Врата адовы не одолеют Церковь Христову

В день новомучеников и исповедников Российских мы исповедуем, что врата адовы не одолеют Церковь Христову, и мы молимся нашим святым, чтобы было дано нам мужество, которое явили они, чтобы не было в нас уныния и страха, от которого по причине бедствий, как говорит Христос, будут изнывать все народы.

То, что Церковь наша пережила, по масштабам и глубине не сравнится со всем, что было в человеческой истории. Благодарение Богу, мы удостоились быть свидетелями раскрытия в мире зла до конца и явления Христовой любви до конца — никогда не было такого поругания человека, и никогда не расцветала так святость его. Среди апокалиптической, дышащей холодом смерти зимы Церковь сегодня наполнена цветами, и нет недостатка, как говорит священномученик Киприан, ни в лилиях, ни в розах — от царственных мучеников, от священномучеников Владимира и Вениамина до преподобномученицы великой княгини Елисаветы и до самых простых верующих людей. Сколько было расстреляно, замучено, сколько сгинуло их, епископов, священников, монахов, женщин, и мужчин, и детей за колючей проволокой концлагерей, в тюрьмах, на каторгах ГУЛага, сколько было их во всем народе — ни один дом не минула чаша сия!

«Предаст же брат брата на смерть и отец — чадо, — говорит Христос, — и будете ненавидимы всеми людьми имени Моего ради». Иногда невольно подумаешь, неужели такое возможно! Во времена гонений двадцатых, тридцатых и сороковых годов, когда совершался беспримерный геноцид русского православного народа, это все буквально исполнилось. Дети предавали своих родителей, и брат брата на смерть, и это считалось доблестью. Как написано в одном типичном рассказе тех лет: «После того, как он приговорил к смерти родного брата, он почувствовал, что товарищи стали относиться к нему с особенным доверием». Лишая человека Бога, они лишали его братских, кровных даже связей, чтобы люди не чувствовали себя ни народом, ни семьей, ни личностью. Никто, ни один человек не мог избежать этого ада, и мало было страданий за гибель близких — часто за ними следовала пытка отречения. Требовался публичный отказ от расстрелянного отца-священника в газете, ну а если это ребенок — откажись перед всем классом от родителей и от веры, от Бога: Сталин заменит тебе твоего отца-предателя. Надо было всех повязать кровью, всех сделать соучастниками в преступлении, даже своим молчанием.

Большинство слушает это и легко пропускает мимо себя, как не имеющее к нашим дням отношения. Но это имеет к нашим дням отношение. Оттого что не было покаяния народа, революция — переворот Божественного и нравственного порядка — совершается сегодня еще наглее. Вместо прежних красных лживых плакатов — на каждом углу знамена маммоны, и уже порой звучат почти откровенно призывы: «Убивай, воруй, лжесвидетельствуй, блуди!» Через средства массовой информации голос древнего змия вкрадчиво, в мягкой псевдонаучной форме совета внушает, что заповеди устарели и современный человек может жить по новым, современным законам. Никто не заставляет вас так поступать — вы сами можете свободно избрать то, что христиане еще называют грехом. Тот же самый сатанинский гипноз, то же предание братом брата на смерть, тот же итог. Упразднить Бога — значит упразднить человека в личности, в семье, в народе. Как в семнадцатом году, нужно прежде всего дискредитировать Церковь, чтобы потом произвести какие угодно разрушения. Как большевики: они много пообещали, и все взяли.

И самое страшное — это когда зло уже перестает маскироваться. Чем взял Ленин? Чудовищной уголовщиной. Надо было выбить у народа почву из-под ног. И теперь то же происходит, и еще не такое готовится. Сколько праведников ежедневно мучается сегодня в душе, как в те послереволюционные годы! Их бескровное мученичество предчувствует новые потоки крови миллионов. Мы не можем сказать, что те гонения от нас далеко. Но даже если Церковь, допустим, переживает относительно спокойное время — ну, скажем, как в брежневский застой, а теперь к тому же открываются новые храмы — все равно мы всегда должны быть исполнены готовности к новым гонениям, вот о чем говорит Христос. И больше того — желать, как сказано в молитве новомученикам Российским, сподобиться этих страданий: могущий вместить да вместит.

Как нам дороги эти святые своею любовью ко Христу! И какую близость общения мы чувствуем с ними, как будто они говорят: «Мы идем за Господом, чтобы на небесах приготовить вам место». Божий час — час благодати и смерти нам не принадлежит, но мы должны быть готовы, какую бы смерть нам Господь ни послал, к великому переходу.

Мы часто упрощаем объяснение наших скорбей и диагноз бедствий православной России. Мы говорим: «Это все за наши грехи», и это правда. Но быть настоящим христианином не означает земного благополучия и не является гарантией для наступления спокойных дней. Когда впервые открывалась нам в Церкви благодать, мы с изумлением думали: «Как хорошо быть с Господом! Господь добрый Пастырь, Который покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим!» А теперь Добрый Пастырь нам говорит: «Вот, Я посылаю вас, как овец посреди волков». Он говорит это не только мученикам, а всем христианам. Так написано, и так подобает пострадать всем, кто Христов, и никто из нас не может ни удивляться, ни жаловаться, если скорби становятся чрезмерными и сверх силы. Оттого что Церковь стоит не только перед лицом конкретных земных угроз, оттого что война с нею всегда выходит за пределы земного, оттого что мы — христиане, вместе с новомучениками сегодня мы восклицаем: «За Тебя умерщвляют нас всякий день, считая нас за овец, обреченных на заклание». «Овцы не могут защитить себя, — писал из ссылки один епископ. — Единственное, что они могут — блеять, чтобы быть услышанными». Сила нашей молитвы определяется глубиною наших страданий и нашего доверия Господу. Но именно здесь, и только здесь начинается наша победа. Когда мы предстоим перед высшим испытанием нашей веры, Дух Святой, по обетованию Христову, ходатайствует за нас. Не для того, чтобы обязательно облегчить наши внешние обстоятельства и спасти нам земную жизнь (не так было с первомучеником Стефаном и с бесчисленным множеством древних и новых мучеников), но для того, чтобы сделать наше свидетельство совершенным. И сегодня требовать подлинного свидетельства о Христе значит призывать к мученичеству. В первом и двадцатом веке не мечтатели какие-нибудь, а самые трезвенные на свете люди, у которых тело истерзано в пытках и в глаза которым смотрит смерть, свидетельствуют перед всем миром, что победа уже одержана. Все, что будет с нами, будет по Его святой воле, и мы можем принять все происходящее без боязни. И волос с головы вашей не пропадет, говорит Христос. Промысл Божий, Его забота простирается до мельчайших подробностей нашей жизни. Не бывает так, чтобы Он не знал, что совершается с нами. Но Он не просто знает — Он несет на Себе все наши страдания. Как сказал в одном видении убитый христианин: «За то, что тело мое после смерти подверглось поруганию, Господь воздал мне особым утешением».

И сегодня Христос укрепляет нас. Все наши несчастья, наши трагедии, наши крушения, даже крушения в нашей духовной жизни и в христианском служении — в руке Божией. Мы никогда не должны ничего испугаться. Что бы ни происходило — мы в торжестве Воскресения. Господь — Вседержитель, Он все содержит, до самой малой черточки владеет всем, как бы это ни казалось порою иным. Потому мы должны принять все, что дано нам сегодня, спокойно. И конечно, когда мы в самой гуще всего, это очень трудно сделать. Тем не менее это и есть христианство, и другого христианства не может быть. Это то, чем отличаемся мы от других, то, чем отмечены мы от Бога как люди, готовые к любому отвержению, любому гонению, любой ненависти мира, потому что Христос победил. И благодать Воскресения дается нам ценой победоносной Голгофы — Его и нашей. Через все века — тот же крест, та же слава, та же любовь. Мы будем подходить после литургии ко кресту и целовать икону Воскресения и частицы мощей новомучеников. Из стоящих здесь — кто будет мучеником, если начнутся гонения? Бесконечно драгоценнее, чем проклинать тьму, зажечь свечу в ночи и быть свидетелем Света, Который светит во тьме, и тьма не может Его объять.