Между строгостью и радостью

Церковное музыкальное искусство как неотъемлемая часть жизни Церкви вместе с ней переживает период своего возрождения. На этом пути остается немало сложностей, потому что многие традиции регентского и певческого дела были утрачены или забыты. Как изменилась ситуация за последние двадцать лет? Как научиться петь сердцем, чтобы хор стал раскрытой богослужебной книгой для прихожан? Мы беседуем об этом с Владимиром Горбиком - главным регентом Московского Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, преподавателем Московской государственной консерватории, ректором Русско-американского музыкального института имени Патриарха Тихона.

Петь сердцем

- Владимир Александрович, готовясь к этому интервью, я обнаружила, что в этом году Вы можете отмечать круглую дату - двадцатилетие регентской деятельности.

- Действительно, я на Подворье с ноября 1995 года. А в августе 1996-го настоятель Подворья, ныне Владыка Лонгин [1], благословил меня стать регентом братского хора.

- И Вы оказались полностью захвачены тем делом, которым занимаетесь и поныне,- есть такое ощущение. Как это случилось?

- Мой приход в регентское дело я бы назвал просто невероятным. Если бы мне кто-нибудь двадцать лет назад сказал, что я буду профессиональным регентом, я бы просто не поверил. Впрочем, я так же не поверил бы, если бы мне кто-нибудь сказал, что у меня будет десять детей. Жизнь - непредсказуемая штука.

Говоря о причинах, я должен сказать прежде всего о Владыке Лонгине, потому что именно его энергия, самоотречение, желание служить Церкви были мною восприняты очень глубоко. Когда я увидел, что на Подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве люди учатся спасать свои души примерно так же, как студенты Московской консерватории учатся быть высокими профессионалами, этот процесс меня захватил.

Я был и остаюсь абсолютно светским человеком, хотя стараюсь жить церковной жизнью, молиться в меру своих возможностей. Некоторые пытаются меня представить чуть ли не монахом, но это не так. У меня многодетная семья, я глубоко интегрирован в социальную среду, но мне очень приятно сознавать, что я помогаю Церкви. Расскажу почему.

В свое время Владыка обратился ко мне с такими словами: «Володя, вот ты хочешь быть симфоническим дирижером...». Отвечаю: «Да, хочу». Он говорит: «Для того чтобы встать за пульт симфонического оркестра, люди толпами стоят в очереди и долго ждут, чтобы далее соревноваться в наилучшем исполнении классических произведений, в то время как они уже давно многократно исполнены разными дирижерами мирового уровня. А в Церкви не хватает профессионалов». Для меня это был ключевой момент. После его слов я вспомнил опыт святителя Луки (Войно-Ясенецкого): когда он был на взлете своей медицинской карьеры, он вдруг решил просто уехать в село и лечить людей. Этот образ до сих пор передо мной стоит, у меня аж мурашки по спине от воспоминаний о жизненном опыте этого святителя. Если бы не эта личная, глубокая заинтересованность Владыки Лонгина, его стремление привлечь профессионалов на сторону Церкви, то я даже не знаю, где был бы сейчас. Думаю, что участь моя была бы довольно жалкой. Вообще, Владыка Лонгин - человек, который умеет сформулировать в двух словах самую суть. Он сказал - и меня это зажгло. А вслед за мной зажегся еще и целый ряд людей: это мои певцы на Подворье, а теперь еще и в Америке, в Австралии и так далее. Процесс идет, как говорится. И я очень рад тому, что это происходит.

- Наверное, для каждого верующего человека самое большое событие в жизни - его приход к Богу. А вторым по значимости я бы назвала знакомство с миром монашества. Когда Вы регентовали хором братии, чему Вы учились у нее, чему она - у Вас?

- Я уже сказал, что, попав на Подворье, увидел людей, которые учатся спасать свои души и относятся к этому крайне серьезно: изучают святых отцов, принимают участие в богослужении и как молящиеся, и как служащие, и так далее. Это меня очень сильно захватило, причем даже, если можно так выразиться, на профессиональном уровне. Несмотря на то что у меня вглубь рода, начиная от прадеда, идут одни священники, эта сфера совершенно не была мне известна в детстве, в юности. Один мой дед был электриком, другой, погибший в Великой Отечественной войне, из простых крестьян, папа и мама инженеры. Поэтому, когда я узнал благодаря Владыке Лонгину и послушаниям на Подворье о том, что есть такой мир, для меня открылись очень большие внутренние горизонты.

Я как регент братии принимал участие в монашеских постригах, бывал на вечерних братских службах, когда уже после всенощной братия совершает чтение своего правила, акафистов. Два раза побывал на Афоне. В общем, видел и вижу этот прикровенный мир, и, конечно, это очень сильно захватывает. Приходит глубокое понимание, что все-таки человек родился и живет для того, чтобы, во-первых, спасти свою душу и, во-вторых, по возможности, если он в силах, влиять на других людей, чтобы те тоже задумывались о смысле жизни. Не спасать напрямую, а так, как у преподобного Серафима Саровского сказано: «Спаси себя сам, и вокруг тебя спасутся тысячи»

Что касается профессионального мастерства - монахи обычно поначалу не знают нот, но этому можно научиться, что они и делают. Вместе с духовной составляющей это дает очень высокий результат. И милостью Божией за два года моей работы этот хор запел как профессиональный, то есть чисто. Ведь звучание профессионального хора часто бывает выхолощенным, в народе говорят - «как в аптеке». Вроде бы все звуки расставлены по местам, но слушать это почему-то не хочется. А бывает, когда поют и чисто, и с душой. Вот монахи - это люди, которые в состоянии петь именно так. И кстати, наш профессиональный хор, видя эту отдачу, это пение сердцем братского хора, увлекается этим процессом и дальше уже, обладая профессиональными навыками, делает все то же самое на клиросе. Так что процесс этот глубокий, всеобъемлющий, очень интересный. И очень профессиональный, кстати говоря, потому что профессионалы начинают расти, когда поют сердцем, поют с душой.

- Ситуация середины 1990-х, наверное, не была похожа на сегодняшнюю, когда есть всё: тогда был дефицит нот, аудиозаписей... Как и у кого Вы учились, когда открывали для себя мир духовной музыки?

- Дефицит нот и записей был где угодно, только не у нас благодаря Владыке Лонгину. Я абсолютно серьезно считаю, что на Подворье третий раз консерваторию окончил. Плюс к тому Владыка Лонгин познакомил меня с отцом Матфеем (Мормылем), которого я тоже считаю своим учителем. Наша библиотека больше чем наполовину состоит из нот Лавры. Более того, Владыка Лонгин привез множество нот из Болгарии, по большей части болгарский церковный обиход в аранжировке П. Динева. У него была и есть огромная библиотека и фонотека. Иногда я по нескольку часов в день проводил в келье Владыки, он ставил для прослушивания духовную музыку, рассказывал о своем понимании, короче говоря, окормлял духовно и музыкально. Я говорю серьезно: то количество знаний о духовной музыке, которое я получил от Владыки Лонгина и потом от отца Матфея - конкретно о технике церковного пения - я, конечно, нигде бы не получил. Я это прекрасно осознаю.

Что касается сегодняшнего дня... Вроде бы - да, все есть. Но при этом, когда оглядываешься вокруг, ощущения грустные. Мне кажется, что сейчас церковно-певческое искусство двигается по двум разнонаправленным векторам. Первый из них - когда идут на музыкальные изыски, рекламируя себя на все четыре стороны и оставляя за бортом молитвенное делание на клиросе. По тому же принципу: когда у человека есть что покушать, он ищет чего-то особенного для себя. И второй - трезвенный, молитвенный путь, постижение опытно, на практике того, что такое духовная музыка. Но таких хоров в разы меньше, чем первых. Я тут не буду никого называть: у нас существует профессиональная этика, как в медицине, науке, любом другом виде творчества. Мы стараемся не обсуждать на людях деятельность друг друга, даже чтобы просто не осуждать.

Хор как раскрытая богослужебная книга

- Один из Ваших основных инструментов на Троицком Подворье - это мужской хор. Чем он Вам нравится? Какие возможности он имеет?

- Я считаю, что мужской хор - это квинтэссенция молитвенного пения, причем не только в православной традиции. И на Западе до сих пор есть известные хоры, которые состоят исключительно из мужчин и мальчиков. Сегодня у меня уже есть несколько «инструментов», как Вы выразились: смешанный хор, хоры мальчиков и девочек нашей хоровой школы на нашем Троицком Подворье и смешанный хор имени Патриарха Тихона в Америке. Но чем мне нравится работать с мужским хором Подворья, ведь я ни в коем случае не хотел бы его оставлять... Мужской хор - это вообще особое состояние души. Он звучит очень слитно - и в сердечном смысле этого слова, и в музыкальном. Дело в том, что, если петь «единым сердцем и едиными усты», как это говорится на Литургии, вот эта собранность, а еще точнее, соборность сердечная, душевная в итоге дает очень высокую слитность музыкальную, тембровую.

Когда наш хор Патриарха Тихона дал несколько концертов в Америке, я привез запись в Россию, показал одному из коллег, Ярославу Филипсонову (он сделал для нас большое количество абсолютно эксклюзивных обработок для мужского хора, и они были очень высоко оценены в Московской консерватории профессорами композиторской кафедры В. Г. Агафонниковым и Р. С. Леденевым). И для меня самой высшей оценкой было, когда он сказал: «Володя, ты знаешь, чем мне нравится звучание твоего смешанного хора в Америке? Тем, что оно очень похоже на звучание твоего мужского хора на Подворье». Что имеется в виду? Что тут, в самом глубоком смысле этого слова, смиренно спел женский состав хора имени Патриарха Тихона. Именно с женскими голосами очень часто бывают проблемы по разным причинам. Ведь такое явление, как смешанный хор, когда партии высоких голосов исполняют женщины, а не мальчики, сравнительно недавнее, ему чуть больше ста лет в России. И надо суметь убедить женский хор петь так, чтобы отдельные голоса не звучали громче других, чтобы сопрано не давили своим звуком, а пели светлым, прозрачным и красивым, как голубое небо, звуком и так далее... Слава Богу, что американцы откликнулись на эти призывы и запели так, как это принято в нашей русской традиции.

Когда меня спрашивают: «Чем ваше пение отличается от всех остальных?», я отвечаю: «Не знаю, чем оно отличается. Я могу сказать, что в нем соединяется». И говорю о двух вещах.

Первое - это Синодальная традиция. Она идет от Синодальной школы через Московскую консерваторию. Многие профессора из Синодального училища перешли потом преподавать в Московскую консерваторию и пронесли эту церковно-певческую практику через весь XX век. Среди наиболее известных имен - композиторы и дирижеры Н. М. Данилин, А. Д. Кастальский, П. Г. Чесноков, А. В. Никольский. К их числу можно отнести и А. В. Свешникова. Так что эта традиция была донесена до наших дней трудами этих людей.

И второй момент - это пение хора Троице-Сергиевой Лавры под управлением архимандрита Матфея (Мормыля). Этот человек - певчий в четвертом поколении, то есть он, как говорится, с молоком матери впитал в себя, что такое петь на клиросе. И он фактически создал свою школу, вобравшую в себя и традицию Синодальной школы, и монастырские наработки. Вторая линия, именно монастырского пения, очень серьезная. Если пение Синодального хора мы можем отнести к пению обычных светских людей, которых научили одухотворенно исполнять церковную музыку, то в случае с отцом Матфеем поют монахи и семинаристы. Вот эти две линии соединяются конкретно в творчестве нашего мужского хора Подворья Троице-Сергиевой Лавры в Москве.

- Как Вы объясняете певцам то, чего хотите добиться? Раскрываете духовный смысл или ставите творческую задачу? Как это делал отец Матфей?

- Да, я вот стараюсь действовать именно так, как часто делал отец Матфей. А он много говорил о духовно-музыкальном образе. Не то чтобы я совсем не говорю об интонации, о дикции и так далее. Говорю, особенно для тех людей, которые от меня это слышат впервые. Ну, скажем, в Америке. Но вслед за отцом Матфеем я стараюсь большое внимание уделять образной стороне пения, привожу какие-то примеры из жизни, пользуюсь, если так можно сказать, языком притч. Это всем понятный язык.

Этому, конечно, учатся всю жизнь. Я начинал именно с хором братии Подворья. Это же по большей части были простые люди. Они не понимали, что такое dolce («нежно» на итальянском) или что такое кульминация - наивысшая точка развития музыкальной формы. Или что такое «цепное дыхание». Приходилось объяснять самыми простыми словами. Это то, с чем сталкивался и отец Матфей, поэтому у нас была очень похожая ситуация.

Спрашиваю как-то отца Матфея: «Батюшка, как петь с правильным вокальным дыханием? Как Вы понимаете поставленное певческое дыхание?». Кстати, это был разговор по телефону. Минут пятьдесят уделил мне монах, архимандрит Лавры, рассказывая, как надо петь, и так было неоднократно. Он говорит: «Корову помнишь на лугу?». Для меня это было просто как лобовое столкновение: я сижу дома, вокруг меня - стены, мебель, мониторы, дети и вдруг - корова на лугу... Я говорю: «Сейчас, батюшка, вспомню корову на лугу, лет двадцать назад я ее видел... Хорошо, вспомнил, а дальше?» - «Помнишь, у нее там сзади что-то шевелится перед тем, как ей сказать ″му″?». Тут я еще дольше вспоминал, потом говорю: «Что-то в районе спины, по-моему, да?» - «Да-да, два треугольничка такие». И хотя сам я его не видел в тот момент, но я просто чувствовал, как он руками показывает, где именно два этих треугольника начинают расширяться, увеличиваться в объеме. «И вот,- говорит,- делая вдох во всю глубину своих легких, корова увеличивает их объем, и после этого она издает такое ″му″, которое слышно за километры. Ты согласен?». Я говорю: «Да».- «Ну вот, пожалуйста, тебе пример, как должен певец совершать правильный вдох».

Поэтому язык притч и простых жизненных историй очень помогает. Конечно, он гораздо проще, понятнее, чем язык профессиональных терминов, потому что мы живем среди этих самых притч. Другое дело, что бывает сложно соединить разные истории из жизни с церковно-музыкальным содержанием конкретного песнопения. Но именно здесь помогает Бог. Я никогда заранее не готовлюсь, но в момент, когда я что-то объясняю, на сердце приходит ясность, что я должен сказать.

- Как Вы работаете над изменяемыми песнопениями?

- У нас, в Русской Православной Церкви, богослужение невозможно без изменяемых песнопений. Именно изменяемые песнопения - тропари, стихиры, прокимны - составляют суть богослужения, поэтому Устав Православной Церкви неповторим и сложен. Понятно, что мы и в неизменяемых песнопениях обращаемся к Богу, но само существо службы составляют именно изменяемые тексты.

Конечно, я их объясняю. В этом смысле очень показательно, когда мы, скажем, готовим утреню Великого Пятка. Там много стихир, они очень красивые, но невозможно запеть молитвенно это богослужение, если ты просто элементарно не объяснил певчим, о чем там речь. Не все, к сожалению, в состоянии понимать церковнославянский язык так, как меня научили этому на Подворье. Но, тем не менее, мы все учимся, и люди тянутся к знаниям. Среди репетиции делаем маленькие остановки: «Так, здесь вот об этом поется. Посмотрите, прочитайте текст внимательно. Непонятно? Тогда я сейчас вам поясню».

- Бывает очень досадно, когда в храме вроде бы поет хороший хор, но ты заходишь на службу и не различаешь слова стихир... Здесь есть какие-то секреты?

- Однажды Владыка мне сказал: «Володя, я тут пригласил одного человека. Это бывший преподаватель Московской консерватории Евгений Тугаринов [2]»... Он побывал у нас на службе и говорит: «Вы все очень здорово поете, но не понятно ни единого слова». А это человек с огромным регентским опытом. Владыка говорит: «Надо что-то сделать, чтобы были ясны слова». И несколько лет (лет!) я потратил на изучение этого вопроса - как сделать так, чтобы слова были слышны.

Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, приведу маленькую деталь из этой науки. Необходимо научиться пропевать согласные (не гласные, а согласные) - пропевать сквозь все препятствия (губы, зубы), которые есть при их произнесении, тогда эта согласная буква проявится. Вообще, чем лучше акустика в храме, тем хуже для прихожан. То есть она может быть хороша для пения в принципе, для гласных букв, но она уничтожает согласные. Хору-то привольно петь: чуть-чуть голоса дашь, и уже голос сам летит. А слова для прихожан становятся непонятными. Поэтому я все время учу своих певцов, если так можно выразиться, пробивать эту акустику утрированным пропеванием согласных букв. За счет этого появляется дикция, и люди, которые стоят в храме, уже не просто слушают музыку, а для них хор становится как раскрытая богослужебная книга, которую они могут прочитать. Я вообще не понимаю, как можно прийти на службу и не понимать, о чем поет хор. Это, мне кажется, просто чудовищно.

- В одном из своих интервью Вы привели слова отца Матфея: «Спеть службу нужно так, чтобы не совестно было пред Богом и святыми». Это подразумевает, наверное, большую концентрацию, а человеку свойственно рассеиваться. Как Вы боретесь за сохранение внимания, собственного и хора?

- Когда ты все время только о том и думаешь, о чем сказал отец Матфей, и градус напряжения на клиросе возрастает, возрастает... Здесь можно вспомнить преподобного Антония Великого, который привел пример с тетивой: если ее все время только натягивать, она лопнет. Поэтому он веселил своих чад, чтобы в их душе была радость. На клиросе должен быть баланс между строгостью и радованием о том, что мы вместе собрались, мы поем Богу, и нам хорошо. Я стараюсь каким-то образом, с помощью допустимой шутки или еще как-то певцов подбодрить и бережно сохраняю этот веселый дух в их сердцах. Потому что, если пойти в сторону любой из этих крайностей, что в одну, что в другую, хор будет петь плохо. Нужна золотая середина, нужна строгость в меру. И в первую очередь, конечно, строгость к самому себе. Причем неважно, стоишь ли ты на клиросе в Церкви или дома, глядя на иконы. Когда у меня дети становятся на молитву, и кто-то руки сложит на груди или щеку подопрет, я всегда привожу пример: «В армии, когда охраняют флаг, в почетном карауле часами стоят по стойке смирно, навытяжку, а вы десять-пятнадцать минут перед иконами так постоять не можете...». Только поставляя себя перед Богом, наблюдая за своими чувствами и мыслями, можно задуматься о содержании слов. Это для начала. А когда слова уложились в голове, проявился их смысл, тогда со временем, не сразу, молитва переходит уже на уровень чувств, на уровень сердца. Святитель Феофан Затворник учит нас среди дня многократно, медленно, вдумчиво повторять текст молитв, которые мы читаем утром и вечером, для того чтобы эти молитвы стали сердечными.

Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу,- надо поставлять себя перед Богом, задумываясь о содержании слов, стараясь отбросить от себя все лишние чувства и мысли, а их очень много. И это путь, безусловно, длиною в жизнь. Нельзя сказать, что я сейчас чего-то добился. Наоборот, если бы я это сказал, я выглядел бы очень глупо. Но нужно двигаться в этом направлении.

- Этот баланс между внутренней серьезностью и внутренней веселостью - его ведь можно услышать.

- Безусловно, он выражается в звуке. Когда в пении есть содержание и вот этот баланс между сдержанностью и радостью, это воплощается в правильном звучании, я бы так сказал.

«Хвалите Господа...»

- Сегодня на Московском Подворье Лавры уже несколько хоров...

- Около десяти.

- Мне кажется, что это совершенно уникальная ситуация. Как это получилось?

- Да, это уникальная ситуация, думаю, что в России ничего подобного просто нет, и не только в России. Когда американцы узнают, сколько у нас хоров, они говорят: «Володя, пожалуйста, дай нам устав вашего Подворья, вашей хоровой школы, хоть что-нибудь, чтобы мы по этим лекалам могли выстроить у себя что-то подобное».

Все начиналось еще при Владыке Лонгине, когда больших успехов достигла наша воскресная школа. Она явилась своего рода корневой системой для тех коллективов, которые сейчас поют на богослужениях как отдельно, так и в составе сводного смешанного хора Подворья.

Просто перечислю наши хоры. Это мужской профессиональный хор, братский хор, мужской любительский хор, женский любительский хор, детский хор воскресной школы от пяти лет (там совсем малыши), хор мальчиков и хор девочек хоровой школы, смешанный юношеский хор. Одного только любительского хора три состава. Первый из них - это подготовительная группа, куда прихожане просто приходят, когда могут, без строгой посещаемости, как в других хорах, и поют вместе. И два других находятся непосредственно в моем управлении, певцы этого хора являются моими учениками по постановке голоса, сольфеджио, гармонии, полифонии, дирижерской и регентской технике. Хоровой класс для двух групп этого любительского хора проводит тоже мой ученик Михаил Шошин. Это, скажем так, хор средних возможностей и хор высоких возможностей. Хор высоких возможностей уже входит в состав нашего профессионального хора и даже принимает участие в Патриарших богослужениях и концертах.

Когда мы все это начинали, я держал у себя перед глазами как образец мою родную Московскую консерваторию. Там все это очень хорошо представлено. Плюс еще опыт отца Матфея в Лавре, где тоже много хоров: хор семинаристов, хор регентской школы, смешанный любительский хор с подключением профессионалов - тоже достаточно разветвленная сеть. Наш хор в общей массе достигает порой восьмидесяти человек. На наших концертах духовной музыки мы часто делаем так: представляем разные хоры друг за другом по очереди, они исполняют сольные программы, потом они все вместе выходят на сцену и поют одно-два песнопения сводным хором под моим управлением, демонстрируя, что мы все вместе тоже поем, не только по отдельности. Это знаете как? Ручейки, ручейки, и потом - большая река.

- И все они поют за богослужением?

- Все. Прихожанам это очень нравится, и они рады, что у них есть такая возможность. Но у нас строжайшая, я бы сказал, армейская дисциплина в тех хорах, которые контролирую непосредственно я и мои помощники Михаил Шошин и Дарья Довгань. И только в подготовительную группу любительского мужского хора, с которой занимается мой ученик Андрей Истомин, как я уже говорил, люди приходят, когда могут.

- Уже несколько раз в нашей беседе Вы упоминали свой российско-американский проект и хор Патриарха Тихона. Как и для чего он был создан?

- Он возник в сентябре 2013 года. Создан он был так. Приехал из Соединенных Штатов сюда, в Москву, раб Божий Алексей Лукьянов и говорит: «Володя, есть такая идея. У нас в стране Православие на какие-то островки разбито, очень хочется соединить людей». До этого я уже несколько раз был и в Америке, и в Канаде - рассказывал о том, какие наработки возникли у нас на Подворье. А уже потом Господь послал мне Алексея, потому что это человек, который имеет не только веру и помысл послужить Богу, но и возможности финансового порядка - он крупный бизнесмен. Сегодня он является сооснователем и председателем совета директоров Русско-американского музыкального института и певцом нашего хора Патриарха Тихона. Кстати, у него замечательный голос - бас профун

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/mezhdu-strogostyu-i-radostyu