Несмотря
на фундаментальные изменения в мире, основой глобальной экономики
остаются Соединенные Штаты, являющиеся не только самой крупной
национальной экономической системой, но и основой ключевых процессов
мировой экономики и ключевым источником глобального экономического
регулирования. Глобализированное американское законодательство де-факто
признано основой экономического сегмента международного права.
Сомнительно, чтобы это положение изменилось даже в среднесрочной (4-7
лет) перспективе, если, конечно, не произойдет какого-то глобального
экономического или военно-политического форс-мажора.
За попытками США отказаться от базовых торговых и торгово-политических (как, например, с Ираном) соглашений явно стоит желание перекроить всю систему мировой торговли. Но даже если «реиндустриализация Трампа» окажется успешной и ему удастся замедлить или даже остановить промышленную деградацию американской экономики, ключевым интересом США будет не борьба за рынки, для завоевания которых у нынешней Америки нет достаточного промышленного потенциала. Это будет борьба за сохранение контроля над глобальными финансовыми потоками, в том числе порождаемыми мировой торговлей.
Американская финансовая система сравнительно легко справляется с «секторальными» кризисами и «стрессами». Глобальный финансовый кризис 2008-2009 годов, которой, жестко ударив по финансовой системе США, должен был привести к падению их влияния в глобальном финансовом секторе (на что рассчитывали многие игроки рынка, в частности Китай), на деле привел к укреплению американской монополии на управление и регулирование глобальных финансов.
Технология управления и конверсии финансовых кризисов в своих интересах неплохо освоена американской элитой. Это неудивительно, учитывая, что основа американской финансовой гегемонии определяется способностью США и как государства, и как финансовой системы, границы которой выходят за пределы государства, и как сообщества глобализированных финансовых институтов обеспечивать навязывание ключевым субъектам мировой экономики своего понимания «правил игры».
Американская финансовая система обладает высоким уровнем иммунитета к внутрисистемным кризисам. Рассчитывать, что США будут отказываться от тех действий, которые могут как-то навредить их имиджу как надежного участника системы, наивно. Политически, с учетом уже возникших и перспективных рисков, США созрели к рисковым решениям на мировом финансовом рынке.
Для американской элиты в целом остается принципиально важным сохранение и укрепление американоцентричной монополярности в области финансов, которая находится в «зоне риска» в силу развития новых форматов и технологий финансовых коммуникаций - даже без учета «политической» составляющей. Ключевой задачей остается сохранение потенциала привлечения капитала в экономику США. Как минимум это важно, пока (и если!) усилия Дональда Трампа и его окружения по социальной реконсолидации и реиндустриализации США начнут давать первые плоды, то есть минимум на ближайшие 3-5 лет. Но существенные финансовые вливания американской экономики нужны «здесь и сейчас» - в промежутке ближайших 1-3 лет, которые могут быть весьма острыми с социальной и внутриполитической точки зрения. Но в США социальные обязательства и финансовая стабильность обеспечиваются во многом за счет внешних заимствований. А в последние годы США явно испытывают сложности с привлечением финансового капитала в свою экономику.
В астрономическом госдолге США в 20 трлн долл. только чуть больше 6 триллионов принадлежит неамериканским субъектам. Да и значительная часть (350 млрд долл.), «записанных» на карибские банковские центры (ок. 5,5% госдолга), вероятно, также принадлежат американским структурам. США, несмотря на сохранение ситуации, близкой к глобальной геополитической монополярности, удалось переложить на плечи внешних кредиторов менее трети своего долга. Единственной крупной страной, полностью сориентированной на хеджирование своих рисков в американских долговых обязательствах, является Япония, которая остается частично оккупированной США территорией.
В последние 6-7 лет, а особенно на втором сроке президентства Барака Обамы, по сути, происходило фиктивное накачивание капитала, когда США занимали деньги у самих себя, осуществляя скрытую эмиссию безналичного (а частично - и наличного) доллара. Нельзя отделаться от впечатления, что это внутреннее перекредитование в отношении как минимум финансового сектора носило добровольно-принудительный характер. Хотя именно в этот период была успешно реализована схема «финансового пылесоса», выкачавшего значительную часть нефтедолларов с Ближнего Востока в рамках экономической составляющей «арабской весны».
Повторение схемы «финансового пылесоса» возможно и сейчас. Именно эту цель преследует нагнетание Вашингтоном военной истерии на Ближнем Востоке и в Восточной Азии, то есть в тех регионах, где имеются «неосвоенные» финансовые ресурсы, которые не могут быть быстро реинвестированы в реальный сектор.
В любом случае, перед американской элитой стоит задача - существенным образом нарастить объемы привлекаемого внешнего капитала, постепенно снижая «бремя покупки долгов», которое несут американские компании, поскольку оно снижает их инвестиционный потенциал. То есть настоятельной необходимостью становится организация управляемого спазма в глобальной финансовой системе, который бы, помимо всего прочего, укрепил роль и значение американского законодательства как основы международного права в области экономики.
Обратим внимание на уже полузабытый эпизод недавней истории глобального финансового рынка - вброс в апреле 2016 года «Панамского досье», содержащего обширные данные об операциях панамской компании Mossack Fonseca со средними и крупными (но отнюдь не крупнейшими, что показательно) офшорными капиталами. Вброс явно носил зондажный характер и был направлен на демонстрацию возможностей, имеющихся у США в области политико-полицейского регулирования финансовой деятельности в офшорах.
На примере данного сугубо информационного действия - фактически без политического и юридического продолжения - были апробированы технологии стимулирования оттока капитала из офшорных и офшороподобных юрисдикций. Следует отметить, что, несмотря на ограниченный характер данного «проекта» и сжатость его по времени, в целом он был успешным. Причем не столько с точки зрения тех объемов «инвестиционной массы», которая была «перенесена» в американские долговые обязательства, сколько по факту признания фактической легитимности американской политики со стороны большей части игроков мирового финансового рынка, включая вполне статусных.
Даже первая, ограниченная фаза кризиса вокруг «панамского досье» привела к серьезным завихрениям в глобальном финансовом пространстве, будучи объявленной частью новой стратегии США по борьбе с офшорами. Однако уже тогда многие эксперты увидели в нем «второе дно», связанное с попытками США не столько разгромить офшорную систему, ставшую к началу «десятых» годов серьезным конкурентом доллароцентричным финансовым каналам и институтам, привлекая все больше «новых денег», сколько перехватить как минимум часть этих финансовых потоков.
В пределах национальной территории США существует ряд бизнес-пространств, которые могут рассматриваться как офшороподобные. Это штаты Делавэр, Вайоминг и Пуэрто-Рико, а также американские Виргинские острова. Правовые механизмы, действующие там, несколько отличаются от классических офшоров. Но организационную базу для трансплантации офшорной инфраструктуры, а вместе с ней и офшорных капиталов в пределы национальной юрисдикции США, они создают.
Нельзя исключать, что сама линия на активное политическое, фискальное и полицейское противодействие офшорам на фоне форсирования соглашений о свободной торговле с ключевыми глобальными игроками была интегральной частью экономической стратегии Хиллари Клинтон. Вернее, тех кругов американской олигархии, которые за ней стояли и которые стремились к мягкому варианту коррекции глобализационной политики США. Приход к власти Дональда Трампа на какое-то время отложил реализацию этой стратегической линии, но ничто не мешает США сейчас к ней вновь вернуться.
Вероятно, линия на борьбу с офшорами, причем по преимуществу - политическими и полицейскими методами, в самое ближайшее время будет вновь вынесена на вершину глобальной американской «повестки дня». Нельзя сказать, что для США не существует альтернативы новой волне борьбы с офшорами, однако все иные варианты (в частности, скоординированное сокращение расходов на социальные программы на уровне федерального правительства и на уровне штатов) требуют высокого уровня консолидации элиты и несут существенно большие риски для самих США.
Новая же кампания по борьбе с офшорами - особенно учитывая сохраняющееся доминирование США в глобальных медиа - может быть осуществлена сравнительно легко и безболезненно. Единственный значимый риск - дестабилизация с потенциальным разрывом глобально значимых финансовых цепочек, но это, кажется, считается не столь болезненным с учетом современного состояния американской экономики и инвестиционных процессов в США. Что, к слову, является серьезным сигналам тем российским либералам, которые исходят из аксиомы о неизменной заинтересованности США в сохранении статус-кво в процессах финансовой глобализации. Американская стратегия может оказаться куда более гибкой и многовариантной, чем мы себе это представляем.
Такая кампания может быть легко нацелена против России и стать продолжением, новым этапом по противодействию «русской угрозе», но трактуя ту в понятных и привычных для западной общественности и экспертов терминах борьбы с «коррупцией и организованной преступностью» и имея в виду перевод как минимум части крупных состояний российского происхождения в подконтрольные США юрисдикции и сетевые финансовые структуры. И это совсем немалые суммы: по различным оценкам, в офшорах могут находиться нелегализованные и частично неучтенные совокупные капиталы, близкие к 1 триллиону долларов.
Такая же схема политико-полицейского давления может быть использована и в отношении существенно больших по объему капиталов китайского происхождения, хотя в данном случае политическая острота проблемы будет выше.
Вопрос не в том, как избежать потерь при новой волне борьбы с офшорами, которую инициирует американская администрация или даже некая ее часть. Структура российской экономики и особенно финансового сектора российской экономики, увы, предполагает неизбежный ущерб от такого развития ситуации. И вряд ли удастся локализовать этот ущерб только в российском олигархическом сообществе. Необходимо, используя возникающий эффект, сформировать контролируемое финансовое пространство, где Россия будет как минимум управлять «правилами игры». Создание полноценной финансовой субглобальной системы Россия вряд ли «потянет» - однако создание пространства, которое будет контролироваться национальным регулятором, вполне реально. Достаточно посмотреть на механизмы и, что самое главное, темпы создания национальных финансовых инструментов «после Крыма» - они впечатляют. Затем в это пространство можно начинать втягивать и финансовых игроков, и ресурсы, находящиеся вне России.
Объективно политика США, которая де-факто приводит к разрушению существующей системы глобальных финансовых отношений и коммуникаций, дает России хорошие возможности для этого. Так что мешать американцам бороться с офшорами не стоит - стоит сформулировать свой интерес и создать под него базу и инфраструктуру.
Дмитрий Евстафьев - профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
