В рамках VIII Международной конференции «Навстречу 300-летию Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры» прошел мастер-класс, посвященный двум вопросам: 1. Церковнославянский язык: так ли он сложен? 2. Церковнославянский язык: куда пойти учиться? Мы попросили подвести итоги мастер-класса его ведущего - руководителя курсов церковнославянского языка в Александро-Невской Лавре, кандидата филологических наук Сергея Анатольевича Наумова:
«Состоявшийся мастер-класс, а лучше сказать, презентация была посвящена двум вопросам: большому - «так ли сложен церковнославянский язык» - и маленькому - «куда пойти учиться». Прочтение первого вопроса может быть двоякое. Во-первых, настолько ли сложен церковнославянский язык, как мы думаем, а, во-вторых, в том ли заключается его сложность, о чем мы думаем. Возможно, его сложность другой природы, нежели чем нам кажется. Я на этот вопрос попытался ответить.
При ответе на этот вопрос все обычно начинают с Кирилла и Мефодия, и я не был исключением, тоже начал с Кирилла и Мефодия. Я начал с того утверждения, что на момент деятельности святых словенских просветителей славянский язык был единым языком. Он имел диалектное членение на свои восточную, западную и южную части, но, тем не менее, по всем своим лингвистическим параметрам это был один язык. Он имел диалекты, которые при этом не были разными языками. Именно это позволило Кириллу и Мефодию на основе южнославянского говора построить церковнославянский язык для всех славян. Первая же их миссионерская поездка к западным славянам, моравам, показала то, что это действительно один и тот же язык, потому что моравы опознали язык македонцев как свой.
Примерно то же самое произошло и на Руси, когда к нам пришло богослужение на церковнославянском языке, мы тоже его не опознали как иностранное. Причем в отличие от южных и западных славян, у восточных славян сложилась совершенно уникальная ситуация с церковнославянским языком. У западных славян традиция славянского богослужения не проросла, она была задавлена католической латынью. Те остатки славянской Литургии, которые сохраняются у хорватов латинского обряда, - это ничто по сравнению с тем, какие плоды церковнославянский язык принес у русских. Южные славяне в силу того, что это был их родной говор, могли его ассоциировать с какими-то бытовыми вещами. Но восточные славяне, для которых и говор был не их, хотя сам язык был их, уже не могли его ассоциировать с какими-то бытовыми вещами. Мало того, что язык был очень серьезно преобразован, все его уровни: лексический, фонетический и грамматический - он еще был построен на южнославянской основе. Параллельные ряды, которые мы сейчас имеем: Млечный путь и молочные реки, глава и голова, рождать и рожать, обремененность и беременность - как раз той самой природы. Те параллельные слова, которые более высокие и более абстрактные, пришли из церковнославянского языка, в основе которого южнославянский говор. Те же, которые, наоборот, более конкретные и более осязаемые, пришли из низкого языка. В данном случае низкого - не значит плохого. Они пришли из бытового языка. Благодаря этому русский язык, условно говоря, удвоился, потому что его значительная часть подверглась удвоению.
С течением времени каждый из этих дублетов занял свое место. Некоторые просто ушли, как, например, восточнославянское слово «веремя», теперь у нас есть только церковнославянское слово «время». Кстати «пространство» тоже церковнославянское слово. Известный советский лозунг «Да, здравствует Власть Советов!» содержит только церковнославянские слова, и конструкция его тоже церковнославянская.
Та уникальная ситуация, которая сложилась на Руси, - это априорно два стиля - низкий (не значит плохой, а значит бытовой) и высокий - значит церковный. Со временем на пересечении этих двух стилей возник средний стиль, который мы называем литературным языком. На 55% он заимствовал из церковнославянского языка, из говоров он заимствовал процентов 40, остальное он заимствовал сбоку, из иностранных языков. То, что литературный язык - это как бы облегченный церковнославянский язык (а тот в быту не использовался), а также то, что литературный язык был проще церковнославянского языка, и привело к тому, что Петр Первый сделал ставку на этот средний стиль, который нужен был ему для хозяйственных и бытовых нужд в его государственной деятельности. Начиная с 863 года и кончая 1918 годом, церковнославянский язык всегда был учебным предметом. Его изучали всегда, потому что это язык с самого его зарождения сложный, с самого начала никто на нем не говорил в быту. То, что любят представлять Кирилла и Мефодия миссионерами-упрощенцами, - это неверно, они абсолютно ничего не упрощали, они, наоборот, подняли славян до греческого уровня, а не спустили греческое богослужение до уровня каких-то фольклорных вещей.
Дмитрий Григорьевич Демидов приводил данные, что на протяжении XVIII века книгоиздание на гражданской графике выросло в 16 раз, а книгоиздание на церковной графике выросло в 4 раза, то есть оно тоже росло, но гражданское росло быстрее. Несмотря на все это, притом что церковнославянский язык все равно изучался в школе, народ не отрывался от традиций, и он этой более сложной системой, чем система литературного языка, владел. Пример, который я приводил, может быть, не совсем по теме, и тем не менее. Мы ведь школу воспринимаем, не выдергивая из нее отдельный какой-то предмет, если, конечно, речь не идет о спецшколе, мы школу воспринимаем в целом. Приводил пример со школой Сергея Александровича Рачинского, которая была сильнее, чем советская школа, и подавно сильнее, чем нынешняя. Сельские дети, для которых Сергей Александрович Рачинский организовал народную школу, потом выходили в не самые последние люди. Один из них - Богданов-Бельский - стал художником, который написал по старой памяти картину «Устный счет в сельской школе», на которой дети 5 класса решали следующий пример: (11² + 12² + 13² + 14²)/365 =. Это они считали в уме. Современный школьник на такое способен как на подвиг, для школьников же Рачинского это был обычный устный счет, рутина.
После революции трехзвенная стилистическая система русского национального языка была разрушена. Я напомню, что русский национальный язык и русский литературный язык - это не одно и то же, потому что национальный язык - это полный набор лингвистических средств, а литературный язык - это только его фрагмент. В национальный язык, помимо литературного языка как среднего стиля, входит церковнославянский как высокий стиль и говоры, разговорный язык, как низкий стиль (не в плохом смысле, а в смысле бытового языка). Эта трехзвенная система вспомнила о своем четвертом звене - низком уже в плохом смысле, ругательствах. Высокий стиль - церковнославянский язык - вместе со своими носителями, книгами (30 лет не было книгопечатания на церковной букве), вместе с тем, что он преподавался в школе, был срезан, подвергнут забвению и насмешкам. Скажем, при слове «Троица» у советского человека возникала стойкая ассоциация с Вициным, Моргуновым и Никулиным, слово «проповедовать» имело негативный оттенок, если проповедовать - значит обязательно что-то плохое, антисоветское. Кстати, слово «исповедовать» тоже имело негативную окраску. Бывший средний стиль стал высоким, бывший низкий стиль стал средним, а бывший ругательный стиль, на котором никто не разговаривал и который не от большого ума использовали, когда нужно было выругаться, стал низким, уже не в табуированном, а в бытовом, обыденном смысле. «Плоды» такой игры на понижение мы сейчас пожинаем, когда существует масса людей, которые, естественно, не владеют церковнославянским языком, потому что ему невозможно научиться, не учась, и при этом разговаривают в быту исключительно на матерной брани.
Естественно, нам такую ситуацию будет сложно выправлять, потому что если до революции ребенок приходил в школу, имея за плечами церковнославянский язык, и там сталкивался с системой русского литературного языка, для него это было проще: там, скажем, букв, падежей, чисел и прошедших времен меньше. Если в русском литературном языке есть только единственное и множественное число, то в церковнославянском - единственное, множественное и двойственное число. Если дореволюционному школьнику достаточно легко было изучать русский литературный язык, то современному школьнику и даже взрослому человеку, пожелавшему полностью овладеть стилистической системой русского языка, сложнее, потому что ему от 32 букв нужно перейти к 40 буквам, ему нужно от двух чисел перейти к трем, ему нужно от одного прошедшего времени перейти к четырем, ему нужно понять, что «жи», «ши» можно писать не только с буквой «и», но и с буквой «ы», и при этом еще и грамматическое значение слова изменится.
В связи с этим была вторая моя тема: куда пойти учиться церковнославянскому языку. В частности, я указал на курсы церковных чтецов при Леушинском подворье в Санкт-Петербурге на улице Некрасова; на курсы церковнославянского языка при Александро-Невской Лавре. Лаврские курсы трехступенчатые: сначала графика и орфография, когда полностью снимается графический барьер, и человек начинает озвучивать тексты на церковной букве и понимать, что значит то или иное написание слов через ту или иную букву. Эта ступень включает 10 занятий. За 10 занятий вполне можно снять графический барьер. Второй этап включает 16 занятий. Это грамматика. Как бы ужасно это ни звучало, от грамматики все равно никуда не деться. Правда, ее можно преподавать сухо и без любви, и это будет одна грамматика. А можно преподавать ее свежо и с любовью, и это будет совершенно другая грамматика, притом что все падежные окончания останутся на месте. За 16 занятий изучаются основные грамматические вещи, которые отличают церковнославянский язык от русского литературного, потому что то, что роднит церковнославянский язык с русским литературным, нет смысла изучать повторно, они усилиями школы по идеи должны быть заложены. Третий этап совершенно не ограничен никакими временными рамками - это комментированное чтение текстов на церковнославянском языке. Таково содержание курсов церковнославянского языка при Александро-Невской Лавре. В Москве при Международном фонде славянской письменности и культуры, а также в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете (ПСТГУ), есть курсы церковнославянского языка. ПСТГУ организовал по Интернету дистанционные курсы церковнославянского языка. В университете можно получить как степень богословскую, так и просто пройти не длительные по времени курсы с тем, чтобы подтянуть слабые места в церковнославянском языке. Есть также курсы церковнославянского языка по Скайпу, которые организовал петербургский Церковнославянский семинар. Создано уже 4-5 групп. Курсы идут по той же программе, что и Лаврские, только для этого необязательно приезжать в Петербург, достаточно иметь компьютер с микрофоном и наушниками, выход в Интернет и установить на компьютере программу Скайп, даже веб-камера не нужна.
В общем, в своей презентации я постарался показать, что сегодняшняя ситуация, конечно, тяжелая, но не безнадежная, если что-то делать, то можно сделать многое».
«Состоявшийся мастер-класс, а лучше сказать, презентация была посвящена двум вопросам: большому - «так ли сложен церковнославянский язык» - и маленькому - «куда пойти учиться». Прочтение первого вопроса может быть двоякое. Во-первых, настолько ли сложен церковнославянский язык, как мы думаем, а, во-вторых, в том ли заключается его сложность, о чем мы думаем. Возможно, его сложность другой природы, нежели чем нам кажется. Я на этот вопрос попытался ответить.
При ответе на этот вопрос все обычно начинают с Кирилла и Мефодия, и я не был исключением, тоже начал с Кирилла и Мефодия. Я начал с того утверждения, что на момент деятельности святых словенских просветителей славянский язык был единым языком. Он имел диалектное членение на свои восточную, западную и южную части, но, тем не менее, по всем своим лингвистическим параметрам это был один язык. Он имел диалекты, которые при этом не были разными языками. Именно это позволило Кириллу и Мефодию на основе южнославянского говора построить церковнославянский язык для всех славян. Первая же их миссионерская поездка к западным славянам, моравам, показала то, что это действительно один и тот же язык, потому что моравы опознали язык македонцев как свой.
Примерно то же самое произошло и на Руси, когда к нам пришло богослужение на церковнославянском языке, мы тоже его не опознали как иностранное. Причем в отличие от южных и западных славян, у восточных славян сложилась совершенно уникальная ситуация с церковнославянским языком. У западных славян традиция славянского богослужения не проросла, она была задавлена католической латынью. Те остатки славянской Литургии, которые сохраняются у хорватов латинского обряда, - это ничто по сравнению с тем, какие плоды церковнославянский язык принес у русских. Южные славяне в силу того, что это был их родной говор, могли его ассоциировать с какими-то бытовыми вещами. Но восточные славяне, для которых и говор был не их, хотя сам язык был их, уже не могли его ассоциировать с какими-то бытовыми вещами. Мало того, что язык был очень серьезно преобразован, все его уровни: лексический, фонетический и грамматический - он еще был построен на южнославянской основе. Параллельные ряды, которые мы сейчас имеем: Млечный путь и молочные реки, глава и голова, рождать и рожать, обремененность и беременность - как раз той самой природы. Те параллельные слова, которые более высокие и более абстрактные, пришли из церковнославянского языка, в основе которого южнославянский говор. Те же, которые, наоборот, более конкретные и более осязаемые, пришли из низкого языка. В данном случае низкого - не значит плохого. Они пришли из бытового языка. Благодаря этому русский язык, условно говоря, удвоился, потому что его значительная часть подверглась удвоению.
С течением времени каждый из этих дублетов занял свое место. Некоторые просто ушли, как, например, восточнославянское слово «веремя», теперь у нас есть только церковнославянское слово «время». Кстати «пространство» тоже церковнославянское слово. Известный советский лозунг «Да, здравствует Власть Советов!» содержит только церковнославянские слова, и конструкция его тоже церковнославянская.
Та уникальная ситуация, которая сложилась на Руси, - это априорно два стиля - низкий (не значит плохой, а значит бытовой) и высокий - значит церковный. Со временем на пересечении этих двух стилей возник средний стиль, который мы называем литературным языком. На 55% он заимствовал из церковнославянского языка, из говоров он заимствовал процентов 40, остальное он заимствовал сбоку, из иностранных языков. То, что литературный язык - это как бы облегченный церковнославянский язык (а тот в быту не использовался), а также то, что литературный язык был проще церковнославянского языка, и привело к тому, что Петр Первый сделал ставку на этот средний стиль, который нужен был ему для хозяйственных и бытовых нужд в его государственной деятельности. Начиная с 863 года и кончая 1918 годом, церковнославянский язык всегда был учебным предметом. Его изучали всегда, потому что это язык с самого его зарождения сложный, с самого начала никто на нем не говорил в быту. То, что любят представлять Кирилла и Мефодия миссионерами-упрощенцами, - это неверно, они абсолютно ничего не упрощали, они, наоборот, подняли славян до греческого уровня, а не спустили греческое богослужение до уровня каких-то фольклорных вещей.
Дмитрий Григорьевич Демидов приводил данные, что на протяжении XVIII века книгоиздание на гражданской графике выросло в 16 раз, а книгоиздание на церковной графике выросло в 4 раза, то есть оно тоже росло, но гражданское росло быстрее. Несмотря на все это, притом что церковнославянский язык все равно изучался в школе, народ не отрывался от традиций, и он этой более сложной системой, чем система литературного языка, владел. Пример, который я приводил, может быть, не совсем по теме, и тем не менее. Мы ведь школу воспринимаем, не выдергивая из нее отдельный какой-то предмет, если, конечно, речь не идет о спецшколе, мы школу воспринимаем в целом. Приводил пример со школой Сергея Александровича Рачинского, которая была сильнее, чем советская школа, и подавно сильнее, чем нынешняя. Сельские дети, для которых Сергей Александрович Рачинский организовал народную школу, потом выходили в не самые последние люди. Один из них - Богданов-Бельский - стал художником, который написал по старой памяти картину «Устный счет в сельской школе», на которой дети 5 класса решали следующий пример: (11² + 12² + 13² + 14²)/365 =. Это они считали в уме. Современный школьник на такое способен как на подвиг, для школьников же Рачинского это был обычный устный счет, рутина.
После революции трехзвенная стилистическая система русского национального языка была разрушена. Я напомню, что русский национальный язык и русский литературный язык - это не одно и то же, потому что национальный язык - это полный набор лингвистических средств, а литературный язык - это только его фрагмент. В национальный язык, помимо литературного языка как среднего стиля, входит церковнославянский как высокий стиль и говоры, разговорный язык, как низкий стиль (не в плохом смысле, а в смысле бытового языка). Эта трехзвенная система вспомнила о своем четвертом звене - низком уже в плохом смысле, ругательствах. Высокий стиль - церковнославянский язык - вместе со своими носителями, книгами (30 лет не было книгопечатания на церковной букве), вместе с тем, что он преподавался в школе, был срезан, подвергнут забвению и насмешкам. Скажем, при слове «Троица» у советского человека возникала стойкая ассоциация с Вициным, Моргуновым и Никулиным, слово «проповедовать» имело негативный оттенок, если проповедовать - значит обязательно что-то плохое, антисоветское. Кстати, слово «исповедовать» тоже имело негативную окраску. Бывший средний стиль стал высоким, бывший низкий стиль стал средним, а бывший ругательный стиль, на котором никто не разговаривал и который не от большого ума использовали, когда нужно было выругаться, стал низким, уже не в табуированном, а в бытовом, обыденном смысле. «Плоды» такой игры на понижение мы сейчас пожинаем, когда существует масса людей, которые, естественно, не владеют церковнославянским языком, потому что ему невозможно научиться, не учась, и при этом разговаривают в быту исключительно на матерной брани.
Естественно, нам такую ситуацию будет сложно выправлять, потому что если до революции ребенок приходил в школу, имея за плечами церковнославянский язык, и там сталкивался с системой русского литературного языка, для него это было проще: там, скажем, букв, падежей, чисел и прошедших времен меньше. Если в русском литературном языке есть только единственное и множественное число, то в церковнославянском - единственное, множественное и двойственное число. Если дореволюционному школьнику достаточно легко было изучать русский литературный язык, то современному школьнику и даже взрослому человеку, пожелавшему полностью овладеть стилистической системой русского языка, сложнее, потому что ему от 32 букв нужно перейти к 40 буквам, ему нужно от двух чисел перейти к трем, ему нужно от одного прошедшего времени перейти к четырем, ему нужно понять, что «жи», «ши» можно писать не только с буквой «и», но и с буквой «ы», и при этом еще и грамматическое значение слова изменится.
В связи с этим была вторая моя тема: куда пойти учиться церковнославянскому языку. В частности, я указал на курсы церковных чтецов при Леушинском подворье в Санкт-Петербурге на улице Некрасова; на курсы церковнославянского языка при Александро-Невской Лавре. Лаврские курсы трехступенчатые: сначала графика и орфография, когда полностью снимается графический барьер, и человек начинает озвучивать тексты на церковной букве и понимать, что значит то или иное написание слов через ту или иную букву. Эта ступень включает 10 занятий. За 10 занятий вполне можно снять графический барьер. Второй этап включает 16 занятий. Это грамматика. Как бы ужасно это ни звучало, от грамматики все равно никуда не деться. Правда, ее можно преподавать сухо и без любви, и это будет одна грамматика. А можно преподавать ее свежо и с любовью, и это будет совершенно другая грамматика, притом что все падежные окончания останутся на месте. За 16 занятий изучаются основные грамматические вещи, которые отличают церковнославянский язык от русского литературного, потому что то, что роднит церковнославянский язык с русским литературным, нет смысла изучать повторно, они усилиями школы по идеи должны быть заложены. Третий этап совершенно не ограничен никакими временными рамками - это комментированное чтение текстов на церковнославянском языке. Таково содержание курсов церковнославянского языка при Александро-Невской Лавре. В Москве при Международном фонде славянской письменности и культуры, а также в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете (ПСТГУ), есть курсы церковнославянского языка. ПСТГУ организовал по Интернету дистанционные курсы церковнославянского языка. В университете можно получить как степень богословскую, так и просто пройти не длительные по времени курсы с тем, чтобы подтянуть слабые места в церковнославянском языке. Есть также курсы церковнославянского языка по Скайпу, которые организовал петербургский Церковнославянский семинар. Создано уже 4-5 групп. Курсы идут по той же программе, что и Лаврские, только для этого необязательно приезжать в Петербург, достаточно иметь компьютер с микрофоном и наушниками, выход в Интернет и установить на компьютере программу Скайп, даже веб-камера не нужна.
В общем, в своей презентации я постарался показать, что сегодняшняя ситуация, конечно, тяжелая, но не безнадежная, если что-то делать, то можно сделать многое».
5. Ответ на 4., Субъект:
4. Ответ на 1., Кадет:
3. Ответ на 1., Кадет:
2. согласна с автором
1. Устный счет в сельской школе