Кончина Игоря Ростиславович Шафаревич оставляет щемящее чувство тоски и боли, невосполнимой утраты, горечи, что мало учились у него, стыда, что не уделяли должного внимания этому великому человеку в последние годы его жизни.
Шафаревич - это удивительное сочетание исполинского мышления, воли, смелости и честности суждений и редкой тишины и деликатности в общении, и поэтому, это личность огромного масштаба. Его эрудиция, фантастическая начитанность в истории, проникновение в саму суть явлений общественной жизни и переплетения идей, соединенные с логическим мышлением гениального математика, явили нам мыслителя, способного не скользить по поверхности событий и фактов, а постигать их.
Наверное, всех, кого, как меня, судьба одарила знакомством с этим великим человеком, воспринимаемым как великий учитель и авторитет, поражала при первой встрече неожиданная разительная скромность и деликатность. Это была даже какая-то не физическая, а духовная тишина - не нарочитая, а естественная, как будто для того, чтобы не испугать, а подбодрить тебя... и она так воздействовала! Это был подлинный интеллигент, который никогда он не показал ни одному собеседнику собственного превосходства ни в знании, ни в эрудиции, ни в положении или воспитании... И это был тот тип интеллигента, что по завету А.С.Пушкина, «Отчизне посвятил души прекрасные порывы»...
Какая же была честь доя меня быть с ним вместе в те годы! Как трепетала я от одной мысли, что увижу самого Шафаревича, что он счел достойным снизойти до соратничества с нами, со мной, которая даже ничем еще не заслужила его доверия... А он был так приветлив и скромен, так прост и деликатен! Он угадывал единомышленника, принимал его как равного, и одно его отношение делало меня смелей!
Он принадлежал к тем мыслителям в области естественных наук, что вышли на высший уровень познания. Математика казалось бы оперирует абстрактными величинами, но на высших уровнях мышления она неизбежно ставит уже вопросы философические, которые не обошли великие Декарт и Блез Паскаль, для которых не было противоречия между верой и наукой! Так было и с Шафаревичем - свободным от догм и творческим умом, который распознал в своих и научных, и философских исканиях главную дилемму человеческого бытия- дилемму Вера и безверие...
Шафаревич в безбожном ХХ веке опроверг миф о несовместимости знания и веры, наоборот, показав как истинное высокое знание опровергает малое частное знание, лишь тешущее гордыню. Шафаревич поднялся и увидел гармонию творения, и она и его душа открыли ему Творца. АхЮ как будто о нем Г.Державин писал: «Я перед Тобой Ничто:
Ничто! - Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! - Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь - конечно есть и ты!
Ты есть! - Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть - и я уж не ничто!
...
Роль Шафаревича в становлении русского сознания и независимой русской
мысли в советском идейном пространстве не просто огромна, а ключевая. Он
именно он, не покинув Родину именно здесь вмепсте, живя и продолжая
трудиться среди советских академиков и интеллектуалов, сеял вокруг себя
мысль, взгляд на Россию, отделив, что было в его время сложно именно
русскую тему и русскую судьбу от тех протестных явлений в сознании
интеллигенции, что не сулили никакого будущего русскому народу.
Он смело и бескомпромиссно отделил русскую мысль и русскую судьбу от общего «диссидентства», которое сначала просто ситуационно объединило тех, кто подавал свой голос против грехов советской системы. Он сразу распознал, что «диссиденты» щадили ортодоксальных большевиков и пламенных революционеров - истинных носителей марксизма, умалчивая об их открытом неприятии всего, что составляло русское национальное и православное начало, потому что разделяли его. (вспомним главного героя повести «Дети Арбата»)
Со стороны Шафаревича требовался в те годы не меньший подвиг - открыто писать и говорить, что диссидентство за исключением очень узкого круга было пронизано такой же, если не большей ненавистью и презрением ко всему русскому и русской истории, какое было у их гонителей в ЦК КПСС, да и у пламенных большевиков, замышлявших революцию в швейцарских кафе. Шафаревич не побоялся бросить вызов не только идеологии ЦК, но и нигилизму тех, кто открылся во всей красе в 80-90е годы.
Это в постперестроечной смуте, в новом ХХI веке всем стал очевиден удручающий дух смердяковщины» («Я всю Россию ненавижу-сс!»), явленный старыми «заслуженными» и обласканными Западом диссидентами. Западническое, выросшее из первого большевизма диссидентство оказалось совершенно безблагодатным для восстановления России. Оно, увы, сыграло и играет на руку извечным противникам России.,
Естественным было и его отход от «сахаровцев» и сближение по взглядам с А.И. Солженицыным.
Именно Шафаревич, подвергший себя поношению вчерашних попутчиков, дал оценку, почему диссиденты сахаровской школы всегда умалчивали о терроре ленинской гвардии, в 80-х годах еще не известных обществу, ибо пришлось бы реабилитировать объект их преступлений - «единую и неделимую» Россию. На фоне их явного пиетета по отношению к Ленину особая ненависть Запада и внутренних "советских западников" к Сталину объясняется ведь отнюдь не его вкладом в злодеяния.