«Как человек ограниченный, грешный и немощный, я всю жизнь старался учиться, проверять себя, не доверяя себе ни в чем, что делаю и сейчас... Но все, что мне было дано, старался передать своей пастве».
В
архиве Саратовской епархии по сей день хранится личное дело протоиерея
Александра Ильина (1895-1971), служившего в Аркадаке в храме в честь
Вознесения Христова с 1947 по 1949 год. Я всматриваюсь в почерк -
классически изящный и мягко, смиренно склоненный; в синеву старинных
чернил, в пожелтевшую фотографию...
Он происходил из крестьян Тверской губернии. До начала Германской войны успел окончить семинарию и один курс Духовной Академии. Потом служил в армии. Женился на дочери священника, сельской учительнице Александре Пономаревой. В 1922 году епископ Новоторжский Феофил, впоследствии расстрелянный, рукоположил Александра Ильина во иереи. Первым местом служения молодого священника стала церковь святой мученицы Параскевы в Торжке.
35‑й вопрос длинной анкеты: «Привлекался ли к судебной ответственности?». Привлекался - «1937-1942 год, 5 лет лагеря». В своих воспоминаниях отец Александр поясняет, что арестован был в том самом Торжке, вместе с епископом Агапитом Новоторжским и многими другими: «Матушка осталась с тремя детьми... Она переселилась к своему отцу, протоиерею Василию, а после его ареста в 1937 году осталась с детьми и своей матерью...».
После лагеря отец Александр жил на поселении в Ухте; туда к нему приехала супруга Александра Васильевна с младшей дочерью Варей (старший сын Ильиных Николай пропал без вести на фронте, средний, Евгений, еще воевал). И уже из Ухты они решили направиться в Аркадак - по совету одного из товарищей отца Александра по заключению, уроженца наших мест. Аркадакский период их жизни оказался нелегким - но и светлым тоже.
С 1944 по 1947 год отцу Александру не разрешали служить, а когда такая возможность наконец появилась - организовали настоящую травлю. Анонимный «коллектив верующих» писал донос за доносом...
Зато простые аркадакские прихожане сразу поняли, какой пастырь служит сейчас в их старинном храме. И просто горой встали на защиту батюшки. «Отец Александр - это единственный такой человек. Когда он совершает обедню, все плачут...» - так писали верующие тогдашнему правящему архиерею Саратовской епархии епископу Борису (Вику).
И отец Александр всегда вспоминал Аркадак добром: «Каждое воскресенье причащались до тридцати человек. В отдельные праздники было много причастников, так, в Троицын день 1948 года их у меня было до 800 человек». Кстати, в аркадакском Вознесенском храме протоиерея Александра поминают за каждой Литургией по сей день.
Тяжелая болезнь бесконечно любимой и почитаемой супруги Александры Васильевны, а также, возможно, и обстановка в Аркадаке заставили отца Александра искать священнического места в Ленинградской епархии - под омофором митрополита Григория (Чукова), ранее окормлявшего Саратов. Отец Александр служил в городе Луге, затем - в Великом Новгороде. Именно здесь отца Александра настигла самая большая боль и беда его жизни - смерть супруги. Из автобиографических записок, 1963 год: «Сколько раз я бывал в разлуке - в армии, в лагере, но я жил там надеждой вернуться в свой дом, к любящему сердцу. Теперь этого нет на земле, все опустело, стало как бы мертвым, и я стал как бы мертвым для окружающего <...> но знаю, что со мною Господь в том деле, на которое Он поставил меня, и Он-то через мою мертвенность и немощь делает Свое дело».
По свидетельству ухаживавших за смертельно больным отцом Александром монахинь последние слова его были - «Знаю, знаю». Он разговаривал с кем-то невидимым...
***
Отец Александр был из духовников тихих, кротких, бесконечно терпеливых, ничего людям не навязывающих, не требующих от них того, что выше духовных сил. Он ждал от своих духовных детей не послушания лично себе, а любви к Богу. Любви, которая жила в нем самом. Все его духовное наследие пронизано этим живым дыханием любви, любви алчущей, жаждущей, не мечтательной, но требующей действия. А центральным действием, главным проявлением любви ко Пресвятой Троице отец Александр считал сколь возможно частое (подчеркнем это) участие верных в Евхаристии - Причащение Святых Христовых Таин.
Что означает - сколь возможно частое? Конечно, не то, что любой человек может делать это, когда ему вздумается, хоть каждый день и без всякой подготовки. Отец Александр был убежден, что частота Причащения должна отражать духовный рост человека, а духовный рост, в свою очередь, невозможен без Причастия Христовых Таин - «главного источника нашей силы для исправления и духовного перерождения христианина». В своих работах протоиерей Александр Ильин показывал, что охлаждение христиан к вере всегда выражалось в пренебрежении Таинством Евхаристии, в нежелании приобщаться Христу. Впрямь, если мы вспомним, что в предреволюционной России многие, казалось бы, верующие люди считали совершенно нормальным причащаться один раз в год, Великим постом, и с недоумением спрашивали, зачем делать это в иное время, мы что-то, может быть, поймем в последовавших событиях.
Надо сказать, вопрос о допустимой или необходимой частоте Приобщения для мирян всегда порождал в Церкви разногласия. И у отца Александра из-за этого возникали если не конфликты, то, по крайне мере, напряженные ситуации. И вот здесь кроткий и смиренный батюшка был решителен и тверд, даже если его оппонентом оказывался правящий архиерей. Он защищал не себя, не личную точку зрения, но то, что унаследовано нами от древней Церкви и святых отцов, множество цитат из которых он приводил и в своей диссертации «Причастие Святых Таин в жизни православного человека». Обращался он также и к наследию не прославленных тогда еще и очень мало кому известных русских духовных учителей XIX века - Феофана, затворника Вышенского, святителя Игнатия Брянчанинова, наконец, протоиерея Иоанна Сергиева - святого праведного Иоанна Кронштадтского. В годы, когда все это духовное богатство лежало под спудом, отец Александр для многих стал проводником к нему, даже, можно сказать, проводом, каналом, по которому оно поступало к людям.
Для нас, сегодняшних, всё это в открытом доступе; но уроки отца Александра необходимы и нам. Я бы назвала их уроками кроткого сердца - потому что только истинная кротость, смирение, отсутствие всякого сопротивления Богу и всякого превозношения над другими может привести человека к такой помогающей, исцеляющей мудрости.
Как часто это бывает: человек, искренне устремившийся к вере, ко Христу, желающий жизни с Ним, сталкивается с огромными, с нескончаемыми трудностями. Он не видит перемен в себе, не получает тех плодов, которых ждал, не может понять причину своей неуспешности в духовной жизни. И у него возникает мысль, что эта жизнь в настоящем ее виде возможна лишь для единиц, для неких избранных Богом людей. Отец Александр говорил таким страждущим о необходимости доверия и терпения: «Нельзя требовать от себя того, что пока нам не по силам, например, желать нерассеянной молитвы, когда ты еще на нее не способен. Это происходит от духовного невежества и от гордости <...> Человек как почка. Если попробуешь его развернуть раньше времени, то погубишь. Придет время - и почка раскроется, так и сердце человеческое. <...> До времени не надо насиловать почку. Когда сердце очистится, оно само раскроется...».
Мысли отца Александра, даже выхваченные из контекста, встряхивают и заставляют заглянуть в себя, вглубь. Например: «Обиду вырвешь из сердца только тогда, когда будешь вместе с обидчиком радоваться его радостью». Заметьте - не о том речь, чтобы не злорадствовать, если у обидчика несчастье, а о бОльшем - о сорадости ему. Нам ведь радоваться за другого - особенно если этот другой получил то, чего нам не дают - труднее, чем сострадать ему в несчастье. Таким образом пастырь показывает нам необходимость максимального усилия.
...Или другая мысль - о том, что смирение и любовь в миру, стремление «не сказать никому ни одного огорчительного слова» - выше стремления пойти в монастырь. В монастырь ведь если идти, то только так: не от чувства своей избранности на «особый путь», а от сознания своей немощи, неспособности противостоять соблазнам мира.
В оттепельных 60‑х раскрепостилась мода: юбки поползли от колен вверх. Один ревностный прихожанин стал жаловаться батюшке на непристойность и соблазнительность вида многих женщин. Отец Александр кратко и кротко дал этому человеку понять, что беда не в женщинах и не в юбках, а в нем самом; осуждать же никого не нужно. Неосуждение, отказ от всякого суда над другими - то, к чему отец Александр возвращался вновь и вновь. Он говорил своим прихожанам о том, что за всякий понесенный, прощеный чужой грех они получат воздаяние - духовный плод, радость и мир в сердце. «У смирения нет глаз, чтобы видеть чужой грех, - говорил отец Александр, - и нет языка, чтоб говорить о нем».
И в самые тяжелые для Церкви - хрущевские, и в позднейшие годы у отца Александра было много духовных детей, много людей искали с ним встречи. И он производил на этих людей невероятное впечатление. Из воспоминаний:
«Во время первой же беседы батюшка объяснил, что самое главное - не в том, чтобы не падать, а в том, чтобы вставать. Он учил вставать. Он посеял в душе такие зерна, которые прорастают и растут в человеке через всю его жизнь».
И еще - о том, чего так недостает мне и таким, как я, рассеянным, несобранным, находящим ложное утешение в пустословии:
«Просто так говорить с ним о пустом было невозможно. Настолько все было серьезно, все значимо. Он так, видимо, чувствовал близость Божию, что не смел в этом Присутствии ни на минуточку расслабиться. Такое ощущение».
Газета «Православная вера» № 22 (594)
Марина БирюковаИсточник: Православие и современность
