Еще раз о Солженицыне

В канун столетия со дня рождения Александра Солженицына, тем более объявленного высшими властями «годом Солженицына», с особой остротой возобновились идущие уже полстолетия споры о писателе и его творчестве. То, что споры идут в традиционно непримиримой для нашей страны форме, дебаты исключительно ожесточены и часто носят выходящий за рамки элементарной этики характер, свидетельствует о том, что мы продолжаем находиться в плену старозаветных мифов.

Первое. Мы все еще уверены, что поэт в России больше, чем поэт, а писатель – пророк. В действительности это, конечно же, совсем не так. Писатели нынешние в пророки не годятся, да и перестали мы книжки читать. Не читают уже не только Солженицына, но и Пушкина с Толстым.

Во-вторых, диаметрально противоположные суждения и черно-белые оценки неприменимы к творчеству любого заметного писателя. Тем более, что яростным критикам и верным апологетам (немногочисленным) А.Солженицына часто подходит замечание Чацкого – «А судьи кто?». Почти никому неизвестные литераторы и слабосильные критики…

Критика носит не литературоведческий, а политический характер. Литературный стиль Солженицына тяжеловесный, путаный, перегруженный архаизмами, в чем-то бессистемный. Его и не вспомнит никто спустя пару десятков лет. Другое дело, «начинка», наполнение его книг и рассказов.

Прежде всего, тема репрессий, ГУЛАГа. Эту тему на столь значительную высоту поднял именно Солженицын, хотя немало было и других пишущих людей, испивших горькую чашу репрессий и рассказавших о своей трагедии. Иные работы были мудрее, точнее и тоньше, чем у Александра Исаевича, но такого масштабного труда, как «Архипелаг ГУЛАГ», в нашей литературе больше не было и вряд ли предвидится. Сколько было казнено и отправлено в лагеря и ссылки? Мифические «сто миллионов» или реальные цифры МВД – около 4,5 миллионов? Это все равно громадная по своим размерам трагедия. Были среди них шпионы, военные преступники, уголовники и реальные вредители? Были и, возможно, очень значительная часть. Но были и совершенно невинные люди, реабилитированные впоследствии по советскому же закону. Давайте подходить к репрессиям не с политиканской меркой, а по принципу законности.

Как бы не считать, сотни тысяч или миллионы людей были необоснованно казнены и заключены в лагеря и тюрьмы, сосланы в медвежьи углы, лишены имущества, переселены целыми народами. Среди них т.н. члены семей врагов народа, старики и дети, не виноватые ни в чем, в том числе и по сталинской логике – сын за отца не отвечает. Практику необоснованных репрессий осудила КПСС в период своего правления – дважды, в 1956 году и в конце 80-х. Не надо быть святее римского папы, если советские коммунисты нашли силы и желание провести очистительные процессы в партии, взять на себя ответственность за необоснованные репрессии, то не сброду политических подпевал давать право выносить окончательный вердикт.

У этой массы искалеченных и оплеванных людей тоже было и есть право достучаться до нас со своей правдой и болью. Не очень мы эту правду принимаем и понимаем? Так мы, слава Богу, в ГУЛАГе не сидели. А правда об уголовниках и их малых и больших голгофах (соглашусь, заслуженных почти всегда)? Солженицыну мы не прощаем и малого оправдания «социально-близких», но зато круглосуточно в эфире смотрим кино про всяких мерзавцев и слушаем блатняк…

Еще больше достается Солженицыну за то, что в годы войны он не бегал по полю с винтовкой Мосина с примкнутым штыком наперевес, а был в удалении от передовой, командуя батареей звуковой разведки. Так рассуждать насколько упрощенно, настолько и безответственно. Где все эти критики, насколько далеко они были от линии фронта в годы войны, какими орденами награждались. Офицеры звуковой разведки не сидели в переднем окопе, но сама батарея могла находиться на расстоянии от нескольких сотен метров до нескольких километров от противника. Ничтожное расстояние для танка типа «Тигр» или 8-см германского миномета, не говоря уж о вражеской авиации. Опасность такой батареи противник понимал хорошо и в случае ее обнаружения пощады бы ждать не пришлось. Потом на войне никому не гарантировано теплое местечко, пошлют туда, куда сказано в приказе, там и будешь воевать – в пехоте, в артиллерии, в банно-прачечном пункте или санбате. Тем более, Сталин студентов в атаку не гонял, Солженицын к началу войны имел высшее образование, такие люди тогда ценились в силу их немногочисленности и направлялись на офицерские должности. Равно как в пехоте не мог запросто оказаться квалифицированный токарь с Кировского завода или умелый инженер с ГАЗа.

Писал Солженицын своему другу Виткевичу оскорбительные и критические письма о главнокомандующем, за то и срок за контрреволюционное преступление получил. Отсидел свое, значит, вину искупил. Хотя с виной тоже непросто. 6 февраля 1957 года решением Военной коллегии Верховного суда СССР Солженицын реабилитирован. Обращу внимание, был реабилитирован советским судом, а не российским, об этом стоит напомнить бездумным «защитникам» «красного проекта». Защитников я закавычил, поскольку львиная доля из них ничего не предпринимала, когда кромсали и разворовывали Союз.

Солженицын, разумеется, не простил власти десятилетнюю отсидку и ссылку. Разумеется, иные его мысли переходят всякую грань. В частности, сочувственное отношение к власовцам и бандеровцам. Это, конечно, не подлежит оправданию ни при каких условиях. Но в небольшой главе о власовцах в «Архипелаге» Солженицын не дает предателям однозначной оценки, больше описывает историю власовщины и пытается понять их психологию. Здесь с идеями Солженицына, авторитетного и известного писателя, нужно бороться. Но не легковесными оценками (коими изобилует «Архипелаг ГУЛАГ»), а железными аргументами и знанием истории.

Здесь показателен эпизод, когда «…жаркой ночью в Омске, когда нас, распаренное, испотевшее мясо, месили и впихивали в воронок, мы кричали надзирателям из глубины: "Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!" И надзиратели трусливо молчали. Ощутимо и для них рос наш напор и, как мы ощущали, наша правда. И так уж мы изболелись по правде, что не жаль было и самим сгореть под одной бомбой с палачами. Мы были в том предельном состоянии, когда нечего терять...». Здесь вопль изувеченной и загнанной в угол твари, но не призыв уничтожить свою страну, как сейчас пытаются представить эту цитату не в меру ретивые в борьбе с Солженицыным оппоненты. При этом Пушкину мы легко прощаем «Твою погибель, смерть детей с жестокой радостию вижу» или Лермонтову «Прощай, немытая Россия». Правда, мне легко возразить, Солженицын далеко не Пушкин. Однако не столь критичны оппоненты умершего Солженицына к современным предателям, нашим братьям по крови, которые убивают жителей Новороссии.

Любят обмусоливать и тему стукачества Солженицына. Агент «Ветров» публично покаялся за неприглядную (видимо, вынужденную) страницу своей биографии. Показал пример, так сказать. Да только в этом деле не нашлось у него последователей. Видно, не было тех, кто за должности, квартиры и пайки, а то и просто из зависти и злобы, отправили в расстрельные подвалы и тюрьмы своих соседей, сослуживцев и родственников?

Солженицын, видимо, видел себя новым Толстым, первым среди равных писателей земли русской. Его чрезмерные амбиции были почти всегда неоправданны. К ним применимо больше простонародное слово понты. Но разве один Солженицын из кожи вон лез в «люди», сколько пигмеев от литературы задыхались от зависти и тщеславия, идя к своим невысоким вершинам по головам. Однако не надо было давать Твардовскому и Хрущеву писателю путевку в жизнь. Не писательская ли и аппаратная камарилья раздули до неимоверных размеров фигуру начинающего писателя Солженицина. Так надо было быть последовательными, дать уж ему столь желанную Ленинскую премию. Не было бы очередного диссидента. Кстати, как и Иосифу Бродскому, тому хватило бы еженедельной поэтической рубрики в одном из толстых журналов, а Пастернаку – изданных книг. А так опять загнали людей в угол, взрастили сильных и опытных оппонентов, нобелиатов, что уж говорить.

Конечно, творчество Солженицына было по максимуму использовано политическими врагами советской власти за рубежом. Будучи высланным из СССР, Солженицын не нашел в себе силы отделить свой народ от государственной машины. Многие слова и строки, сказанные и написанные Солженицыным на Западе, не могут быть приняты нами и сегодня, даже с высоты современного знания. Как не мной метко сказано, «целили в коммунизм, а попали в Россию». Но даже на Западе Солженицын не переставал усматривать и подвергать жесткой критике преступления и ошибки «свободного мира». Из гарвардской речи, представляемой сейчас почему-то как расширенное толкование зэковского крика сбросить атомную бомбу на своих вертухаев: «Но если меня спросят, напротив: хочу ли я предложить своей стране в качестве образца сегодняшний Запад, как он есть, я должен буду откровенно ответить: нет, ваше общество я не мог бы рекомендовать как идеал для преобразования нашего. Для того богатого душевного развития, которое уже выстрадано нашею страною в этом веке, - западная система в её нынешнем, духовно-истощённом виде не представляется заманчивой. Даже перечисленные особенности вашей жизни приводят в крайнее огорчение».

Солженицыну принадлежит если не первенство, но достойное место среди властителей духа, поднявших 50-60 лет назад тему церкви и веры, бедного и униженного народа, исторических исследований не всегда удобных для исследователей тем - империалистической войны и революционных процессов, оценки сталинского времени. Разумеется, опыт Солженицына и здесь противоречивый и полный ошибок в оценках и суждениях, это опять же точка зрения репрессированного и пострадавшего. Правда, в те годы было и в известной мере противоречивое «Великопостное письмо» писателя патриарху Пимену и его глубоко православные рассказы (например, «Пасхальный крестный ход»). Как шел малочисленный крестный ход православных людей, гонимых и униженных, сквозь толпу равнодушно-развязанных зевак, свысока глядевших на «отсталых верующих»: «А за ними в пять рядов по две идут десять поющих женщин с толстыми горящими свечами. И все они должны быть на картине! Женщины пожилые, с твердыми отрешенными лицами, готовые и на смерть, если спустят на них тигров. А две из десяти - девушки, того самого возраста девушки, что столпились вокруг с парнями, однолетки - но как очищены их лица, сколько светлости в них. Десять женщин поют и идут сплоченным строем. Они так торжественны, будто вокруг крестятся, молятся, каются, падают в поклоны. Эти женщины не дышат папиросным дымом, их уши завешаны от ругательств, их подошвы не чувствуют, что церковный двор обратился в танцплощадку».

Тогда весомые слова гонимого писателя отнюдь не казались «малой лептой», их с благодарностью принимала гонимая и затравленная Церковь. Сегодня иные дяди с бородами и наперсными крестами снисходительно и желчно высмеивают человеческие и творческие пороки писателя. Те же самые, что в «святые девяностые» принижались перед свердловским пропойцей, когда все тот же Солженицын нашел в себе силы не принять награду из рук негодяя.

Если говорить о иных наших писателях, как либеральных, так и патриотических (тех бы и других закавычил бы снова), то им, кажется, не дает спокойствия не гонимая и осмеянная правда, а обилие наград и всемирная известность нобелиата. При том, что Солженицын мастерски выстроил свой путь в литературе, прагматично и настойчиво добиваясь признания. Я лично считаю, что эта расчетливость и цинизм, и не позволят ввести Солженицына в сонм небожителей русской классики. Но место известного писателя у него уже не отнимет никакое время и пространство.

Потому истинные достижения и успехи Александра Солженицына давайте положим в копилку отечественной литературы, а его ошибки и грехи отметим, выведем на свет Божий, оспорим и заклеймим.