Три украинские нации

То, что политическая карта Украины делится на «оранжевый» северо-запад и «синий» юго-восток, известно давно. Также не является секретом, что «оранжевая» часть ментально тяготеет к Западу, а «синяя» - к России. Подобный феномен (назовём его историко-культурной зональностью) наблюдается в избирательной географии многих стран.

Например, симпатии польских избирателей также чётко дифференцированы на северо-запад и юго-восток. Жители исторической германской зоны влияния (бывшие Пруссия, Силезия и Померания) предпочитают либеральную «Гражданскую платформу», а население бывшей российской и австрийской зон (на восточном берегу Вислы и в Подкарпатье) голосует преимущественно за консервативно-католическую партию «Право и Справедливость». По историко-географическому признаку различаются электоральные предпочтения и у граждан Белоруссии (здесь также можно выделить католический северо-запад и православный юго-восток). Однако на Украине избирательные противоречия между различными частями страны выражаются так ярко, что можно говорить о принципиальной несовместимости отдельных частей в рамках одной политической системы.

Всякая нация представляет собой достаточно целостный социальный организм. Да, внутри нации могут присутствовать острые противоречия, выливающиеся порой в гражданские войны, но линия раздела при этом не делит нацию на чётко обозначенные корпоративные группы, тем более - явно выраженные по территориальному признаку. Во время гражданских войн брат встаёт на брата не в фигуральном, а в прямом смысле: непримиримыми противниками становятся люди, выросшие не просто в одном городе, но в одной семье. И хотя в русской истории территориальным очагом Белого движения считался Дон, а соответствующим очагом Большевизма - Центральный Промышленный район, но перевес белых на Дону, а красных в Москве и Иваново-Вознесенске носил весьма относительный, а не абсолютный характер. При этом значительная часть жителей обеих территорий испытывала драматические колебания, что великолепно отражено, например, в «Тихом Доне» Шолохова и «Хождении по мукам» Алексея Толстого. Примерно такие же резкие колебания происходили в годы Гражданской войны на Украине - так, знаменитый вождь «листопадового похода» Юрий Тютюнник, прежде чем стать боевым лидером петлюровского движения, успел поработать в киевском ревкоме и побыть командиром Правобережной Красной армии.

Гражданская война - это вихрь, переворачивающий на короткое время целую нацию. Если же мировоззренческие различия устойчивы во времени и чётко разделены по территории, впору говорить о параллельном существовании нескольких наций, или, по крайней мере, об их формировании.

Какого размаха могут достигать электоральные противоречия, не разрушая национального единства? Это легко выяснить на примере соседних славянских народов. Например, максимальный результат либералов из «Гражданской платформы» на северо-западе Польши, в Западно-Поморском воеводстве, достиг на последних выборах в Сейм 46 %, а их оппоненты из католической партии «Право и справедливость» набрали там же 22 %. Пик популярности традиционалистов пришёлся на Подкарпатское воеводство - 45 %, в то время как либералы в этом регионе довольствовались поддержкой 25 % населения. Как видим, результаты в самых крайних точках различаются всего в два раза - и это неудивительно, ведь в обоих воеводствах живут поляки, связанные похожей структурой общества и единым духовным пространством. Не мудрено, что идеи, популярные в общепольском масштабе, способны завоевать достаточно сторонников в любом регионе страны.

Современная политическая система Белоруссии не позволяет отчётливо выявить конкурирующие идеологии, но на президентских выборах 1994 года идейные контрасты белорусского общества определились достаточно ясно. Двумя полюсами противостояния были «националист» (а точнее, радикальный западник) Зенон Позняк и традиционалист (продолжатель модифицированной советской традиции) Александр Лукашенко. Результат Позняка колебался от 21 % в Гродненской области до 5% в Могилёвской. Поддержка Лукашенко варьировала от 26 % в Минске до 63 % на Могилёвщине. И хотя белорусы менее цельная нация, чем поляки (рядом с православным большинством со времён Речи Посполитой существует католическое меньшинство), амплитуда политических колебаний здесь сопоставима с польской: региональные результаты ведущих политических сил различаются максимум в три-четыре раза.

Примерно такую же картину мы видим и в России. Несмотря на колоссальный размер нашей страны, предполагающий сильную региональную дифференциацию из-за удалённости и даже взаимной изолированности регионов, русские являются весьма цельной политической нацией. Результаты ведущих идейных сил - «Единой России» и КПРФ - различаются по русским областям всего в два-три раза. Так, максимум «единороссов» в 2011 году достиг 65-70 % (Кемерово, Тула, Тамбов), а минимум приблизился к 30 % (Петербург, Кострома, Новосибирск). Поддержка коммунистов, в свою очередь, колебалась от 30 % в Новосибирской области до 10,5 % в Кемеровской. Как видим, в России на сегодня нет даже чёткого территориального деления политических симпатий, пресловутый «красный пояс» давно размылся, а точки минимума и максимума у обоих политических полюсов находятся по соседству, в Западной Сибири.

Конечно, в России есть территории, где наблюдается более радикальное отклонение электоральных результатов: например, в Татарстане «Единая Россия» набрала 77 %, в Дагестане - более 82 %, в Мордовии - 91 %. Но, как видим, население этих регионов имеет совершенно другой этнический состав. Кроме того, различие цифр по национальным автономиям с итоговыми процентами русских областей обусловлено не столько иными симпатиями населения, сколько иной ролью административных рычагов. Есть веские основания считать, что при безупречном подсчёте голосов региональные предпочтения российских избирателей будут отличаться не больше, чем в Польше, и даже меньше, чем в Белоруссии.

Совершенно иную картину мы наблюдаем на Украине. Если рассматривать только две ведущие политические силы - «Партию регионов» и «Батькивщину» - то даже в этом случае амплитуда электоральных симпатий достигает порядковой величины. В Донбассе десятикратный перевес над «Батькивщиной» имеют «регионалы», в Галиции - наоборот. Русские интеллигенты в Петербурге и горцы в аулах Дагестана проявляют меньше избирательных различий, чем жители востока и запада Украины.

Ещё более ярко политические противоречия высвечиваются при анализе двух менее популярных, но более полярных украинских партий - коммунистов и «Свободы». Эти силы на Украине нельзя считать маргинальными не только в силу весьма заметных результатов: 13 % и 10 % соответственно. (Подобные результаты, полученные в России «эсерами и ЛДПР, не спасают эти партии от совершенно маргинальной идейной роли.) В отличие от российских партий второго эшелона, «Свобода» и КПУ имеют очень важное значение для украинской ментальности. Именно они в самой полной мере олицетворяют две генеральные тенденции, разрывающие Украину пополам, а «Батькивщина» и «Регионы» являются всего лишь адаптированными, смягчёнными и прагматичными вариантами этих тенденций.

Очевидно, что голосование за КПУ на Украине - не только проявление левого максимализма, но демонстрация цивилизационного единства с Россией и Белоруссией, ностальгия по тем временам, когда мы жили в одном государстве. С другой стороны, голос за «Свободу» - это заявление о полном цивилизационном разрыве с восточным славянством и переориентации на Западную Европу, причём не в её современном толерантном, а в довоенном, архаично-шовинистическом варианте. По сути, идеологией «Свободы» является нацизм, совершенно нетипичный для православных народов и вполне типичный для европейцев XIX- первой половины XX веков.

Так вот, результаты этих двух, знаковых для украинского сознания, партий различаются по регионам даже не в десять, а в двадцать и в сорок раз!!! Например, КПУ набрала более 25 % в Луганской области, 23 % в Херсонской, но едва перевалила за 1,5 % на Галичине. «Свобода», напротив, набрала во Львове почти 40 %, а в Крыму и Донбассе ограничилась жалким единственным процентом голосов. Разрыв такой глубины возникает при наличии как минимум очевидных межнациональных противоречий. Впрочем, и такого объяснения недостаточно (например, электоральная дифференциация между русскими областями и национальными автономиями в России выражена слабее). Налицо пропасть, отражающая конфликт двух разных цивилизаций.

Формально на Украине представлены две крупнейшие национальности: украинцы и русские. Но пестроту политической картины невозможно напрямую увязать с зафиксированной официальными метриками долей русской «примеси». Так, в Крыму русские составляют, согласно переписям, этническое большинство, а в Донецкой и Луганской областях русскими записано чуть меньше граждан, чем украинцами. Тем не менее, все три вышеперечисленные области по структуре своих электоральных предпочтений абсолютно идентичны мононациональным русским областям соседней России. Коммунисты так же, как в России, набирают около 20 % голосов, «регионалы» - политический близнец «единороссов» - около 50-60 %. Остальные партии играют совершенно маргинальную роль. Мы видим, что общество в Донбассе и Крыму живёт по тем же самым закономерностям, что в Воронеже и Ростове, будто никакой границы между ними и не существует. Деление на русских и украинцев на этом пространстве достаточно условно и не имеет принципиального значения как по российскую, так и по украинскую сторону границы.

С другой стороны, три области бывшей австрийской Галиции - Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская - резко выламываются из общеукраинского контекста. Галичане продемонстрировали уникально высокую (свыше трети голосов) поддержку «Свободы» и фактически проигнорировали КПУ. Даже их ближайшие соседи, жители Закарпатской и Черновицкой областей, не вписываются в этот «крайне западный политический регион». В Закарпатье и Черновцах результаты «Свободы» и коммунистов вполне сопоставимы, 8-9 % и 5-6 % соответственно, что похоже на пропорции других областей днепровского правобережья. А ведь такую корректировку результатов в Ужгороде и Черновцах по сравнению с Львовом не объяснить «тяжким наследием москальского гнёта» - со времён монгольского нашествия и вплоть до Великой Отечественной войны Закарпатье и Буковина не входили в состав Российского государства. Мировоззренческая грань, которая обособляет три галицкие области от остальной Украины, гораздо более явная, чем условная, размытая и зыбкая граница между «синим» Юго-востоком и «оранжевым» Северо-западом.

По многим признакам галичане могут считаться отдельным, скорее центральноевропейским, нежели восточнославянским народом. Уния с Римской церковью определила их отказ от наследия Киевской Руси и переориентацию на Запад ещё в шестнадцатом веке. В ХХ веке именно галичане вели ожесточённую партизанскую войну в рядах УПА, не желая присоединяться к советской Украине, - жители остальных регионов их борьбу в массе своей не поддержали. В контексте советского периода украинской истории УПА можно рассматривать не как национально-освободительную, а как сепаратистскую армию особой этнической группы. При этом сходство языка галичан и украинцев вряд ли может служить аргументом в пользу их национального единства - сербы, хорваты и босняки тоже говорят на очень схожих наречиях.

Только без Галиции на западе и Донбасса и Крыма на юго-востоке остальная Украина с горем пополам вписывается в параметры условной национальной целостности. Результаты политических партий на этом пространстве, где проживает 70 % населения страны, различаются между регионами не более чем в три-четыре раза. Это и есть собственно Украина, где происходит не завершившийся ещё этногенез украинской нации. Эта нация не будет чувствовать себя частью русского народа, как хотелось бы некоторым нашим прекраснодушным мечтателям, - этническое обособление украинцев есть на сегодня бесспорный факт. Но она и не будет вдохновляться идеологией русофобии, не сможет быть вырвана из восточнославянского мира, как мечтают галицкие нацисты.

Галичане не смогут ассимилировать Украину, даже подарив Донецк и Севастополь ненавистной России (что периодически предлагают некоторые отчаявшиеся радикалы). Православное христианство и Победа в Великой Отечественной войне - две базовые ценности восточнославянского мира, которые принадлежат украинцам так же, как и русским. Отказаться от этих ценностей для украинцев будет труднее, чем отказаться от иллюзии этнического единства с галичанами.

А с упомянутой выше иллюзией рано или поздно придётся расстаться, в противном случае Украина ещё долго будет биться в судорогах неразрешимых противоречий, и целостного этнического ядра, способного стать центром консолидации украинского большинства, так и не возникнет. Галицкий национализм, как глупый голодный удав, пытается «заглотить» больше, чем он способен «переварить». Необходимо осознать, что именно эта, чуждая восточному славянству экспансивная амбициозность провоцирует раскол страны пополам, что будет означать для молодой украинской нации этническую катастрофу.

Владимир Тимаков, депутат Тульской городской думы