На войне, как ни странно, среди крови, миномётных обстрелов и смертей, люди продолжают жить... Вспоминать прошлое, мечтать о будущем, любоваться небом, заводить кошек, говорить... Но на фоне сводок о боевых действиях всё это остаётся незамеченным... Анна Долгарева решила восполнить этот пробел.
Фото: Пятый канал
По окопам нас ведет человек, которого зовут Ладога.
То есть, вообще-то его зовут Алексей, он офицер ЛНР, в прошлом бизнесмен в Ленинградской области, но теперь его зовут Ладога. Он показывает нам блиндаж и хвастается:
- Вот эти все окопы и блиндажи мы сами вырыли. За месяц. Командование не верило, а мы вырыли. Мне еще в мирной жизни копать много случалось, я археологией увлекался, нумизматикой. Ездил под Тверь на раскопки...
Здесь вряд ли есть какой-то культурный пласт, в этом донбасском черноземе, разве что археологи будущего скажут потом когда-нибудь - какая тучная, многими телами удобренная земля.
Но блиндаж хорош, уютен, застелен тростником.
Ладога приносит мне воды в большой железной кружке. Начало октября, но жарко, как летом. Особенно в бронежилете. Я расстегиваю бронежилет, снимаю каску - до вражеских позиций целых полтора километра.
- А тебе вообще, как в этом климате? - мрачно интересуюсь я у Ладоги.
- Жарко, - смеется он. - В пятнадцатом году я в последний раз был в Карелии. Мы тогда с друзьями заехали на мотоциклах, через Рускеалу...
- Не люблю Рускеалу, - отвечаю я. - Красиво, только туристов слишком много.
- Это места знать надо. Есть там братская могила русских и финских солдат, еще с финской войны... Только туда, конечно, шесть километров по лесу ехать. В этом году, наверное, отпуск возьму. Соскучился по родине.
- А когда вообще с войны собираешься уходить?
- А у нас война? - смеются сразу все, кто собрался вокруг. - Нет войны - некуда уходить, - повторяет Ладога. - Вот когда это закончится, тогда и уйду.
Фото: Пятый канал
- А я местный, мне вообще, уходить некуда, - говорит молодой парень с полными губами и длинными ресницами. Его зовут Игорь, позывного, считай, нет - так и называют Гариком.
- Я тут, в поселке Донецком, учился, в этой самой школе, которую разбомбили. Хорошая школа была.Я спрашиваю:
- А как твои одноклассники? Кто-нибудь тоже пошел воевать?
- Не, в основном все либо в Россию, либо на Украину уехали, - машет нестриженой головой Игорь. - Хотя один пошел на украинскую сторону в артиллерию воевать. А его отец тут в милиции. Вроде, они друг от друга отказались.- Гражданская война, - говорит Оскар. Это он привез нас сюда, на позиции.
Фото: Пятый канал
Я прохаживаюсь, выискивая, что бы еще поймать в кадр, и вижу черно-белого котенка.
- Ой, кошечка! - радуюсь я. Кошечка охотно запрыгивает на руки, трется носом о ладонь.
- Да, - говорит Оскар. - Надо бы вторую кошку завести, для второго блиндажа.
- Цыган уже договорился.
- Только взрослую кошку уже, не котенка. Чтобы охотница была.
- Ну, если взрослую... А зачем взрослую? Мы Масяню мелкой взяли, и ничего, научилась быстро, мышей ловит только так.
- Зачем вторая кошка? - спрашиваю я.
- Зима скоро, мыши полезут в блиндажи греться. Если кошка их ловить не будет, то мы с мышами и спать будем. Блиндажа у нас два, а кошка одна. Была другая, но умерла, когда котенка рожала. Так она один раз ласку притащила, а второй раз вообще зайчонка. Настоящая хищница, - рассказывает Ладога.
Фото: Пятый канал
Мелкая хищница Масяня подставляет пузо, чтоб погладили.
Вечером над позициями высыпается Млечный путь, огромное звездное небо. Звезды южные, крупные, яркие.
Оскар рассказывает о психологических особенностях разных военных:
- Гаубичники - эти не привыкли, чтобы по ним били... Отработают с пятнадцати километров и укатятся. Минометчики самые «отбитые», потому что для кучного огня им нужно поближе подобраться, и тогда по ним «ответка» идет бешеная: лупят из «сапогов», из АГСов, из всего, чего угодно. Но самое психологически тяжелое - это когда по тебе из автомата начинают стрелять, потому что кажется, что тебя засекли. Если засекли - считай, все, ты труп... А вот пехоте, наоборот, привычно, когда по ним из автомата бьют, зато когда из более тяжелого - тут могут запаниковать.
Я глажу огромную немецкую овчарку по имени Бриг. Тот развалился на земле, задрав вверх лапы и поскуливает от наслаждения. Дворняга поменьше, но тоже немаленькая, тихо подходит ко мне и утыкается в меня носом.
- Это Шельма, - говорит мне кто-то из невидимых в темноте солдат.
- Грустная она какая-то, - отвечаю я.
- Она всегда грустная. Как ее хозяева уехали на Украину в 2014 году и ее бросили, так все время грустная ходит. Оттого и толстая. Потому что когда грустит, сразу жрать начинает.
- Как я ее понимаю, - вздыхаю я.
Фото: Пятый канал
- Если противник дальше, чем в трехстах метрах - не стрелять! - кричит механический голос в рацию. - Не стрелять! Приказ поняли? Иначе со страшной силой покараю!
Два выстрела ложатся далеко, следующие три ближе.
- Это «сто двадцатые»*, - говорит один из солдат.
- Нет, - возражает другой. - «Восемьдесят вторые»*, просто погода тихая, звук сильно разносится.
Очередная мина взрывается совсем громко.
- «Сто двадцатая», - уверенно говорит первый.
Я почти засыпаю под этим огромным небом. К полуночи стрелять перестали, только стрекочут цикады...
- Кота украли, - монотонно жалуется голос в темноте. Он говорит об этом весь вечер. - Нет, ну ты представляешь, маленьким подобрал, выходил, выкормил. Ошейник на него надел противоблошиный. Кот стал здоровенный такой, пушистый. И уже третий день его дома нет. Украли, точно украли. А он молодой еще, года нет. И красавец такой.
Спит, положив голову на лапы, овчарка Бриг. И грустная собака Шельма растянулась у ближайших человеческих ног.
Млечный путь течет с востока на запад, огромный и переливающийся.
*Калибры миномётных орудий (прим. ред.)
Анна Долгарева