Поздравляя с 85-летием заслуженного художника РФ Кима Ивановича Шихова, редакция на первой и четвёртой страницах обложки публикует репродукции картин давнего друга и постоянного читателя журнала.
К.И. Шихов родился в 1932 году в Архангельске. С 1948 по 1959 учился в Горьковском художественном училище, которое окончил с отличием. С 1953 по 1959 постигал мастерство в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина Академии художеств СССР. Начиная с 1959 года свою жизнь художник связал с нижегородской землёй. Здесь он преподавал в художественном училище, отсюда уезжал в многочисленные командировки по стране и за рубеж. Здесь был принят в Союз художников СССР, многие годы руководил Нижегородским отделением этого союза, провёл персональные выставки. Вышло два художественных альбома, посвящённых творчеству Шихова. Теперь Ким Иванович Почётный гражданин Нижнего Новгорода.
К столетию русского писателя-патриота, удостоенного Государственной премии РСФСР за роман «Одолень-трава» Семёна Ивановича Шуртакова издательство «Вертикаль. ХХI век» подготовило книгу «Ода русскому слову», куда вошли материалы из архива писателя, в том числе ранее не публиковавшиеся воспоминания о детстве, проведённом в селе Кузьминки невдалеке от старинного уездного городка Сергач Нижегородской губернии. Удивительный документ русской жизни! К тому же написано это произведение талантливо, великолепным языком. Но, как обычно – пока не удаётся найти денег для издания книги, вобравшей в себя и множество ранее неизвестных документов и фотографий, имеющих отношение к жизни и творчеству писателя.
Редакция журнала решила представить на суд читателей эту незаконченную повесть, которой сам автор дал название «Чищёба». Публикацию предваряет вступительное слово председателя правления общественной организации «Нижегородское землячество в столице» В.А. Карпочева. Виктор Александрович так вспоминает о своих встречах с С.И. Шуртаковым:
«Семён Иванович был ярый борец за чистоту и точность русского языка, за отстаивание достойного, ведущего места русской литературы в мировой культуре… Именно Семён Иванович был одним из основателей праздника "Дня славянской письменности и культуры". Надо было видеть, как он настойчиво и целеустремлённо вколачивал нам значимость слова. И мы ему на день рождения написали такие строки: Сначала было слово, /И слово было Бог. /А вам – за всё спасибо, /Товарищ Шуртаков! Очень дружил с В.Г. Распутиным. Когда тот приезжал в Москву, то звонил Семёну Ивановичу и говорил: "Ты легче меня на подъём, приезжай ко мне". И он в любую погоду, в своей лёгкой курточке, кепочке, своей лёгкой быстрой походкой отправлялся в гости».
Приведу здесь отрывок из повести.
«В недавний мой новогодний приход в Кузьминку мать сказала, что следующая суббота будет кануном Рождества, и как бы хорошо было, если бы я пришёл пораньше: вместе бы встретили этот большой православный праздник. Я с готовностью отозвался: постараюсь.
Неделя прошла — как и все другие: утром — школа, а после какого-никакого обеда — сидение за колченогим столиком над домашними заданиями… Ну вот и жданная, предрождественская суббота наступила.
Утром меня встретило и проводило до школы ясное солнышко. Ещё подумалось: вот радость-то маме — в такой день и такое праздничное, радующееся этому дню солнце! Однако же, когда по окончании занятий мы вышли из школы — никакого солнца не увидели. Небо было беспросветно мутным и по нему не бежали, а прямо-таки стремительно летели серые с белесым подбоем и рваными краями косматые тучи. Северо-западный ветер сбивал с ног… Пришёл я в своё жилище, сел за подремонтированный столик и, поставив на него локти, обхватил голову руками: что делать — идти или не идти? Будь это обычная суббота — раздумывать бы нужды не было. А нынче и суббота особая, и обещался прийти… Нельзя не идти… Надо идти… Пойду!
Надев на себя всё тёплое, что только было в моём небогатом гардеробе, и завязав тесёмки шапки-ушанки под подбородком, я храбро шагнул из тёплого дома в сени, а из сеней в метельную круговерть. И всё бы ладно, да только тот, памятный для меня, день был ещё и одним из самых коротких в году, и когда я вышел из города, в поле уже начинало смеркаться.
Какое-то время я шёл Большой дорогой, которая вела в Богородское, и стал понемногу уже свыкаться со слепящей глаза метелью. Но вот передо мной замаячил сворот на полевую, более короткую, Кузьминскую дорогу, и я замедлил шаг: сворачивать или пройти мимо? Внимательно, насколько это позволяли снег и ветер, пригляделся к дорогам. На Большой не так, чтобы чётко, но всё же заметны были следы санных полозьев: дорога потому и называлась Большой, что она шла не только до Богородского, но и дальше через многие другие селения и, значит, по ней, пусть и не часто, но более-менее постоянно могли проезжать жители тех селений. По Кузьминской никто, кроме кузьминцев, не ездил и санные следы лишь местами едва проглядывают. Сбиться с такого пути при всё усиливающейся метели было проще простого, и чаемая двухвёрстная экономия могла обернуться теми же Ключевскими овражками… В нелёгком раздумьи я минуту-другую потоптался на месте, а потом, будто кто-то или что-то подтолкнуло меня всё же на «свою» Кузьминскую дорогу: авось-небось!
То ли ночная темнота набирала полную силу, то ли снег повалил гуще – видимости, в привычном понимании этого слова, не было никакой. Не было и никаких ориентиров, кроме разве что метельного ветра. Мне думалось, что дует ветер из моей Кузьминки и, значит, надо стараться идти так, чтобы он всё время дул прямо мне в лицо. Впереди какое-то тёмное пятно обозначилось. Я остановился. Пятно же вроде бы шевелилось, но тоже не двигалось с места. Я стал обходить его, сделал один шаг, другой… Фу! Это шевелился от ветра наполовину занесённый снегом какой-то одинокий, что редко бывает в поле, куст. Значит, хотя и иду всё время на ветер, а с дороги я сбился… Прошло ещё какое-то время. И не будь метель такой беспросветной, может, могли бы показаться вечерние огоньки Кузьминки, пусть и не очень яркие, а всего лишь мерцающие, но всегда такие манящие и ободряющие…
В метельной круговерти проступило ещё одно, на сей раз небольшое расплывчатое пятно. Я не стал обходить его, хотя и замедлил шаг. Ближе, ближе… Начинают проясняться очертания тоже медленно двигающегося мне навстречу существа. Вроде бы человек, но какой-то странный, несуразный — то широкий, то узкий этот человек… А вот мы уже почти сошлись, нам уже вот-вот расходиться — мне в Кузьминку, а кому-то, кого разве что великая нужда выгнала из дому в такую непогодь, — в Сергач…
— Это ты, сынок? — слышу я едва уловимый в буранном переплясе, но такой родной, ножом режущий по сердцу, голос, на мгновение столбенею, а потом кидаюсь к матери, крепко, как могу, обнимаю её и говорю — нет, не говорю, а ору, да ещё и сердито: "Это ты зачем? Разве забыла уговор: засветло не пришёл — не жди! А если бы разошлись?! Ты подумала: если бы мы разошлись?" Но уже в следующую же секунду мне так жалко стало близко ко мне прильнувшую мать, такая горячая благодарность переполнила моё мальчишечье сердце, что я пожалел о только что сказанных ненужных словах. Да и любые другие слова тут были, наверное, не очень нужны. И я молча прижимал маму к своей груди и гладил и гладил варежкой её вздрагивающую под шубейкой спину…
Вот такой осталась в памяти на всю жизнь та, теперь уже далеко-далёкая, ночь под Рождество».
Мы уверены, что это незаконченное произведение С.И. Шуртакова займёт достойное место в русской литературе.
Ещё два произведения, на которых хочется остановиться, рассказывая о содержании 51-го номера журнала «Вертикаль. ХХI век».
Михаил Павлов, новый автор нашего издания, публикует в журнале удивительный по своему душевному складу рассказ «Травиночка». Герой повествования – деревенская бабушка «божий одуванчик», тайно взявшая на себя «послушание» о спасении мужиков своей округи. Для этого, сама живя нищенски, варила для них замечательного качества «самогон», от которого не возможно было отравиться (раз уж без этого напитка мужики никак обойтись не могут), а вырученные деньги тайно относила в храм. И только когда провожали всем селом страдалицу в последний путь, священник при отпевании поведал людям, сколь велика была жертва «Бабмани».
«Да ведь не в деньгах дело, дорогие мои, не в деньгах! Не она, так другой кто помог бы нам. Мы молились с вами, и так или иначе услышал бы Господь и устроил нужды наши. А в том дело, братья и сестры, что мы прощаемся сегодня с человеком, на котором сбылась первая заповедь блаженства, на котором сбылись и другие евангельские слова, которого правая рука не знала, что делает левая. И я прошу вас сейчас, братья и сестры, очень прошу вас! Давайте помолимся теперь о рабе Божией Марии со всяким усердием, на какое способны.
И плеснул с хоров, и поплыл над Бабманей девяностый псалом, заботливо покрывая ее от сети ловчи, и от словесе мятежна, и от сряща, и от беса. А раба Божия лежала среди храма, и оттого ли, что огонек ближайшей лампады, пробежав по нестройным рядам, зажег разом столько свечей вокруг, от другого ли чего, но лицо ее как-то вдруг потемнело и построжело. Будто силилась она, да не могла сказать: «Вот и батюшка тоже городушку нагородил... и к чему было?» А «Непорочны» все омывали и омывали неподвижное тело ее, как волны моря в безветрие аккуратно омывают мелкий камешек, схоронившийся за большим валуном. И «Самогласны» Иоанновы пеленали омытую новорожденную душу, как материнские руки пеленают драгоценное дитя свое. И в вышнем гласе хора все слышался мне голосок ее надежды, устремленный к алтарю: «Буди сердце мое непорочно во оправданиих Твоих, яко да не постыжуся». И я молился вместе со всеми за душу бабманину, а думал о своем».
Писатель из Тулы Сергей Овчинников хорошо известен нашим читателям своими рассказами-раздумьями о русской истории, культуре, православной вере. На этот раз своё произведение «Зелёная палочка и белые розы» он посвятил воспоминаниям о замечательном русском человеке Рите Александровне Толстой. Произведение написано с глубинной любовью во Христе к ближнему.
Поэзия номера представлена стихами протоиерея Сергея Муратова (впервые его произведения появились в 49-м номере журнала) и Бориса Лукина (давнего автора «Вертикали. ХХI век» – критика, эссеиста, заведующего литературной частью МХАТ им. М. Горького).
Протоиерей Евгений Юшков начал работу над новой книгой «Молчание». Первые заметки из неё мы печатаем в 51-м номере. Предыдущие работы батюшки «Лампада моя тлеет» и «Последняя тетрадь» (слава Богу, что эта книга не стала последней!) вызвали самый живой интерес у читателей. Потому мы с большой радостью продолжаем публикацию раздумий священника о казалось бы «самом простом и обыденном», но на чём стоит вера Христова. Название основных текстов Юшкова, помещённых в этой книжке журнала: «Беседа про Ангела», «Неделя о блудном сыне» и другие.
Продолжается публикация глав новой книги В. Сдобнякова «Искры потухающих костров. Разворачивая свиток времени». На этот раз представлены дневниковые заметки за 2010 и 2011 годы – «Утомление души» и «След облака и верта».
«Председательствовал на встрече Бондарев. Была и его супруга. Поздоровались тепло, расцеловались. О моей книге об Олеге Шестинском "Яблоки русского сада" Юрий Васильевич сказал: "Я её очень внимательно перелистал. В ней идёт разговор двух умных людей". И даже процитировал из моего письма тот случай, когда я ссылаюсь, что письмо не отправил сразу, потому как оно затерялось в бумагах. "Вот и я нашёл у себя в архиве "Мгновения", которые нигде не печатал. Дам-ка я их вам. Мне нравится ваш журнал". Последний номер (28) с объявлением о вхождении Юрия Васильевича в редакционный состав "Вертикали. ХХI век", он получил.
Потом было застолье, на котором Бондарев много и хорошо говорил. Коснулись темы, что Ангел-Хранитель пусть защищает нас своим крылом. Юрий Васильевич встрепенулся: "А меня ангел-хранитель всю войну защищал (прикрывал, закрывал) своим крылом". При этом разговоре супруга попыталась его как-то удержать от темы, или даже предостеречь, но Бондарев продолжал: "Как-то раз мы со своим другом были готовы умереть. Орудие побито, снарядов нет. Друг сказал — давай попрощаемся. Мы крепко обнялись (Юрий Васильевич показал руками как), и забились в самую щель окопчика в ожидании смерти. Но тут ударили наши Катюши. Спасли от неминуемой гибели".
Рассказал, как подбил он со своим расчётом двух "тигров" — одного, попав в щель между башней и корпусом, другого — ударив в гусеницы.
Но что я заметил, и это, пожалуй, главное, у "атеиста" Бондарева, когда он говорил, на шее выглядывала белая цепочка. Вернее всего, серебряная. И, конечно же, с крестиком. Как иначе может быть у русского человека. Просто стесняется это афишировать. Потому супруга и испытала некоторую неловкость, когда я обратил внимание на иконы у них на даче в Ватутинках.
И ещё из разговора: "Человек должен уходить вовремя. Вот говорят, чтобы жил он до ста лет. Нет, не дай Бог такого пожелания…" И что-то ещё в этом же духе. А мне тут же не дала покоя мысль. Ведь это говорит человек, у которого земной срок приближается к 90-летию.
Прощались у машины долго и тепло. С рукопожатиями, обниманиями и поцелуями. Я от этого испытал праздничные чувства — оттого, что Бондаревы относятся ко мне с такой симпатией, теплотой».
Завершается номер воспоминаниями заслуженного волгаря Дмитрия Валентиновича Альпидовского, записанными и подготовленными к публикации его сыном Андреем Альпидовским.
Валерий Сдобняков, главный редактор журнала, Нижний Новгород
