Доклад кандидата исторических наук, представителя Института всеобщей
истории РАН в Италии М. Г. Талалая на международной научной конференции
«Русь - Святая гора Афон: тысяча лет духовного и культурного единства» в
рамках юбилейных торжеств, приуроченных к празднованию 1000-летия
присутствия русских монахов на Святой горе Афон (выездное заседание:
Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 22 сентября 2016 года).
Святая Гора и Католическая Церковь... В христианской ойкумене эти два
сообщества занимают полярные места: созерцательный Афон и деятельный
Ватикан, цитадель Востока и цитадель Запада, крайний консерватизм и
модернизм (впрочем, осторожный). Однако, ойкумена - одна и та же,
христианская, и отсюда - пересечения, сближения и расхождения.
Известно, как строго относятся афонцы к католикам, полагая Римскую
Церковь безблагодатной, лишенной Таинств. Такая строгость ставит
серьезную проблему перед католиками, в целом с пиететом относящимися к
святогорскому наследию и традициям. В последнее время сформировалось и
популярное разъяснение со стороны Рима: радикальное отношение афонцев к
католицизму - это лишь их частное мнение, не разделяемое остальными
православными.
Святой Афон как религиозный феномен, еще анахоретского толка,
зародился задолго до Великой Схизмы, и на Западе любят подчеркивать, что
один из первых святогорцев, преподобный Петр (VII в.), был пострижен в
монашество самим папой римским у ватиканской гробницы первоверховного
апостола. И по зарождении святогорских общежитий, в эпоху преподобного
Афанасия, Афон был открыт для западных христиан латинского обряда, не
говоря уже о грекоязычных выходцах из Южной Италии и Сицилии - и это
тоже подчеркивают на Западе.
Трагическим переломом стал XIII век, начавшийся Четвертым Крестовым
походом, с последующей франкократией, т. е. господством
западноевропейских завоевателей-латинян. Святая Гора познала тогда
преследования и гонения. Именно с XIII столетия на Афоне стали
укрепляться резкие антикатолические убеждения, с веками, при расхождении
Запада и Востока, лишь усилившиеся. При этом происходили разного рода
события, когда афонская история пересекалась с римско-католической[1].
Каждое из них заслуживает отдельного исследования, однако перечислим их
хотя бы пунктирно.
В 1213 году, спустя семь лет после падения Константинополя под ударом
крестоносцев, афонцы, также подвергавшиеся разбоям и поборам со стороны
латинских епископов и баронов, решили обратиться за защитой к самому
папе римскому, тогда - Иннокентию III. Папа взял Святую Гору под свой
омофор, а также строго осудил грабителей: на некоторое время тяжкое
положение Афона несколько исправилось, но вскоре грабежи продолжились, в
особенности со стороны алчных наемников-каталонцев.
В 1438-1439 годах в рамках собора, получившего в восточной
историографии название Флорентийского, на униональной хартии оставили
свои подписи пять афонитов, в том числе три игумена: настоятели Великой
Лавры (о. Моисей), Ватопеда (о. Дорофей) и Пантократора (о. Геронтий) -
позднее, правда, старцы отреклись от этого акта.
В начале XVI века в той же Флоренции, в монастыре святого Марка
подвизался в качестве послушника грек Михаил Триволис, тогда католик, а в
будущем - один из столпов афонского иночества и духовной литературы на
Руси, преподобный Максим Грек. В новые времена «католическая юность»
святого Максима будет оценена по-разному: на Западе - как его
становление в качестве филокатолика, на Востоке - как его закалка в
православной традиции [2].
В начале XVII века в Риме был затеян проект, оформившийся к 1620-м
годам, о командировании на Афон католических миссионеров (восточного
обряда) с целью склонения святогорцев к Унии. Первым, в 1626 году, на
Святую Гору послали греческого священника-униата Александра
Василопулоса, прошедшего обучение в Риме, который прощупал почву и нашел
ее якобы благоприятной. Затем к проекту привлекли высокообразованных
иезуитов, устроивших на Афоне свою духовную школу. Католическая школа
просуществовала с 1636 по 1641 год, когда была закрыта турецкими
властями (под давлением Константинопольского патриарха). Интересно, что
обосновывая перед папой важность афонского проекта, ватиканская
конгрегация Пропаганды веры, в лице ее секретаря монсеньора Франческо
Инголи, откровенно заявляла о дальней, «многоходовой» перспективе - о
возвращении под омофор Рима Московской державы: она, преклоняясь перед
авторитетом Афона, в случае его униатства и сама могла бы встать на
такой путь...[3]
После фиаско этого проекта на долгое время интерес Рима к Афону увял, но возродился в недавние времена.
В первой половине ХХ века немаловажную роль в афонских делах, особенно
их «русского сектора», стал играть бенедиктинский монастырь восточного
обряда в местечке Шевтонь (Бельгия) [4]. С конца 1920-х годов он
регулярно посылал своих монахов на Святую Гору, помогая афонитам
морально и материально. Один из таких посланников, Давид Бальфур
(1903-1989), после общения с пантелеимоновскими монахами даже принял
православие.
Именно Шевтоньский монастырь выступил в 1963 году инициатором
проведения празднования на Западе тысячелетия Святой Горы, которое
выразилось, в первую очередь, в важнейшей церковно-богословской
конференции, прошедшей в Венеции.
Остановимся, однако, на знаковом сюжете, вокруг которого выявляется
проблематика нашей темы - на существовании на Афоне необыкновенного
монастыря латинского обряда в местности, называемой ныне Морфино.
Сам этот сюжет, несомненно реальный, приводит в недоумение современных
афонитов, крайне антилатински настроенных. С тем, чтобы как-то встроить
его в сложившиеся схемы, часто идет в ход разъяснение, что, мол,
обитель эта возникла в начале XIII века, в лоне окатоличивания
завоеванной крестоносцами Византии.
Действительность, однако, была совсем иной. И к ней пытались
приблизиться доступными ими средствами два ведущих русских «афоноведа»
XIX века - епископ Порфирий (Успенский) и архимандрит Антонин
(Капустин). Оба они непредвзято размышляли о смысле латинской обители на
Святой Горе, приходя к интересным выводам.
И Порфирий, и Антонин посетили Афон в одну эпоху, в 1840-е годы,
Порфирий - чуть раньше (однако Антонин выпустил свое описание первым).
Предоставим слово преосвященному Порфирию, который обратился к
латинскому эпизоду после рассказа о грузинском Иверском монастыре:
В
одно время с грузинами селились на Афоне монахи латинские из Италии. В
Лавре Афанасия, под начальством его, подвизался великий постник Никифор
из Калабрии и спасался монах Иоанн, подписавшийся по-латыни под
дарственною записью Афанасия в 985 году. Стоустая молва об Афоне, как о
монашеском рае, достигла и до Рима и оттуда привела на сию гору
несколько монахов и мирян, пожелавших принять тут монашеский постриг.
Сперва пришел оттуда брат беневентского князя инок Беневентос, известный
добрыми делами и уважаемый как в Риме, так и в Греции, и пришел не
один, а с шестью учениками своими для богомолья в афонских обителях.
Посетив их, он пожелал остаться на Св. Горе и построить себе и родичам
своим особый от греков монастырь. <...> Таким образом возник новый
монастырь на Афоне, именовавшийся Римским. В нем жило много подвижников
мирно и благочестиво по уставу св. Венедикта [5].
Факт существования «римского» святогорского монастыря совсем не
скандализирует автора - он относится к нему со спокойствием историка,
скрупулезно реконструируя необычный сюжет.
Благодаря новым исследованиям теперь существует возможность
прокомментировать текст епископа Порфирия, указав на некоторые его
неточности[6]. Так, неправомочно относить «великого постника Никифора из
Калабрии» к латинским монахам - о. Никифор, прославившийся крайними
формами отречения от мира (в т. ч. даже отказом от одежды - в Калабрии
он подвизался нагим, а на Афоне носил рубище), полностью принадлежит к
феномену греко-италийского монашества: выходец с Калабрии, по своей
культуре он был византийцем. Калабрийских и луканских греков вообще было
немало на раннем этапе киновийного Афона, и они, чаще всего, селились
по принципу «землячества» - такие «италийские» обители воспринимались
всеми как органические части византийского мира, и их следует полностью
вывести из дискурса о святогорских латинянах. Не может не насторожить
выражение «брат беневентского князя инок Беневентос» - ясно, что автор
почерпнул имя из какого-то источника, но воспользовался им некритически,
т. к. Беневентос - явное прозвание выходца из города (княжества)
Беневента, т. е. беневентец.
Что касается латинской подписи под дарственным актом преподобного
Афанасия - весьма вероятно, что епископ Порфирий ее лично не видел, а
узнал о ней из публикации архимандрита Августина, вышедшей, как уже
говорилось, ранее, или же из греческих источников.
Характерно замечание епископа Порфирия, что латинские монахи решили
жить отдельно от греков: далее автор обращается к житийному эпизоду о
грузинских святогорцах, основателях Ивирона, деятельно сотрудничавших с
италийскими монахами. В середине XIX века и епископ Порфирий мог воочию
наблюдать сотрудничество негреческих - в первую очередь славянских -
обителей в преобладающим греческом контексте. Нельзя исключить, что и
девятью веками ранее, наряду с подвижничеством, греки-афониты могли
относиться к пришельцам из других, новых цивилизаций с некоторым
высокомерием (с веками всё укоренявшимся).
Преосвященный Порфирий задался вопросом - где же находился тот
«Римский монастырь»? После разного рода возможных решений автор пришел к
выводу, что на Афоне существовало целых два (!) латинских монастыря:
Афон,
как магнитная сила, в конце десятого века привлек к себе латинских
монахов не из одного Рима, а и из итальянского города Амальфи,
расположенного на берегу Тирренского моря, ниже столичного города
Неаполя. Пришедши на Святую Гору до 980 года, амальфинские рабы Божии
(не упомянутые в уставе Цимисхия 971 года) купили себе место на правой
стороне речки, вытекающей из-под большого и малого Афона с северной
стороны этой горы, и тут почти у моря на красивом холме построили себе
монастырь во имя Пресвятой Девы Марии, от которого остались поныне
только башни и развалины водопровода [7].
При этом он не учел того обстоятельства, что «римлянами» часто
называли уроженцев не только Вечного Города, но и вообще Апеннинского
полуострова - и более того, выходцев из Священной Римской империи, как, к
примеру, произошло на Руси в случае преподобного Антония Римлянина,
согласно весомому предположению ученых происходившего из немецких
земель. В итоге автор соотносит упомянутый им первым «Римский монастырь»
- с ныне существующим Каракальским монастырем, а «Амальфитанский
монастырь» считает упраздненным и исчезнувшим вовсе. Оставив в стороне
логический вопрос - в чем смысл двух латинских монастырей, и не вдаваясь
в другие подробности, сообщим, что теория двух латинских монастырей
действительно бытовала, но отвергнута сейчас ученым сообществом [8].
О Морфино написал, как уже сказано, современник епископа Порфирия,
архимандрит Антонин, который перемежает свои впечатления путешественника
с открытиями исследователя:
Мы въехали в глухую пустыню.
Дорога наша направлялась все к югу, или, точнее, к юго-востоку, идя
косогором под навесом громадных высей Афона. Мы пересекли много оврагов,
глухо поросших лесом и совершенно необитаемых, пока спустились к морю в
месте, преисполненном дивной красоты и восторгающего дух величия. Здесь
от самого гребня афонского спускается к морю сперва ущельем, потом
удольем, наконец, широкою лощиною убранная богатейшей растительностью
покатость. Посереди ее над самым морем стоит высокий конический холм, от
подошвы до верха поросший деревьями и увенчанный башнею с остатками
других развалин. Место это называется теперь Морфину, а было некогда
обителью православного братства латинского - амальфитанского.
Здесь следует пояснить, что введенное архимандритом наименование
братства как Амальфитанское, действительно, бытовало на Афоне, но не
соответствовало реальности: так называемая Амальфитанская обитель,
Амальфион (отсюда искаженное Морфино, или Морфину) была основана
выходцами из Беневента (именно об этом говорит преосвященный Порфирий,
соотнеся, правда, эту обитель с неким Римским монастырем). При этом и
более широкое понятие - итальянский монастырь - тоже неправомочно, так
как Италии как нации в то время не существовало, и в лучшем случае можно
говорить об италийской обители, подразумевая под италийцами
протоитальянцев. В первые десятилетия обитель называлась по местному
топониму - Апофикон (греч.: «склады»), и уже много позднее, ее стали
прозывать Амальфитанской. В научном плане правильно употреблять термин
бенедиктинская обитель, или же, идя вслед за сложившейся ономастической
традицией, - так называемая Амальфитанская обитель.
Архимандрит Антонин продолжает:
О, как трепетало сердце при
воспоминании, или, точнее, - воображении сего минувшего братства народов
Востока и Запада! [9] Я под двумя актами (985 и 1169 г.) видел вместе с
греческими, грузинскою и славянскою подписями и подпись латинскую. Под
первым актом подписались двое монахов Sanctæ Lauræ, т. е. Лавры св.
Афанасия - Ioahannes и Arsenios. Под вторым подписался уже
самостоятельный игумен Киновии амальфийцев, не различаемый хорошо по
имени, - по-видимому, Иоанн. Под упомянутым выше филофеевским актом
также есть подпись игумена амальфийцев монаха Витона - по греч. переводу
(Bιτων), которого прот Св. Горы ставит вторым после себя и называет
Ευλαβεςατων [благоговейнейшим], первое место предоставляя игумену
великой Лавры, которого величает τιμιωτατων (честнейший). Не думаю,
чтобы это были официальные титла тогдашнего времени, еще менее - чтобы в
них содержался какой-нибудь намек на догматическую разность обителей.
Благоговейнейшим и честнейшим может быть (и даже - должен быть) инок, и в особенности - игумен.
Когда устроилась эта святогорская латинская киновия, когда и зачем
перестала быть, и наконец, в каком месте была? Было бы весьма любопытно
узнать всё это.
Русский ученый автор не имел возможности ответить на все эти вопросы.
Но он интуитивно почувствовал значение латинской киновии. В самом деле,
на протяжении трех столетий, с 985 года (т. е. с акта, под которым
впервые появилась латинская подпись), и по конец XIII века так
называемая Амальфитанская обитель являла собой живое и красноречивое
свидетельство бытования западной монашеской и литургической традиции в
самом сердце Православной Церкви. Она устояла в испытаниях и в
трагические века, последовавшие за Великой Схизмой, разграблением
Константинополя и франкократией, вплоть до восстановления византийского
суверенитета над этими землями в 1261 году. Более того, бенедиктинская
обитель, несмотря на политико-религиозные трения, сделалась одной из
самых процветающих монашеских общин на Афоне. Существование обители
латинского обряда на Афоне, в этой цитадели восточного монашества, стало
элементом большой политической, экономической, культурной и религиозной
игры, развернувшейся на фоне хрупкого и конфликтного равновесия между
Священной Римской Империей, папством, Константинопольским патриархатом,
Афонской Горой, бенедиктинским Орденом и его «столицей» Монтекассино,
королевством лонгобардов и в особенности герцогствами Беневента и Капуи,
городом Амальфи и Иерусалимским королевством [10].
Архимандрит Августин пишет далее:
Из упомянутых актов видно
только то, что она существовала между 1070 и 1169 годами. Говорливый
Плака [11] не мог бы умолчать о предмете, долженствовавшем занимать его
не менее, чем нас, если бы в его время Морфину толковалось так же, как
толкуется теперь. Думается, что в эпоху крестоносцев аббатство неизбежно
должно было стать в ложное положение на Св. Горе, и - или само собою
уничтожилось, или было уничтожено.
В самом деле, казалось бы, это весьма логичное предположение о
причинах закрытия монастыря: после изгнания «франков» из Византии,
вендетта затронула и все «франкское», в том числе и бенедиктинский
монастырь. Однако это - позднейшая интерпретация событий, которые имели
преимущественно экономические причины - финансовый и хозяйственный
упадок обители, вызванный угасанием Амальфи как морской державы, и отток
в целом бенедиктинского монашества с Востока.
Описание архимандрита заканчивается блестящим пассажем, выражающим мечтания автора о наднациональной миссии Афона:
На
минуту, можно сказать, блеснул этот светлый призрак единения
народностей на поприще подвига, озаривши одну из прекрасных страниц
афонского монашества, и исчез, к сожалению всякой христолюбивой души.
Навсегда ли? Ужели не возвратится опять вожделенный день, в который на
одном и том же святогорском акте подпишутся и Ηγυμενος, и Abbas, и монах
церковник, и грузинец, и валах, и араб, и почему бы не копт, не
армянин, не турок наконец? Говорю: святогорском акте; потому что Святая
Гора Афон есть самое средоточное место православного мира - наилучшее и
наиудобнейшее для сплетения подвижнического венца из разных народностей,
в украшение давно ожидающей его невесты Христовой. Знаю все возражения и
вижу все затруднения, но не теряю сладкой надежды, что православная
Церковь откажется некогда от народных монополий, сознáет себя одним
семейством Христовым и перестанет делиться. Гражданского майората в ней
не может быть - потому что у нее нет владения на земле, потому что
жительство ее на небесех есть. Много и долго можно (и нужно) говорить на
Св. Горе о Св. Горе для Св. Горы, но пусть и говорят многие! [12]
Так сюжет с латинской святогорской обителью подвиг архимандрита
Антонина на более масштабные размышления - о сущности и роли всего
Афона, и о его месте в лоне всего христианства.
В заключение заметим, что настрой о. Антонина, увы, принадлежит к
прошлому: в настоящее время преобладает тенденция или к замалчиванию
истории латинской святогорской обители, или даже к ее «демонизации».
Утверждается, что «Морфино, бывшее святилище черной Венеры, одинокая
башня [13]», принадлежит к тем афонским местам, «в которых монахам никто
не благословлял жить и молиться» [14]. Более того, якобы «Морфино
сейчас - запретное место, место где, по преданию, бесы вечером
собираются на совет перед ночным нападением на монахов. Посещение
запрещено» [15].
Это, конечно, не так. Морфино доступно для посещения, его
«амальфитанская» башня - одна из важных достопримечательностей Афона,
наводящая просвещенного паломника на размышления о встречах Востока и
Запада. Пусть она сейчас пустует, но вовсе нельзя исключить возможности,
что сюда могут прийти православные итальянцы, коих сейчас немало, и
вознесут молитвы, если не на латыни, то на итальянском, благо сейчас
церковнославянские богослужебные тексты адекватно переведены для
православных приходов в Италии [16].
[1] Cуществует небольшой очерк на эту тему, написанный отцом-иезуитом Дж. Хофманном: Hofmann G. Athos e Roma // Orientalia Chrisiana, V, № 19, 1925, pp. 137-147. Текст, в русле идеологии Римско-Католической Церкви той поры, которая рассматривала православных как схизматиков и как субъектов, нуждающихся в возвращении под папский омофор, заканчивается наивным вопросом: «Придет ли время, когда Афон вновь признает Флорентийскую унию?»
[2] См. «восточную» точку зрения: Иванов А.И. О пребывании Максима Грека в доминиканском монастыре св. Марка во Флоренции // Богословские труды. Вып. XI. М., 1973. С. 112-119. «Западная» наиболее полно выражена в книге эмигранта первой волны, католика восточного обряда Ильи Денисова; см. Denisoff E. Maxime le Grec et l'Occident. Louvain 1943.
[3] Письмо монсеньора Франческо Инголи от 1628 г.; см. Hofmann G. Athos e Roma... цит. Р. 139.
[4] Первоначально роль Шевтоньского монастыря находилась в унисоне с римскими учреждениями такого плана - Руссикумом, Папским Восточным институтом, русско-католическим приходом св. Антония, а именно - подготовка к переходу в католичество православных «схизматиков» из России, которые в Бельгии были представлены значительным числом беженцев, преимущественно, из аристократических слоев.
[5] Порфирий (Успенский), еп. История Афона; цит. по: http://western-saints.livejournal.com/14036.html
[6] См. Мерлини М. Неизвестный Афон / ред. и пер. М. Талалая. М.: Индрик, 2016. Современный итальянский автор не пользовался русскими источниками, и наша статья восполняет этот пробел.
[7] Там же.
[8] См. небольшую современную статью Д. Настасе «Неизвестный афонский монастырь X в.» (Nastase D., «Λανθάνουσα ἀθωνίτικη μονὴ τοῦ 10ου αἰώνα» ("Un couvent athonite ignoré du X-e siècle") // Byzantina Symmeikta (Συμμεικτα) 5, National Hellenic Research Foundation, 1983. P. 287-293), где также утверждается о двух обителях, хотя при этом современный автор уже не отождествляет «Римский» монастырь с Каракаллом (об основании которого теперь стало много известно), а просто заявляет о нераскрытой его судьбе.
[9] Как далеко это настроение архмимандрита Антонина от тяжелых дум некоторых современных паломников, видящих в Амальфионе лишь отзвук католической экспансии и чающих «изгладить память о том, что на Афоне был латинский монастырь - православное амальфитанское аббатство»; см. http://www.isihazm.ru/?id=384&iid=1969
[10] Подробнее см. Мерлини М. Неизвестный Афон...
[11] Плака (Василий) - один из псевдонимов Василия Григоровича-Барского.
[12] Антонин (Капустин), архим. Заметки поклонника Святой Горы. Серия «Русский Афон». М.: Индрик, 2013. С. 142-143.
[13] От построек бенедиктинского монастыря уцелела только одна башня.
[14] Сенькин С. Украденные мощи. Афонские рассказы. М., 2007. Цит. по: http://rumagic.com/ru_zar/religion_rel/senkin/0
[15] http://www.isihazm.ru/?id=384&iid=1969
[16] На Афоне, к примеру, часто бывает настоятель миланского прихода МП РПЦ архимандрит Димитрий (Фантини), коренной миланец.
Фото с сайта http://www.artrz.ru/authors/1805038816/index.html
http://monasterium.ru/publikatsii/doklady-2/rus-afon/russkiy-afon-i-katolicheskaya-tserkov-sblizheniya-i-raskhozhdeniya/
