Писатель, как это было во все времена, берет на себя многотрудную ношу осмысления отечественной истории, познания культуры, прежде всего, своего народа. Сопереживание открывает ему сокровенное этого мира.
Сегодня в литературе
Обвал грамотности и повальное мелкотемье в новой, молодой литературе по всей России - как результат произошедшего разрыва поколений, этакое профессиональное сиротство, когда старшее поколение мастеров оказалось искусственно замкнуто, изолированно и не может передавать младшим ни ремесленные наработки, ни духовные заветы. Сегодня многие из ребят искренне пытаются рассказывать, что у них не было учителей, что они не ходили в литобъединения, не увлекались творчеством еще живущих и активно пишущих поэтов и прозаиков, а вроде как до них были только Пушкин и Лермонтов. Но ведь литературный процесс жив именно прямым непрерывным рукоположением: как в Церкви - Христос возлагал благословляющую руку на головы апостолов, от апостолов рукополагались епископы, от тех - священники, так и в литературе - всегда есть школы, есть течения и направления, и Пушкину нужен был Державин, как Гумилеву Анненский. Иначе любое дело не поднимается из дилетантизма, где успех и неуспех всегда случайны.
Кто помнит слова Льва Толстого: «Из средних писателей - женщины лучше, потому что честнее, непридуманнее»? Сегодня Россия переживает бум женской поэзии. Такого количества прекрасных поэтесс, одновременно работающих, в русской литературе еще не было, и это явление требует осмысления. Критики молчат, видимо, боясь обвинений в гендерной нетолерантности. А по-моему, это один из признаков, из грозных признаков формального неразвития русской поэзии, ее затянувшегося застоя. За что я обвиняю поэтов-мужчин: ибо, к сожалению - и недоумению, наши ведущие поэты-мужчины не реагируют на смену ритмов и мелодий мира, продолжая просто множить размерные модели, матрицы и патрицы эвергринов (незабываемая старая мелодия. - Ред.), сложившиеся к середине прошлого века. Почему виноваты мужчины? Дело в том, что женское сознание не создает новых форм, для него это неестественно, женщина в искусстве заполняет уже готовые формы эмоциями, причем естественно яркими, открытыми, эмоциями прекрасными. И это хорошо. Но, кроме первопроходничества, от женского творчества мы не можем ждать и эпичности. Ольги Берггольц рождаются не в каждом поколении. А вот от мужской поэзии нужно требовать всегда большего, нужно требовать подвига. То, что дозволено женщинам, мужикам это маловато.
Азбука, изданная во Львове в 1591 году
Унаследование культуры
Русская литература не может быть ненародной. Молодым поэтам и прозаикам кажется, что это нечто забытое, потерянное, нечто из Советского Союза, вот и приходится объяснять, что «народность» - один из определяющих признаков русскости в литературе. Что это не только наследование и овладение культурным достоянием нашей тысячелетней истории, но и высшая форма сочувствия людям. Чтобы до 40 лет не быть «начинающим», чтобы не застрять в инфантилизме, поэт должен сочувствовать всем, он талантом своим обязан жить «без кожи» - даже если он на торговой площади, в толпе незнакомых, он должен всем существом своим принимать в себя, в свое сердце боль и радость проходящих мимо него людей. Ярчайший пример - Михаил Шолохов. Он прятался, уходил от общений, потому что ему был дан такой дар сочувствия к людям! Страшный дар настоящего русского гения. Чтобы в 22-24 года точнейше выписывать такие потрясающие по сложности типажи... А вспомните, как зрело и сердечно полно о жизни размышляли юные Гоголь, Лермонтов, Веневитинов, умерший в 22 года! И Василий Шукшин.
Писателю важно врожденное чувство родного языка, но и важно знание народной культуры. Музыкальной, живописной. Русскому писателю надо впитывать в себя, наслушиваться, начитываться и насматриваться не только пейзажами с шумом берез, но и симфоническими концертами, операми. Тут не стоит путать народную культуру с фольклором, не надо думать, что «Играй, гармонь» - это предел русскости. У нас есть Балакирев, Чайковский, Бородин, Мусоргский, Рахманинов, Свиридов, Гаврилин, Муров. Их музыка должна звучать в нас, если мы не «из мультикультурной пробирки».
Необходима писателю и чисто историческая эрудиция, ибо культура не ограничивается искусством, она и в экономике, и в политике. Сейчас нам активно навязывают «евразийское» убеждение, мы-де наследники империи Чингисхана. Что территория СССР, если еще взять Китай, по границам совпадает с территорией Великой Орды. Внешне - да, но империи приходят и уходят, пусть их время разнится от десятилетий до двух-трех веков, но оно обозримо конечно. Ибо империя не есть цивилизация. Конечно, цивилизация это тоже империя, но в которой есть самобытные культурные матрицы, в которых она, культура, самовоспроизводится. У монголов таковых не было, они брали китайское, европейское, индийское, но осваивали, не переплавляли, не возгоняли, не возводили в свое. И поэтому были обречены. В России же произошло удивительное слияние: внешняя монгольская форма изначальной государственности оказалась наполнена культурой Византии, культурой, реализующей культ православия. Наследие Византии и империи Чингизидов породило нашу удивительную в силе правды и красоте истины Русскую цивилизацию, наследниками и носителями которой нам выпало быть.
Василий Владимирович Дворцов, поэт и прозаик, художник, реставратор
Три кита русской литературы
Я как-то пытался определить разницу между русской и русскоязычной литературой и нашел, сформулировал три признака. В первую очередь это - народность. Русский писатель, каких бы кровей он ни был, никогда не станет учителем своего народа, его вождем и тем более его судьей. Он навсегда внутри народа. И если народ - преступник, то, значит, и он преступник, если народ - жертва, то и он жертва. Настоящий русский писатель не может смотреть «со стороны» или «сверху».
Второй закон «русскости»: только нашей русской литературе присуща лиричность - прямой разговор души с душой, посредством ли слов, красок, музыки. В западной литературе есть сентиментальность, есть романтичность. Но прямое соприкосновение души с душой - это только в русском искусстве. Оглянитесь: если писателю не дано написать лирическую сцену - это однозначно не русский, а русскоязычный автор. Думаю, что это нам дает православие. Вот мы читаем и читаем пушкинскую «Капитанскую дочку». А ведь при Пушкине литературный русский язык был еще очень беден, не разработан, в нем не было слов для выражения высоких мыслей и чувств, и поэту было очень трудно работать, у него не было такого инструментария, как у современного писателя. Но почему же мы влюбляемся во всех его героев, даже Швабрина жалко? Почему мы чувствуем их, сопереживаем событиям, въяве видим и всей душой волнуемся далекому прошлому? А это и есть лиричность.
И третий закон - нравственность. Почему нравственность присуща русской литературе? Многие яркие шоумены от литературы берут метафоричностью. Метафора - это почти художественный образ. Метафоричен любой сленг, воровская феня метафорична. Но художественный образ - это нечто большее, это метафора, в нем присутствует дыхание Божие. Что возможно только при чистоте души самого автора. Если автор грязен, то художественного образа он не создаст, придумает троп, сочинит аллегорию. Это будет не вдохновение, а комбинаторика, что легко почувствовать. Нет нужды наворачивать лишнего, водораздел русского и русскоязычного в литературе - присутствующие или нет народность, лиричность и метафоричность.
Второй Всероссийский литературный конкурс-фестиваль Поэзия русского слова в Анапе, 2016 год
Беда с русским языком
Последнее время мы тонем под бешено нарастающим валом информации, давно превысившим возможности человеческого анализа, сегодня человек все менее живет внутренней жизнью, больше - внешней. Он не успевает жить в себе и с собой. Отсюда - и время сворачивается. Явно, что каждое новое поколение будет жить меньше, чем предыдущее, хотя Земля будет делать то же количество оборотов вокруг Солнца - человек не успевает быть человеком.
Страшная беда наша - в равнодушии русских людей к русскому величию. Живем как-то вне наследия. В том числе, а точнее в первую очередь, мы должны постоянно помнить, что язык, которым мы пользуемся, не может быть чисто светским языком, так как он имеет свой сакральный корень, и не корень, а сердцевину в виде каждодневно, кроме дней Великого поста, звучащей по всей земле литургии, в которой собрано все понимание мира: как он появился, для чего существует, как поддерживается - ежедневно приносимой Жертвой. Это мироутверждение происходит на церковнославянском языке, на котором, в отличие от той же латыни, не написано ни одной вредной или ненужной книги. Это непереоценимо важно: святая чистота церковнославянского, которая, как родничок, подпитывает наш бытовой русский. Далее, когда человек знает русский и славянский языки, им совершенно по-другому воспринимается корневая система слов, он видит корни и у него вырабатывается иерархия синонимов. Это возможность сознания из плоскости переходить в третье измерение - употребляя слово, видеть, из чего оно родилось, как развивается, как меняется во времени. Зная константу церковнославянского, ты можешь ощущать пластику современной живой речи. Кроме того, изучая церковнославянский, мы видим огромное количество значков, которые обозначают ударения - короткие, длинные, определяют дыхание... Славянский текст в прочтении всегда распевается, и произошедший от него русский тоже мелодичен. А если мы не слышим его мелодику, которая спит у нас в генах, тогда нет разницы, на каком языке говорить. Если русский язык оторвать от церковнославянского, тогда он для нас, русских, ничем принципиально не отличается от английского, немецкого, французского. Поэтому изучение русского языка должно начинаться с церковнославянского. Эта троцкистская хитрость - назвать церковнославянский древнерусским - намеренно обрубала наши сакральные смысловые корни. А сейчас мы должны к ним вернуться, вернуть не просто понимание, а именно чувство языка.
Русская литературная критика
Когда произошел раскол православия с католичеством, сознание Запада, утеряв богообщение, вынуждено было возродить античную метафизику, заново рационалистически объясняя себе смысл сотворения мира, бытие макрокосмоса. У православного Востока сохранялся исихазм с его прямым боговидением и богообщением, поэтому мудрствовать над тем, как сотворен и зачем живет мир, нам было ни к чему. Наша «философия» направлялась на микрокосмос, на опознание и осмысление человека внутреннего. И этот поиск у нас в России осуществлялся и осуществляется литературой. На Гегеля мы отвечаем Гоголем.
Русская литература и отличается от мировой именно целеустремленной разработкой учения о внутреннем человеке: познанием и описанием жизни души, смерти души и ее воскресения. Вот Гончаров: «Обыкновенная история» - еще вполне общеевропейский роман, ведь мертвеющая душа точно так же описана и у французов, и у англичан. А вот написать «Обрыв» с воскрешением души в жизнь новую ни один иностранец-иноверец достоверно не сможет. Описать воскрешение души дано только русской литературе с ее основой православного мировидения.
Литературный процесс - процесс национального самосознания, и русская литературная критика - наша русская философия в чистом виде. Увы, сейчас литературная критика переживает глубочайший системный кризис. Болезненное возвращение массового общественного сознания в религиозность естественно обернулось аналитической анемией, что чревато национальным оглуплением и что нужно преодолевать в ясном видении возможных опасностей. В ноябре этого года в Нижегородчине, в селе Клин, в рамках Всероссийского III Некрасовского семинара мы соберем секцию молодых критиков, проведем смотр сил, определимся с возможностями и задачами, постараемся заглянуть в будущее.
Мужественная вера - мужественная литература
Христианство - самая мужественная вера. Христос дал нам пример величайшего, бескомпромиссного мужества, когда принимал мучения во искупление наших грехов. А Крещение Руси? Первыми, принимавшими Крещение и становившимися потом святыми, были именно воины - князья и дружинники. Для тех, кто поклонялся воинственному Перуну, было понятен призыв отдать свою жизнь за других. Самопожертвование для воинов было естественно, в отличие от торгашей, поклонявшихся Велесу. Для торгашей христианство казалось - и сегодня кажется! - безумием.
В конце советского периода русская литература вошла в опасный крен: из нее стал уходить герой-мужчина. Самое яркое, магистральное проявление литературного процесса - плеяда «деревенщиков», пришедшая на смену писателям-фронтовикам, - слишком многое возложило на героинь, не видя в хрущевско-брежневской России иной силы, кроме материнской, удерживающей русскость посреди сплошь «лишних людей» - пьющих, неверных, безвольных, слабохарактерных мужиков-чудаков.
Разумеется, «деревенщики» - наши любимые писатели, любимые навсегда. И аудитория была у них действительно феноменальная, потому что горожане, то есть читатели, все тогда были в основном горожанами первого поколения. И хорошо понимали, о чем писали Абрамов, Белов, Распутин, это их матери и бабушки прощались с Матёрами. Но затянувшийся плач по умирающей деревне постепенно превратился в плач по умирающей России, обессиливая, заражая пессимизмом уже новые поколения читателей.
Это притом что предшествующая фронтовая литература дала огромное количество истинно эпических героев, людей удивительных по красоте своего поведения и на фронте, и в тылу. Эти герои легко перешагнули за свое время - я видел, как молодые лейтенанты в Чечне зачитывались повестью Юрия Бондарева «Батальоны просят огня».
Христианская Церковь вечна и явилась прежде сотворения мира, и Вселенная наша создавалась именно как Церковь со жрецом Адамом в алтаре. Наш мир строился под Адама, и, после его грехопадения, Сам Христос-Спаситель - воплощенный «новый Адам», Он - Бог, Царь и Первосвященник. То есть сотворенный Богом мир вокруг нас - изначально и, конечно, мужецентричен. И если в 1970-1990-х гг. в русской литературе утвердился и стал множиться пьяница, неудачник, добрый малый, но ни на что не способный, то в начале нового века унижение русского мужчины стало общим местом. «Лишнего в коммунизме человека» сменил «демократический изгой» - агрессивно-эгоистичный, целлулоидно-брутальный или же, наоборот, голубо-бесполый продукт «дебюдчиков» и «эвриканцев». «Герой» молодых сочинителей - не отец и не сын, он не муж, не брат, не друг, не мастер. Что уж там говорить о гражданине... Таковым оказался конец литературы материалистического периода.
Да, когда Христа хоронили, рядом с Ним оставались одни «платочки», все ученики разбежались и попрятались. Но они же вновь собрались, узнав о Воскресении Учителя, и, укрепленные Духом, пошли на апостольское служение, смело принимая крестные муки. Так и герой вернется в русскую литературу уже иной - со Христом, в Благодати Святого Духа. Я немало работаю на семинарах, фестивалях и конкурсах с молодыми поэтами и прозаиками по самым разным краям государства и знаю, что в любой группе всегда есть несколько человек уже осознанно, укрепленно верующих. Это ребята и девчата, за которыми будущее русской культуры. И рядом с ними такие же молодые, но явно нечеловечески злобящиеся на православие, при неловком касании просто обжигаешься их ненавистью. Что они дадут нашей Родине? Думаю, обойдется она без них, даже талантливых.
Записала Ирина Ушакова
http://pokrov.pro/russkaya-civilizaciya-v-sovremennoj-literature/
.jpg.webp)
