Часть 4. Победное шествие зверя от земли. Разрушение: Удерживающий зверолов (продолжение)
Царствование императора Николая Павловича
стало завершением чуда второго Русского Воскресения - преодоления второй
государственной Смуты, начавшейся в правление первого императора
всероссийского Петра I. Было оно и вызревшим в царствование Александра
плодом личного подвига Павла I: по своему характеру и склонностям, по
государственному умозрению и проводимой политике Николай I был «плоть от
плоти» сыном своего отца-мученика и наследником брата Александра
аракчеевского периода.
Зрелость Двуглавого Орла в эпоху Николая проявилась в том, что, если доселе каждое царствование петровской эпохи представляло собой мятущийся поиск утраченного русского пути, лишь к своему концу более ли менее расставаясь с западными кумирами просвещенческого либерализма (мировоззрения «зверя из земли»), то ныне всё правление от начала и до конца представляло собою величественный выход «победоносного всадника на белом коне» (Откр.6:2), изображённого на гербе Третьего Рима под сенью двуглавого орла, наперекор «бледному всаднику смерти, ведущему за собой весь ад» (Откр.6:8), - образу последней исторической эпохи (Седьмого дня Творения) и апокалиптической деятельности торжествующего в ней двуединого зверя. И ровно настолько, насколько духовному зрению в державе Николая I открывается безупречная картина торжества Истины над царством лжи и мерзости - предзнаменование грядущего крушения княжества мiра сего и царства Антихриста в его апогее (Откр.19:8), - у безбожных слуг морского и земного змеев, гроссмейстеров лжи и лукавства, а также у оглуплённых рационализмом близоруких историков и либеральной интеллигенции она вызывала и вызывает отвращение и ненависть. Так, из-под ядовитого пера ополоумевшего Льва Толстого, дотоле бывшего великим писателем, был запущен очередной клеветнический штамп, именующий великого православного самодержца и укротителя мiровой революции «Николаем Палкиным».
Ненависть к царю Николаю со стороны «просвещённо-прогрессивной общественности» и её западных кумиров и патронов - отцов революции - становится понятной из самого образа жизни нового царя, - в полной мере соответствующему идеалу самодержца Третьего Рима и змееборца. Залогом этого образа стало его воспитание с пелёнок в строгой добродетели, которое как главное наследство и сокровище успел ему передать Павел I повелительным завещанием его наставникам. Будучи третьим сыном и имея малую вероятность на престолонаследие, Николай был Божьим Промыслом убережён он придворных масонских учителей и «окружения друзей». Император был совершенно чужд столь распространившихся среди дворянства вредных привычек (включая курение и кутёж, введённые Петром I) и неги, но, напротив, навык спартанскому образу жизни с постоянными военно-физическими упражнениями и крайней неприхотливостью в быту, включая простую походную одежду (легендарную шинель) и жёсткое деревянное ложе для короткого сна (для сравнения, «народные заботники» от думских либералов до «пролетарских вождей» Ленина, Троцкого, Горького со товарищи и не думали отказывать себе в роскоши и утехах). Питался император практически одной крестьянской едой, почти по монастырскому уставу. Трудовой день царя длился по 16-18 часов и был полностью посвящён служению Отечеству, «простым солдатом» которого называл он себя и на вершине своего славного правления. Впервые со времён Петра I семейная жизнь носителя скипетра и державы священной Империи, преодолев искушения мимолётными увлечениями, была запечатлена глубокой и крепкой с самого начала и до смерти любовью с супругой, императрицей Александрой Фёдоровной. Недаром брак сей - в отличие от всех предыдущих, начиная с Петра I (исключая, естественно, Павла) - был благословлён огромным потомством, служа небесным знаком восстановления исторической России - Третьего Рима.
Первоосновой добродетельной жизни императора Николая была, конечно, возвышающая дух религиозность. Впервые с допетровских времён на трон поднялся глубоко воцерковлённый человек, не позволявший себе пропускать ни одного воскресного богослужения. Ежедневные продолжительные утренние моления царя возвращали русский Престол к «архаичным» временам Алексея Михайловича. Очевидно, что вровень государю постепенно перестраивалась и жизнь двора: благочестие и доселе никогда не покидало его совсем, но теперь оно было в почёте и преимуществе (усы как символ мужественности, сбритые сразу после Петра I вместе с бородами, стали отрастать вслед императору и у всего дворянства). Праздная какофония XVIII века со святотатствами и блудом стала приобретать черты кошмарной небылицы, канувшей в лету, как некогда киевские идолы в Днепр при равноапостольном Владимире. Отличительной чертой Николая I было унаследованное им от отца нелицемерное внимание (личное и политическое) к «маленькому человеку» (которое не ограничивалось сроками избирательной кампании как при демократическом режиме), особенно к солдатам. Видя бедного и честного человека, он не задумываясь отдавал ему свою одежду. Во время легендарной эпидемии холеры в Москве в 1830 с ежедневными сотнями смертей, когда все спешно бежали из старой столицы, Николай I лично поехал в нее для поддержки населения. А во время волнений толпы в разгар иной эпидемии лично входил в ее гущу и призывал людей к совести и покаянию. Часто пешешествуя по Петербургу в одиночку без охраны, царь мог скромно и незаметно пристроиться в конец погребально-молитвенного шествия.
Сама ранняя смерть императора, предваренная серьезной потерей здоровья, - была медленным добровольным мученичеством ради служения Отечеству (все же последующие - мученическим итогом прямого террора со стороны сатанинских слуг двуглавого зверя). Во время изнурившей сердце царя Крымской войны он бодрствовал ночами и засыпал на коленях во время утренней молитвы за воинство. Последний недуг, несомненно, святой Русской Церкви Николай I «Палкин» - полнейший прообраз своего святого правнука Николая II «Кровавого» - подхватил, осматривая полки в тридцатиградусный мороз в легком плаще. Смерть «тирана» была встречена рыданиями даже среди офицерских и солдатских ветеранов. Удостоившись единственного памятника в столице Империи помимо её основателя, самой лучшей евангельской наградой (Мф.5:11) сему человеку стала составленная питерской «прогрессивной общественностью» (мерзавцами учѝтелями-серебрянниковыми того века) самообличительная эпиграммка: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает». Да и что могли они еще сказать про самодержца, который обещал прислать в Париж «миллион зрителей в серых шинелях» (и непременно прислал бы) в ответ на такой «пустяк» и «свободное творческое самовыражение» тогдашних «Шарли Эбдо», как готовящуюся драматургическую постановку пошлой и оскорбляющей священное пьесы «Император Павел», как и ранее - «Екатерина II и её фавориты» (гораздо менее пошлую, нежели «Матильда»).
Появление такого царя на троне, без преувеличения, привело в ужас преисподнюю, данитская же верхушка Запада, чаяния которой обрушились как стены Иерихона, была потрясена и раздавлена вместе с её российскими коллаборационистами. С ними рухнула и сотню лет питаемая ими надежда на мягкое удушение и инкорпорацию русской монархии в антихристианское правительство «зверя из моря» (которую предвкушали и раскольники-старообрядцы, питая этим своё заблуждение). Отселе русский трон ожидала лишь слепая ненависть и невиданная прежде осада ложью и клеветой как западных слуг двуглавого зверя, так и их бессовестных местных сатрапов и прельщённых ими вольнодумцев.
Но вознесение Двуглавого Орла над двуглавым зверем от стихий падшего мiра, как всякое торжествующее священнодейство, должно было пройти через все подлежащие по духовным законам ступени, главная из которых - испытание смертью. Подобно тому, как по закону «предельного мрака перед рассветом» Второму Пришествию Христову и окончательной Победе добра над злом будет предшествовать всемiрное торжество звериного царства Антихриста и его вавилонского Антипредтечи, совершающееся на наших глазах, к краю пропасти в пустыни искушения Святой Руси было подведено и Русское царство. Впервые в отечественной истории была поставлена цель свержения не просто царя, а всей самодержавной монархии как таковой.
Декабристская агония масонского зверя, которую большевистские и современные историки пытаются представить как восстание за «прогрессивного» императора против «мракобеса», было, в действительности, восстание против самого покойного императора Александра I и в целом, как и все Майданы, - против православной русской государственности и непосредственно Православной Церкви (что, конечно, осознавали далеко не все участники этого и подобных мятежей). Масонская лжецерковь, и правда, связывала с Константином (как и с его предшественниками) большие надежды, втянув его в свой блуд и привив либерально-конституционалистскую идеологию. Но мнение Бога и «прогрессивного сообщества» о наследнике престола снова разошлись: законный наследник Константин Петрович проявил смирение и отказался от трона. «Либеральный» император Александр Павлович именно по идейным соображениям заранее составил завещание-манифест о преемстве Престола младшим по возрасту братом Николаем, а старший Константин, обольщение масонской ересью которого не удалось укоренить в его сердце, совершенно добровольно отрекся от Престола, непоколебимо подтвердив отречение и после смерти Александра I, когда придворное масонство уже успело провозгласить его императором и привести к заочной присяге ему гвардию. Притом Николай I, как и подобает самодержцу богоизбранного царства, сам смиренно, искренне и настойчиво отказывался от трона (и лично приводил войско к присяге брату) - в духе святых благоверных князей-мучеников братьев Бориса, Глеба и Игоря, царей Ивана Грозного, Бориса Годунова и Михаила Фёдоровича: данное, само собой разумеющееся для Святой Руси, деятельное смирение, прерванное «прогрессивным» петровским периодом дворцовых переворотов и являющееся свидетельством «русского безумия» для утонувшего в гордыни Запада, и было коварно использовано его рабами в Петербурге.
Декабристское восстание вобрало в себя все злые порождения «зверя от земли», унавоженных трупом Вавилонской блудницы, и ознаменовало собой предвестие сатанинской Революции 1917 года, выступив вкупе и ее репетицией. Никакой спонтанности в нём не было: подобно киевскому Майдану 2014 года оно планировалось на 1826 год, но произошло на год раньше по чрезвычайным обстоятельствам междуцарствия и угрозы восшествия на трон «дущителя свобод». С самого своего проникновения в Россию при Петре I масонский зверь направлялся к данной цели, прикрывая её лояльностью и «служением Просвещению». XVIII век прошел для него в сложной чужеродной обстановке охмурения столичной аристократии лестью «консервативного» масонства, однако массовое посещение Франции средним и низшим офицерством во время похода русской армии на Наполеона открыло двери в Россию для наиболее хищнических направлений масонства и непосредственно сверхордена иллюминатов, которые утвердились там в результате «великой» иллюминатской Французской революции с конца XVIII века. Сразу после возвращения армии в Россию впервые в отечественной истории начали создаваться подпольные масонские революционные организации, первопроходцем которых уже в 1814 году стал без всякой затейливости в названии «Орден русских рыцарей», напрямую подчиненный иллюминатам через орден «Тугенбунд» и ставящий задачу установления конституционного парламентаризма путем мятежа.
Следующей стадией быстрой метаморфозы звериного отродья стал «Союз спасения» (очевидно, самой России от «темного русского народа и его царя»), в котором уже нарисовался главный декабристский «герой» Пестель, переименовавший безбожных «спасателей» в «Общество истинных и верных сынов Отечества». Вкладом в революцию «истинных сыновей Отечества» была постановка впервые в русской истории вопроса о ритуальном цареубийстве (готовился ряд покушений на Александра I, особенно после запрета им масонства и всех тайных организаций, с решающим - в Успенском Соборе Кремля) и коварнейшее внедрение внутрь самой масонской организации антуража русской старины. Набросанный Пестелем впопыхах «Устав» Союза почти попунктно повторял методическую часть устава иллюминатов - «Завета сатаны» - с оперативной целью проникновения во все структуры власти, лицемерно демонстрируя верноподданничество, и главным оружием - целенаправленной системной информационной ложью, клеветой и манипулятивной пропагандой, зачатой еще в преамбуле «Устава», - провозглашающей борьбу со всяким злом и искоренение социальных пороков, которые Навальный XIX века сводил к «невежеству масс, коррупции, нарушению прав личности и несправедливому суду». Внешней оболочкой иллюминированных «верных спасателей» вместо европейского «ареопага философов» ротшильдовского Вейсхаупта служили русские понятия «братьев» и «мужей», организованных по «управам» и «округам» во главе с центральным «Верховным собором бояр». Каноны взаимодействия между рядовыми «братьями» и «верховными боярами» (ложь, шантаж, конспирация и т.д.), равно как и внешней «политической деятельности» (убийство, клевета, подкуп и т.д.), бесхитростно клонировали дуалистические нормы символического и высшего «дополнительного» масонства и прямо противопоставлялись уставам нелицемерной любви и правды Христовой Церкви.
Спустя несколько лет все «рыцари», «спасатели» и «истинные сыновья» перетекли вместе со всеми своими дьявольскими наработками в новосозданный «Союз благоденствия», который и здесь одним лишь названием указывал на свою еретическо-хилиастическую сущность (чем заслужил особое благоволение большевиков, хотя даже не думал о некоем «производительном труде в коммунах»). «Боярство» с «управно-окружными мужами и братьями» переросло в «Думу» с «Коренной» и подчиненными ей «деловыми и побочными управами». Для прикрытия цели свержения монархии и захвата власти с дальнейшим уничтожением Христианства, «благодетели» к «борьбе с социальными пороками» нагло добавили также «распространение истинных правил нравственности и просвещения». «Просвещение» включало в себя, прежде всего, уничтожение Православной Церкви с заменой Её на культ «Верховного Существа» с устроением в Александро-Невской Лавре капища «Мировому Разуму» по робеспьеровским чертежам и парижским практикам (венцом «истинных правил нравственности» в которых, напомним, были групповые сношения в соборе Парижской Богоматери и казнь детей на детских гильотинах). Впервые особое внимание начало уделяться органам министерств информации и печати, а также культуры - литературным и «научно просветительским» клубам и печатным изданиям, среди которых особого внимания удостаивалась периодика.
Последним приготовительным маневром масонского зверя стал показательный «самороспуск» ордена в целях «очищения» от случайных и ненадежных лиц с превращением змея, сбросившего старую кожу, в стремительную хищную кобру. Однако и здесь - по свойству всех чад Вавилонской блудницы (равно ветхозаветной и новозаветной) - произошло разделение революционного ордена на «Южное» и «Северное общества», продолжившееся внутренними распрями их горделивых адептов.При этом неоспоримо было их идеологическое единство: либеральное мировоззрение и основанный на ненависти ко всякой священной и полномочной власти конституционализм, устанавливаемый революционным путём (то есть, сущностные свойства земляного и морского зверей Апокалипсиса - соответственно, похотение и непокорство с мятежностью). А также решимость предводителей обоих обществ, Пестеля и Рылеева к самым отчаянно безжалостным кровавым способам достижения цели. Масонская ракета, сбросившая носитель в виде льстивых туманно-благостных идей «спасения» и «облагодетельствования», питалась в лице «Северо-Южного общества» уже самым отборным сатанинским программным топливом. Более того, из разделённости в себе российского революционного ордена здесь была, как и в случае с масонскими орденами-уставами, извлечена выгода - непосредственно сатаной и западным высшим масонским орденом Иллюминатов (созданным, как мы помним, по велению лондонского синедриона Ротшильдом и его мальчиком на побегушках еврейским иезуитом Вейсхапутом и организовавшим якобинский этап Французской революции), в непосредственном подчинении которого находилось «Северо-Южное общество».
Со стороны лукавых петербургских «Кадетов» начала XIX века предлагалась «умеренная» «Конституция Муравьёва» (эпигония Сперанского) с введением оскоплённой «монархии» британского типа (и её упразднения в случае сопротивления правящей династии), заменой империи на федерацию 13 «держав» (как «колен Израилевых» и банков ФРС) с усердно русскими названиями административных единиц, передачей верховной власти двухпалатному «Народное вече» (естественно, с заоблачным имущественным цензом-фильтром политического допуска в него), в котором доминировала бы верхняя палата («Верховная Дума»), избираемая уже откуда-то взявшимися органами власти «держав» при сохранении за императором статуса «верховного чиновника российского правительства», наконец, абсолютная свобода и равенство всех вероисповеданий (включая все ереси и оккультизм), публичных выступлений и идеологий (очевидно, кроме антиреволюционной народно-монархической) с «отменой» крепостного права при сохранении всей земли в собственности феодального класса самых «равных».
Со стороны кровожадных киевских «Эсэров» XIX века, напротив, предлагался чисто боевой иллюминатский план, гревший душу самых отъявленных экстремистов, за авторством пораженного дьявольской гордыней Пестеля, кощунственно давшего ему название ярославской «Русской правды», дополненной позже до «скромной» «Заповедной государственной грамоты великого народа российского, служащей заветом для усовершенствования России и содержащей верный наказ для народа и временного верховного правления». «Русская правда» в изложении этого звериного раба заключалась в скорейшем цареубийстве, упразднении монархии и всех сословий с большевистским установлением террористической власти диктатора, который обеспечил бы переход всей власти Советам под названием того же «Народного вече», но под руководством «блюстительной власти» Политбюро партии под названием «Верховный собор», комплектуемый пожизненно «самыми уважаемыми людьми страны». Вся земля «правдолюбом» передавалась в безусловное распоряжение рантье-помещикам, сдающим её в аренду «капиталистам земледельческого класса» под создание крупных колхозов, в которых крестьянам как, согласно Пестелю, «лишённым капитала и просвещения» отводилась роль наемных рабов. Все народы Российской Империи сливались «русской правдой» в один советский народ под льстивым названием «русского». Как известно, данный план был реализован лишь спустя 100 лет, притом ни «временный диктатор», ни «Верховный собор» к русскому народу не имели никакого отношения.
В проектах «Северо-Южного» ордена (в названиях обществ, внутренних органов самих обществ и нового революционного строя) продолжилось льстивое флиртование с патриотическим духом русского народа: с барского плеча ему сбрасывались «вече», «соборы», «державные думы», «управы», «боярство», однако над всеми ими воспаряли «священные» иноземные категории с магическим звучанием: революции, республики и конституции. Важным и боевым подразделением «Южного общества» служил «Славянский союз», предполагавший создание «межконфессиональной» славянской конфедерации и члены которого исключительно «по-славянски» боготворили тех же французских материалистов-«просветителей» и предлагаемые ими безбожные политические институты. И, в завершение революционного портрета звериного отродья начала XIX века на земле Святой Руси, укажем на его тесный союз с польскими подпольными организациями шляхтичей (поголовно масонами), которым завещалось возвращение суверенитета с передачей под него всей Белоруссии, Малороссии и Литвы в границах 1772 года (что СССР Ленина частично и реализовал «Рижским мирным соглашением» в 1921 году) и восстановление рабовладения над западнорусским православным крестьянством. Главной такой организацией был «Патриотический союз», выросшим из сект «Национальное масонство» и «Филоматов» (созданной как «Общество друзей полезного развлечения») - подпольной польско-католической группировкой в Белоруссии и Литве с центром в Виленском университете, включавшей в себя ряд персон первого поколения богоборческих польско-литвинских революционеров-сепаратистов, включая А.Мицкевича, И.Домейко, Я.Чечота, которых ныне пытаются объявить белорусскими национальными героями, называя в их честь улицы и ставя памятники в центре Минска и других городов.
Около 90% всего личного состава и все руководители декабрьского Майдана 1825 года в Петербурге, воспетые большевиками и позорящие своими именами улицы многих русских городов по сей день, состояли в масонских ложах «зверя из земли». «Прогрессивная» либеральная историография по сей день пестрит обвинениями «мракобесов» в «конспирологических фантазиях» о масонском заговоре декабристов, при этом в биографии каждого из них по отдельности она же сама - и не без гордости - описывает участие в масонских ложах, их «таинствах» и «миссионерстве». Строительный материал мятежа составили дворянские офицеры, притом преимущественно из древних боярских родов во главе с Муравьевыми и Трубецкими и иными, обласканными русской монархией и неоднократно помилованными, несмотря на постоянное попадание в списки бунтарей эпохи Смуты и дворцовых переворотов. Ничему не научил их и позорный исход декабрьского Майдана: повторив свои «подвиги» в феврале 1917-го, «истинные сыновья отечества» по заслугам получили своё возмездие.
Преступные устроители первой российской антихристианской революции, воспользовавшись краткими днями междуцарствия и «верноподданническим» предлогом якобы «неправильной передачи власти», громко раструбленным в качестве клеветнической арт-подготовки среди столичных горожан, ринулись на Сенатскую площадь исполнять план, разработанный за 10 лет «русскими рыцарями-спасителями» на микрофлоре 120-летней масонско-просвещенческой заразы в Петербурге, под названием «Манифест к русскому народу». Первоначальным редутом, достигнутым их потомками в 1917-м, был арест лично Николая Павловича (с последующим убийством), насильственное принуждение Сената и Синода к учреждению Временного правительства из числа членов революционного ордена с наделением его неограниченной властью и полным подчинением ему армии и министерств, и подготовка Учредительного собрания, предваренного полной сменой местных властей с заменой их непосредственно «Временным революционным правительством», - то есть, из их собственного числа и без участия народа и особенно Церкви как своего исконного врага. Первым же «декретом» декабристской хунты должен был стать полный роспуск имперской армии и полиции с заменой их на «демократическую самооборону» под названием «народная стража» - по сути, создаваемую масонскую красную армию. Зная, что простые солдаты и горожане ни за что не пойдут против царя, бесноватые «рыцари-благодетели» наплели им, что идут «защищать от узурпатора Николая законного императора Константина и его жену Конституцию», которой и посвятили свой главный лозунг, и всячески пресекали попытки власти донести до народа правду - в частности, убив героя Отечественной войны князя М.Милорадовича и заглушив увещевания священнослужителей. Целью этого коллективного жала князя лжи было повязать людей кровавой цепью, отсекая путь назад.
Однако Третий Рим XIX века отличался от самого себя спустя 100 лет: народ пребывал в достаточно глубоком благочестии и молитве, в Сенате, Государственном Совете и генералитете доставало истинных сыновей Отечества (без кавычек), не поврежденных умом под воздействием либерально-гуманистической пропаганды «зверя из земли», наконец, масонская «красная армия» попросту не имела возможности выхода за пределы больной фантазии прожектёров, поскольку введенная Екатериной II черта оседлости надежно охраняла российские столицы от соплеменников Троцкого-Бронштейна, а рабочих и солдат - от их лукаво-предательской пропаганды. Но самым важным было совершенно иное состояние Христовых пастырей, не прятавшихся за ширмой «аполитичности Церкви» и не прятавших за ней своё собственное властолюбие и вольнодумство:вместо напяливания на себя красных бантов и славления Временного правительства, первенствующий митрополит Новгородский Серафим, сподвижник Александра I и графа Аракчеева, лично выходил на Сенатскую площадь к заговорщикам, лицом к лицу обличая и вразумляя их, встретивших апостольского преемника, как и подобает «просвещённой общественности», плевками и оскорблениями, а великий святитель Филарет Московский, вдохновитель будущего Манифеста об отмене крепостного права, лично составил и хранил царский Манифест о завещании власти Николаю I. Подняв на молитву русский народ, Церковь, окормляемая такими святителями, лишила первый Майдан каких-либо духовных сил, подпитывающих его из преисподней, и умертвила дело «зверя из земли» в зародыше.
Император Николай I вынужденно применил оружие против толпы, мятущейся прямо у памятника прорубившему европейское окно Петру I, после целого ряда предупреждений, призывов (в том числе Церкви) и холостых выстрелов. Из более 1000 погибших большинство составляли невинные жертвы - но не «кровавого царизма», а коварного и лживого либерально-гуманистического сатанизма масонского зверя с Запада (что все равно не шло ни в какое сравнение с казнями-резнёй стрельцов кумира западников Петра I). И эти жертвы в христианском свете были спасены от соучастия в одном из величайших в истории предприятий сатаны, когда его последний земной враг - Третий Рим - стоял на грани гибели. Потому-то и оправдано было это силовое подавление Майдана Николаем I в отличие от «непроявленной решительности» «слабого» Николая II через 100 лет, когда бόльшая часть петербургской знати, рабочих, солдатов и даже священства пошли не защищать, а свергать царя: они не заслуживали невинной кончины. «Кровавый тиран» Николай I горько сокрушался не только о невинных жертвах, но даже о справедливо застреленных мятежниках. Более того, он, подобно благоверному царю Иоанну Грозному, максимально смягчил суд над виновными, помиловав в той или иной степени большинство декабристов (к смертной казни были приговорены лишь 5 отъявленных террористов, которым была и этим дана возможность искупить своё злодейство), включая руководителей, в полном согласии со Словом Божьим заслуживавших смертной казни. Причем помиловал тайно и осужденных, строго запретив оглашать помилование, поскольку заботился не о своем имени и «избирательном рейтинге», а о Правде Божьей и тихом житии в благочестии и чистоте своего народа, которому никак не могла поспособствовать демонстративная безнаказанность зла. Точно также втайне оказывалась Николаем I и помощь семьям декабристов. Ибо и сам Двуглавый Орел вёл «брань не против их крови и плоти, но против начальств (уловивших их в сети), против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф.6:12). И многие из мятежников, сохраняя благородство во время следствия, впоследствии пришли в раскаяние (естественно, далеко не сразу).
Там, где большевистскими «гуманистами» создавались ЧК и расстрельные тройки, а «гуманистами» либеральными - закрытые гаагские судилища и брейвиковские ублажания убийц, «кровожадный царизм» Третьего Рима учредил особый Верховный уголовный суд с широчайшим представительством (включая лиц, сочувствовавших заговору) и особую следственную комиссию, открыто и неспешно, с расстановкой и разъяснением, исполнивших своё назначение. Предельная ступень последнего состояла во всенародном созерцании и осуждении тайных дел «зверя из земли» - «Революции» как «тайны беззакония в действии, которая не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий её теперь» Помазанник Божий (2 Фес.2:7), - и утверждении правды и благочинности в России, сильно нарушенных за 100-летие Второй Смуты. И она была достигнута - вопреки наглым, в духе толстовства, требованиям «помилования» (безнаказанности) декабристов либералов всех мастей - от змеиного шипения офицерства до возмущённого визга творческой интеллигенции. К этому хору впервые в истории присоединилось синхронное громыхание западных СМИ - главных проповедников «зверя из земли» до сего самого дня. И если консервативные издания большинства европейских стран еще отнеслись к Суду сочувственно (лишь либералы назвали его «печатью тирании и беззакония»), то «консервативный» рупор звериного логова лондонская «Таймс» отразил общий взгляд дано-норманнской элиты Великобритании, безраздельно господствующий в наши дни, спустя 200 лет, уже над всей Европой в лице её элиты: «Императорское правительство жестоко ошибается, если думает, что чисто формальное следствие, произведенное комиссией из 8 членов - придворных и адъютантов императора, может пробудить к себе доверие в цивилизованных странах Европы, или даже в менее культурной России».
Декабристская революция «зверя из земли» послужила неоценимым вразумлением и закалкой для святорусской державы: если нападение объединенной Европы, ведомой Наполеоном, развеяло очарования российской монархии и аристократии западными государствами (сплетавшихся в восстающую державу «морского зверя» о шестой его главе), неожиданно для себя обнаружив в них непримиримого врага Третьего Рима, то события 1825 года открыли высшему сословию России глаза на подлинную, звериную природу западного «просвещенческого» духа, привнесенного в Россию наивным монархом Петром I, метастазы которого глубоко поразили духовной онкологией «зверя из земли» русское дворянство. Внедренный в самосознание последнего миф о России как европейской стране, участнице прогресса европейской цивилизации был низвергнут, и Двуглавый Орел стал вырываться из-под 125-летних пут паутины самозабвения, вспоминая своё положение и истинное мессианское призвание в «лежащем во зле мiре» (1 Ин.5:19).
Символом этого восстания, проходившего отнюдь не мгновенно и не без ран от сковавших терний предрассудков, и всего пути России стала судьба живой иконы русской души - А.С.Пушкина. Имея широчайшую душу и все пять талантов от Господа (Мф.25:15), но отчужденный столичным мраком от благодатной виноградной лозы (Ин.15:5), чиновник МИДа Александр Сергеевич увлекся гульбой, прельстился французским «просвещением», вступил в кишинёвскую масонскую ложу, отчаянно поддерживал декабристов, дерзко матюгался и богохульничал пером (заклеймив себя «Гаврилиадой», сопоставимой лишь с нынешними «Тангейзерами» и «Последними искушениями»), наконец, впал в глубокое уныние и подошёл к черте самоубийства. Его сгорающую жизнь переворачивают воспитательная ссылка и две встречи с Двуглавым Орлом: с императором Николаем I, покорившим А.Пушкина (став его личным цензором) и покоренным им, и со святителем Филаретом митрополитом Московским в их легендарной поэтической переписке. Почти мгновенно легкомысленный поэт (и поверхностный, хоть и искусный рифмоплёт) превращается в плодовитого поэтического богослова и пламенного патриота-монархиста, ставшего соавтором ненавистного для всевозможных слуг зверя гимна-молитвы Российской Империи «Боже, Царя храни». Высшим идеалом исторического деятеля для него вместо возгордившихся французских революционеров становится смиренный охранитель, защитник веры и отец белорусской народности - могилевский святитель Георгий Конисский. За такой разворот голос русского народа и обличитель «Клеветников России» вскоре подвергся закономерной травле, поношению критиков и убийству на срежессированной масонами дуэли - подобно самому Русскому государству Николаев и Александров.
_1.jpg)
