках владыки Григория (см. журнал «Православие и современность» № 15 (31)) есть запись об этой встрече, датированная 26 апреля 1944 года: «Был у меня сегодня протоиерей Ильин из Аркадака, тверянин, окончивший Петроградскую духовную семинарию и слушавший первый курс Академии. Культурный и толковый. Ходатайство пересылаю в облисполком». Вот там-то оно, судя по всему, и застряло, это ходатайство: служить отцу Александру разрешили только в 1947 году, когда, как пишет он в воспоминаниях, открылся в Аркадаке Вознесенский храм.
Служил он в этом храме недолго - два года. Но эти два года оставили в истории Аркадака след, который и по сей день, как говорится, не простыл.
* * *
Когда я приехала в Аркадак и познакомилась со служащими там сейчас священниками Алексием Гордеевым (настоятелем храма) и Михаилом Нагорновым, они стали рассказывать мне об отце Александре и о тех церковных бабушках, которые его еще помнили. Отец Алексий позвонил певчей храма Елене Савичевой, попросил ее прийти и принести «ту тетрадку».
 |  |
Пожелтевшая и уже рассыпающаяся общая тетрадь, хранительницей которой на приходе назначена Елена, представляет собой нечто вроде самодельного альбома: в нее вклеено много старых фотографий. А рукописный текст - это воспоминания и размышления отца Александра, процитированные уже мною выше и знакомые уже сегодня многим: книга Галины Чиняковой «Горение ко Христу», в которую они включены, переиздавалась неоднократно, в том числе, как ни печально, и пиратскими способами, даже без имени автора-составителя.
Мои аркадакские собеседники предполагали, что тетрадь - это подлинник, автограф самого отца Александра. «Но как этот подлинник попал к вам в Аркадак, если в воспоминаниях описываются события уже позднейшего периода? - спросила я. - Рукопись датирована 1963 годом, а Ильины покинули наши края в 1949‑м».
- У нас была такая старая прихожанка - Клавдия Семеновна Чугунова, из тех, кто всю жизнь в Церкви прожил, при всех властях в нее ходил. Духовная дочь отца Александра. Когда он перебрался отсюда в Лугу, а потом в Великий Новгород, Клавдия Семеновна к нему ездила. И привезла от него рукопись. После ее смерти тетрадку отдали в церковь.
Скажу сразу: нет, аркадакская рукопись не вышла из-под пера протоиерея Александра. В епархиальном архиве нашлось его личное дело. Я смогла сверить почерк. Воспоминания пастыря переписал кто-то другой. Сама Клавдия Семеновна или кто-то еще из его духовного круга... Мы уже никогда не узнаем, кто именно. Да и полно, важно ли это?
«Желание мое, чтобы эти воспоминания дел Божиих были моим завещанием детям моим, друзьям моим, тем, кого Господь соединил союзом Своей любви в Духе Святом, особенно в Божественном Причащении...» - писал отец Александр в предисловии. Писал на закате хрущевской эпохи. Мог ли он надеяться на публикацию, на какой-то тираж? Конечно, нет. А духовных детей и друзей у него было немало. Думал он, наверное, и о тех, кто захочет прочитать эти слова потом, в будущем...
Воспоминания с неизбежностью должны были размножаться вручную - так же как множились в те годы и часослов, и молитвослов, и Псалтирь, и жития святых... Я видела Библию, полностью переписанную от руки: с великим благоговением и без помарок.
Но личное дело протоиерея Ильина Александра Ивановича, хранящееся в епархиальном архиве, открывает нам то, о чем ни в книге Чиняковой, ни в воспоминаниях отца Александра не сообщается. Отец Александр вообще не за тем взялся за перо, чтоб описывать свои злоключения: «Не внешнее течение жизни и отдельные ее моменты, а вот эти дивные дела Божии в малом, в жизни бедного странника, ничтожного червя земного встают живой картиной в моей памяти... В них чертились пути земной жизни, открывалась завеса вечности, являлась любовь и слава Отца Небесного...»
Но лично мне кажется, что в аркадакской истории тоже приоткрылась завеса вечности и явилась любовь Отца...
 |  |  |
Как уже было сказано, яркие, притягивающие людей священники местную власть не устраивали в принципе. А человек с гулаговским прошлым совсем не имел шансов ей понравиться. Есть основания полагать, что «наш коллектив верующих», написавший жалобу на «нашего Ильина» тогдашнему правящему архиерею Саратовской епархии епископу Борису (Вику), был управляем извне. Что же это был за «коллектив»? За исключением некоторых выдающихся личностей - вроде отстраненного отцом Александром от работы завхоза - он остался анонимным... и чрезвычайно притом ядовитым, злорадным, жадным до чужой боли: «Ваше Преосвещенство (именно так, через «е». - М. Б.), наш коллектив верующих просит вас принять благодарность за хорошее угощение нашего Ильина. Ильин от вас вернулся как больной...»
Даже не «как», скорее всего, а просто - больной. Здесь надо понимать одну парадоксальную вещь: при совершенно христианском отношении к страданию, к земным скорбям отец Александр был очень ранимым, беззащитным человеком. При такой ранимости, беззащитности, при такой душевной обнаженности истинно христианское терпение и смирение - подвиг вдвойне...
Но как же дружно, как искренне защищали батюшку его прихожане - простые, не шибко образованные аркадакцы! Как ясно они увидели, что за священник служит сейчас в их захолустном городке!
Из ответов на происки ядовитого «коллектива»: «Мы глубоко возмущены действиями небольшой кучки людей, которых нельзя назвать верующими, но только возмущающими мирную жизнь нашей церкви. (...) Им совсем не нужны проповеди, потому что нет веры и желания сделать свою жизнь христианской. (...) От наставника мы слышим живое Божие слово, зовущее нас к покаянию, и не хотим, чтобы ему полагались преграды. Мы просим Ваше Преосвященство к подобным жалобам относиться так же, как относимся к ним мы, и принять настоящее обращение как свидетельство глубокого уважения и искренней любви всех истинно верующих Аркадака к нашему пастырю, с которым мы не хотели бы разлучаться до конца его жизни...»
«Церковный совет и все верующие возмутились, не зная ничего, так как церковный совет этого не писал. А наоборот, все стараются удержать этого священника как настоящего пастыря, хорошего наставника, кроткого человека, который никому не сделал и не делает зла...»
«Отец Александр - это единственный такой человек. Когда он совершает обедню, все плачут...»
«Коллектив верующих» на какое-то время затих. Отец Александр возобновил учебу в Духовной академии, прерванную еще призывом на германскую войну. Его сын Евгений, благополучно вернувшийся с Великой Отечественной, женился, дочь Варя заканчивала школу в Аркадаке. Но тут случилась беда...
«Господу Богу было угодно, - пишет батюшка в прошении на имя вышеупомянутого епископа Бориса, - посетить меня тяжкой скорбью: у моей жены обнаружили рак правой грудной железы. (...) Предавая всё воле Всеблагого Промысла, со своей стороны считаю неотложным долгом принять все возможные меры к оказанию ей помощи. Она для меня не только жена, но и самый близкий единомышленник и помощник, несущий мои немощи и мой крест, и моя духовная дочь в течение уже 26 лет...»
Отец Александр просит владыку Бориса разрешить ему перевод в Ленинградскую епархию, дабы обеспечить надлежащее медицинское наблюдение и лечение супруге. На Ленинградской и Новгородской кафедре - владыка Григорий (Чуков), с которым отца Александра связывают давние добрые отношения. Батюшка получает место в Казанском храме города Луги. По его воспоминаниям, эти пять лет (1949-1954) были самыми спокойными в жизни семьи Ильиных: отца Александра никто не травил, здоровье Александры Васильевны, благодаря врачам, стало поправляться, она окрепла. Дочка Варя вышла замуж за семинариста Евгения Ефимова.
Но в 1954 году начался новый период жизни протоиерея Александра, самый плодотворный в духовном и духовническом отношении - новгородский. Владыка Григорий переводит его в Великий Новгород, в древний Никольский собор на Ярославовом Дворище. В 1958 году отец Александр защищает кандидатскую диссертацию на самую близкую ему, самую дорогую для него тему - «Причащение Святых Таин в жизни православного человека». Работу называют исключительной и по глубине освоения святоотеческого наследия, и по личному духовному опыту диссертанта.
* * *
И
в том же году в дом Ильиных вернулась беда, казалось, отступившая. И
теперь уже никто не мог остановить сжигавший матушку Александру
скоротечный рак. Последние слова ее были - «Пора идти домой...».
Отец Александр сам исповедал, причастил и соборовал супругу перед смертью, сам читал над усопшей Псалтирь, служил панихиды: исполнял долг не только супруга, не только священника даже, но и духовника. Читатель уже получил представление об этой супружеской паре, об отношении отца Александра к Александре Васильевне. И сейчас мне хочется просто добавить одну цитату:
«С кладбища вернулись все домой. Дом для меня стал опустевшим. Внешне всё было так же, но главного нет, оно ушло - жизнь, любящее сердце. Сколько раз я бывал в разлуке - в армии, в лагере, но я жил там надеждой вернуться в свой дом, к любящему сердцу. Теперь этого нет на земле, всё опустело, стало как бы мертвым, и я стал как бы мертвым для окружающего. Если я продолжаю жить, делаю всё мерно, спокойно служу, говорю - не знаю, есть ли во всем этом "я" или нет, или всё делается как-то без меня. Хотя я и грешен, но знаю, что со мною Господь в том деле, на которое Он поставил меня, и Он-то через мою мертвенность и немощь делает Свое дело. (...) У меня есть духовная паства, дети, внуки, я еще не исполнил перед ними своего долга, служения, и я готов делать, служить, нести все скорби до тех пор, пока не повелит Господь и мне отойти».
Господь повелел ему отойти 14 января (Обрезание Господне и Василий Великий) 1971 года. По свидетельству ухаживавших за ним монахинь, последние слова батюшки были «Знаю, знаю...» - как будто он разговаривал с кем-то невидимым.
* * *
«С первого года основой своей пастырской деятельности я положил освоение мною покаяния как непрерывного процесса жизни христианина, со вниманием к себе, борьбой со страстями, по возможности частым Причащением Святых Христовых Таин как главного источника нашей силы для исправления и духовного перерождения христианина», - писал отец Александр в «личной справке» - своего рода предисловии к докладу, который он подал епископу Старорусскому Сергию (Голубцову), управлявшему на тот исторический момент Новгородской епархией.
Между владыкой Сергием и подчиненным ему протоиереем Александром Ильиным возникло весьма серьезное разногласие по вопросу о допустимой для мирянина частоте Причащения. И вот здесь тихий, кроткий и послушный батюшка говорит с правящим архиереем твердо, без трепета и без всякого намеренного самоуничижения. Он опирается на святых отцов и на особенно любимых им русских духовных учителей: святителей Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника, святого праведного Иоанна Сергиева (Кронштадтского) - ни один из них тогда еще не был канонизирован, но отцу Александру это не мешало. Следуя им, отец Александр утверждает, что «хлеб живый, сшедший с небес», христианин должен потреблять как можно чаще. «Очевидно, мы слишком далеко отошли от этих заветов святых отцов и забыли о них. Даже странным взглядом смотрим на тех, кто хочет по зову Господа вернуться к ним», - пишет отец Александр.
Чем еще характеризуется его духовный облик? По воспоминаниям его земляка-тверича, протоиерея Алексия Злобина, отец Александр был человек тихий и, может быть, закрытый, что вполне сочеталось с огромной самоотдачей. Даже и в кругу верующих он никогда не начинал говорить о вере, о Церкви и духовной жизни сам - только отвечал, если его спрашивали. Его лицо, его голубые глаза говорили многим не меньше, чем слова: нам, сегодняшним, поверить в это помогают фотографии. Но как же впитывали люди каждое его слово! На дворе стояла промозглая хрущевская оттепель, обернувшаяся для Церкви лютыми морозами, а батюшка говорил о Пути, Истине и Жизни, и совершенно ясно становилось, что вот это всё - временное, а то, что произносит сейчас отец Александр, - дверь в Вечность.
Чтобы не тонуть в собственных словах, приведу несколько цитат из записей бесед отца Александра:
«Не
говори, когда не спрашивают. Мы увеличиваем меру наказания на Суде тем,
кому говорим. Ревность по исправлению других - это недостаток. Больные
более имеют нужду в попечении, а не в наставлении. Начало Божией
премудрости - скромность и кротость.
Если Господь хочет привлечь человека или послать ему помощь через нас, то Он приводит его к доверию к нам. Господь не открывает ему наших грехов, но знамения о нас показывает, и человек через это доверие спасается. А нам надо противопоставить внутреннее самоукорение, потому что доверившийся нам человек не знает нашего греха. Духовный путь основан только на доверии».
«Не следует бояться не успеть воспитать душу. Господь само намерение принимает за дело. Если ты встал на первую ступень, то уже есть надежда на спасение. Так, была блудница, которая вдруг резко прекратила свою греховную жизнь и бежала в пустынный монастырь. Дойдя до ворот обители, она умерла. (...) Отшельник увидел сияние над монастырем и послал спросить, кто из монахинь скончался, чью светлую душу несли ангелы на руках. Оказалось, у ворот обители скончалась раскаявшаяся блудница».
«Люби
Господа не за то, что Он тебе в веке грядущем уготовал, а за то, что Он
дает тебе в веке сем. Ничто в земной жизни, никакие страдания не стоят
блаженств будущего века. Благодарность приемлющего побуждает Дающего
давать дары больше прежних. Дар не остается без усугубления, разве
только когда за него нет благодарности».
«Тот, кто действительно уразумел, что есть предел сей жизни, тот может положить предел и своим прегрешениям».
«Чем выше человек на духовной лестнице, тем снисходительнее он к грешникам».
Протоиерей Александр Ильин остался для всех нас живым учебником христианской жизни, и как же важно, что в маленьком Аркадаке православные люди не ленятся читать этот учебник! Они получили его в дар, а дар, по слову отца Александра, не остается без усугубления.
Материал подготовлен в рамках проекта «Духовные скрепы Отечества - история и современность». При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68‑рп и на основании конкурса, проведенного Фондом поддержки гражданской активности в малых городах и сельских территориях «Перспектива».
Журнал «Православие и современность» №40 (56)
Марина БирюковаИсточник: Православие и современнось
