«Не лучшее время»
«Павлин черноплечий» (так написано на табличке) явно в настроении: чешет за ухом, трясёт крыльями и распускает свой хвост с «глазами». Малыш на руках мамочки в полном восторге тычет пальчиком и гугукает. Зооуголок живёт по принципу общежительного монастыря, где происхождение неважно: фазан королевский делит вольер с обычными волнистыми попугайчиками, а элитным попугаям корелла с ярким, точно нарисованным, румянцем на щеках не хватает места на шестке, они галдят и толкаются. Голуби, так те просто дерутся - и проигрывает самый франтоватый, статный, в мохнатых «ластах» из перьев. В соседнем вольере спит носуха, уложив полосатый хвост рядом: ноль внимания на посетителей, как и на птиц, - а ведь, вообще-то, хищник... Спит, потому что раным-рано. Но собор уже открыт, и туда стягиваются понемногу люди.
...Стою возле монастырского зооуголка и жду начала богослужения. Обычное утро, обычные паломники, если бы не озабоченные лица и разговоры полушёпотом, если бы не подошедший мужичок, каким-то образом распознавший во мне россиянина, и спросивший: «Ну как там, что Путин думает, когда?» Хороший вопрос...
* * *
Святогорская лавра, весна прошлого года. В Киеве грянул государственный переворот, стрельба в центре города, страна без правительства, что-то происходит в Крыму. В Харькове и Донецке вовсю идут разговоры о Новороссии, и не только разговоры. Святогорский монастырь расположен как раз посередине между двумя этими городами, и сейчас ещё трудно представить, что через год стены монастыря заполнят толпы беженцев, а буквально в нескольких километрах отсюда будут рваться снаряды и идти ожесточённые бои. Но всё это ещё впереди, а сегодня обыкновенная литургия в храме.
Встаю по привычке в задние ряды. Рядом оказывается икона Архангела Михаила в рост, на одном из клейм в глаза бросается гибель нечестивых людей в водах потопа. Тут же рядом мощевик с частицами мощей отцев Киево-Печерских в Дальних пещерах. Буквально несколько дней назад я был там, и неведомый монах во глубине пещер даже помазал меня елеем от черепа древнего подвижника. Поэтому теперешнее неожиданное соседство, зримая связь двух пещерных обителей, для меня как знак, что не сбился с пути, - именно сюда и следовало мне приехать после Почаева и Киева, чтобы помолиться ещё и в третьей лавре на территории Украины.
Служба уже началась, её ведёт настоятель обители архиепископ Святогорский Арсений (Яковенко). На молитву настраивает слаженное, чуть сумрачное, как, впрочем, и положено в монастыре, пение. Когда монах руководит пением «Тебе, Господи», поют все в храме - и тоже на удивление слаженно. Мне приходится всё время отвлекаться: одновременно веду переговоры с благочинным о встрече после службы с владыкой - для интервью. Но сразу после богослужения не получается, и отец благочинный приглашает на трапезу. На трапезе переговоры о возможной встрече с архиереем продолжаются через монахов - и вновь безрезультатно. Наконец кто-то из прихожан подсказывает мне остаться после обеда в коридоре и там перехватить владыку. Вот и он! Подхожу, напоминаю о себе. Да, ему докладывали... А зачем вам?.. Нет, не лучшее время для беседы... Предлагает просто познакомиться с монастырём и благословляет меня обратиться к монаху, который проведёт по обители.
Ну что ж, ожидаемо. Всё-таки лучше, чем ничего. Архиереям в эти дни не позавидуешь. За время поездки по Украине мне довелось поговорить со многими священниками, монахами, мирянами, даже чиновниками. Но ни разу - с архипастырями. Ни на Западной Украине, ни на Восточной. Журналист, тем более из России... Я понимаю: да, тяжёлый случай.
* * *
Хозяйка Зинаида-Светлана Алексеевна Лысенко
В тот же вечер в поисках жилья я обратился к святогорскому таксисту. Он указал мне на кирпичный дом, расположенный буквально через реку от обители, - улица была как бы продолжением лаврского моста. «Какая разница, где переночевать?» - недолго думая, я позвонил в дверь. И скоро уже под бормотанье телевизора раскладывал в комнате вещи. По национальному телеканалу в большом возбуждении какой-то деятель крыл Путина отборными ругательствами. От этого стало как-то не по себе. «Второй раз за день, - подумалось, - но какой контраст». Хозяйка, принёсшая постельное бельё, выключила телевизор со словами: «Путина жалко, все на него набросились...» Знакомимся. Зинаида Алексеевна Лысенко, в девичестве Фролова. Родом из Центральной России, на Украину приехала, выйдя замуж. Уже три десятка лет живёт в этом тихом курортном городке. Слово за слово, выясняется, что Зинаида Алексеевна была одной из тех, кто в начале 90-х годов активно участвовал в возрождении монастыря. Надо же, как Господь устроил! Объясняю, кто и откуда я, прошу её рассказать, что помнит она о том времени. Хозяйка долго отнекивается, но потом-таки соглашается:
- Миленький мой, только вы не забывайте: мне - 75! Бывает - раз! - и не могу вспомнить...
Наместники и старцы
Рассказал хозяйке, как не смог попасть на встречу с архиепископом.
- У меня, бывало, просили, чтоб я договорилась о встрече с Арсением через свои бывшие любимые связи, и я к нему подходила, разговаривала... Однажды жиночка депутата из Верховной Рады приезжала. Она за рулём, и машина шикарная, конечно. Привезла ящик коньяка и ящик кагора церковного - они ж в Лавру не ездят с пустыми руками. Так я её провела к нему. Он, конечно, её принял. А после этой встречи сказал: «Послидний раз! Бильше мне не води. Хто захочет - сам найде дорогу до мэне». Он всегда мне на помазании выскажет 2-3 слова. Если ругать - переходит на украинскую мову: «Баба Зина, ты колы зробыла?!» - у него бабушка была украинка. Если что хорошее, то «матушка Зинаида». Ему ведь всё равно, хоть нищий приде, хоть сам президент. Если он отказал, то отказал, а если примет - то примет любого.
- Я уж заметил, - смеюсь. - Получается, вы с владыкой Арсением давно знакомы?
- Да уж с самого начала... Это сейчас в монастыре 140 человек, есть кому караваи печь, а тогда их было 20. И вот когда отец Арсений стал наместником, сказал мне: «Будешь печь караваи». Я говорю: «Шо?! Я пирожка сроду не пекла». - «Научишься». Могла ли я дома, в Донецке, успевать печь какие-нибудь пирожки? Купил быстро, поел - всё бегом. А работала я на заводе «Скиф», в «почтовом ящике» Министерства обороны СССР, замом генерального директора по снабжению.
Боже! Первые караваи я как спекла, ему понесли. Караваи-то пропеклись, но не поднялись - лепёшки! Мука такая была лет 20 назад - клейковины не хватало. Ты её месишь-месишь, тесто будто бы уже твёрдое, а положил - фьюить, и расползлось. И вот он вышел: «Отец Геронтий, что ты принёс? Лаваши?» - «Я ж вам говорила, что я не умею». - «О, и ты тут стоишь? А ну, давай не раскисай. А то уже и нюни распустила, сопли прямо в рот». Вот он такой, отец Арсений, у нас. Тут же меня обидел и дальше: «Как только поставишь в печку, звони мне». Сам-то он всё может: испечь - испечёт, связать - себе свяжет, борщ сварить - тоже сумеет. Владыченка наш на все руки мастер, ну, Богом данный человек. И вот в следующий раз звоню. Он подходит к трубке и спрашивает: «Ты поставила или шо, только начала месить?» - «Нет, я вже поставила». Начал молиться мой отец Арсений, и получился не каравай, а сказка! У меня даже есть снимок, где я сижу с четырьмя караваями.
Архиепископ Арсений в августе этого года возведен в сан митрополита
- А всё же, если по порядку, что этим караваям предшествовало?
- Когда наш владыка Арсений заканчивал семинарию в Троице-Сергиевой лавре, то при распределении сказал: поеду на Украину. Родился он в Карелии, жил в Воронежской области, во время своей семинарской учёбы был отличником, и его любили там. А на Украину его отец духовный послал. Хотя говорил тогда, что Украина и духовно, и материально погибнет первой из всех стран СССР.
- А кто у него отец духовный?
- Владыка Алипий (Погребняк). Он сейчас в схиме, живёт в Красном Лимане.
- Да, стойкий архиерей. Он ведь был одним из тех, кто в своё время выступил против филаретовского раскола, за единую Русскую Церковь.
- Я к каждому его слову прислушиваюсь. Скажет, а ты приходишь домой и думаешь: к чему это? А потом, как он сказал, так действительно и получается. Для меня владыка Алипий прозорливый, как старец. Хотя он на пять лет моложе меня. И такой больной - ноги еле двигаются, все синие.
- Это часто у священников - болезни ног из-за долгого стояния.
- А старец, к которому у нас люди ездят, - это отец Серафим. Раньше, до пострига, он был протоиереем Николаем. Его владыка Алипий поставил наместником ещё в самом начале, при возрождении монастыря. Потом уже, когда наместником поставили отца Арсения, отец Николай-Серафим получился старцем.
- А почему приезжают к нему люди, как вы говорите?
- О нём все говорят, что он прозорливый. Но у меня это никак не укладывается - мы ж бывшие друзья. Правда, я сейчас мало к нему хожу, там вечно очередь. Он болеет, сахар в крови, и принимает по записи. Отец Серафим - добрый, он молитвенник, настоящий верующий в Бога человек. И владыка Алипий настоящий верующий в Бога, но он, кроме того, знает законы мира и может сопоставлять то и другое. Понимаете разницу? А Серафим даже не допускает сопоставления. Плохо молишься - и всё! Молись, и будет тебе дано. Я ему рассказываю что-то, а он говорит: «Ты плохо молишься. Ты молись!» - «Батюшка, я ж молюсь, как могу!» - «А ты неправильно молишься». - «Скажите тогда, как?» - «Читай вот это, открой эту книгу, прочитай у того старца, вот так написано...» Это же нужна практика, чтобы понять, как молится старец, и очень много труда! Вот разница, я вам расскажу, и вы поймёте. Когда молишься, надо забыть о самом прошении и просить Господа только, чтоб Он тебя услышал. Например: «Услышь меня, Господи, хочу, чтоб та разродилась, а тот, раком больной, выздоровел». И ты переключаешься с Господа - на кого? Да на того больного, на то, о чём ты просишь. И отключаешься от Господа. А Серафим молится - у него во-от какие списки имён! И его моление - он сидит и перечитывает их. Разве он помнит их всех? Нет. Но он с Богом читает. А не с теми бабами и мужиками, которые пришли со своей просьбой. Он совсем иначе молится. И я, пожив тут среди нормальных людей, что-то стала понимать...
Начало
Антирелигиозный музей в Лавре. Фото 30-х годов ХХ века
Чтобы читатель не запутался в дальнейшем нашем повествовании, вот вкратце история возрождения Святогорского монастыря. В конце 1991 года Донецкий облисполком передал в собственность Церкви несколько построек на территории санатория им. Артёма (позже он был переименован в Святые Горы). На следующий год епископ Алипий (Погребняк) подписал документы о приёмке храма и нескольких небольших построек. Поразительно здесь вот что: ещё в детстве владыке Алипию, тогда ещё мальчику Васе, преподобноисповедник Иоанн (Стрельцов) предсказал: «Деточка, да ещё придёт время - святогорские колокола зазвонят, а ты Святые Горы будешь открывать!» «Необычное волнение, - рассказывал позднее он, - испытывал я в тот момент: воспоминания о давних пророческих словах отца Иоанна заполнили мои мысли, и мне пришлось переждать несколько мгновений, прежде чем поставить на документах свою подпись».
Так епископ Алипий передал новой братии духовное преемство от прежних святогорских насельников, у которых он в молодые годы духовно окормлялся.
1 июня 1992 года указом управляющего Донецко-Славянской епархии владыки Алипия священник Николай Лаврик (впоследствии архимандрит Серафим) стал исполнять обязанности наместника возрождающейся обители. В ту пору в новооткрытом монастыре негде было даже остановиться переночевать, быть может, это и спасло древнюю обитель от посягательств Украинской автокефальной церкви (УАПЦ). Но санаторий и администрация заповедника едва ли были рады появившимся здесь монахам. Первая братия поселилась на хоздворе, а часть - в Успенском соборе (в советские годы в нём был оборудован театр), разделённом тогда на секции бетонными перекрытиями. В августе 92-го в Успенском соборе была совершена первая литургия...
* * *
- ...Вот так вдруг, когда здесь появился протоиерей Николай-Серафим, у меня прервалась моя донецкая жизнь, - продолжает рассказ Зинаида Алексеевна. - А у него послушник был, монах. Мы первый раз монаха увидели - глаза вытаращили, вообще же не знали, что существуют монахи. Я сестре говорю на третий день: «Пойдём посмотрим, что они там? И танцы запретили, и кинотеатра нет. Бедные отдыхающие санатория!» Там вся цивилизация мира была тогда - и вдруг. Бархатные красные кресла стояли в театре - и это всё забрали! Мы тоже возмущались. Побежали туда.
Приходим, а кресла уже все повыносили. Там, где были экран и сцена, они повесили как штору, а где сейчас иконостас, там просто висели тряпки. И посередине - большая икона Господа нашего Иисуса Христа. Они её просто пришили. Шла служба. Возле одной колонны стоял монах Силуан и пел. А неподалёку стояла матушка Агния. И мы начали её расспрашивать. Фамилия у неё была - это я потом узнала - Кусачая. И она - полнейшее соответствие. Спрашиваем: «Что это сказали? Что запели?» Она отвечает: «Чем ты слушаешь?! Что ты тут стоишь?» Только кусала. Но она потом говорила: «Я помру, и ты меня ещё не раз вспомнишь». И действительно. Умерла матушка Агния через три года, Царствие ей Небесное. У неё рак груди был, но она отказалась от лечения: как Господь управит, так и пусть. Она была тайной монашкой. Все говорили: матушка Аня, матушка Аня, а она монахиня Агния. Ходила в обыкновенной одежде, а когда умерла, мы в гробу увидели её в монашеском облачении. И вот эта монашка меня научила на белом свете жить.
Так вот, стоим мы в храме, а она нам говорит: «Что ты всё меня спрашиваешь? Вот сейчас закончится служба, пойдёшь и спросишь. Не забудь узнать, ел ли он сегодня или нет». Думаю: как это так? В то время голодный человек - для нас было дико.
Закончилась служба, и Нина - сестра моя - говорит: «Ой какой батюшка!» И побегла до отца Николая. А меня поразил голос отца Силуана. Он пел один, но акустика в церкви - вы ж понимаете. И получался как хор, но хор ангелов - честное слово. И когда закончилась служба, я побежала до этого Силуана. Для нас эта служба ничего не значила - поют и поют, мы не понимали тогда, что это такое, мы ж коммунисты. Так вот, я подхожу к нему и спрашиваю: «Мужчина, как вас зовут?» - «Силуан». - «Как-как?» Для меня дико было слышать такое имя. Славик не Славик, не поймёшь что: «Си-лу-ан». Я к нему поближе, а он так чуть-чуть отодвигается, неудобно ж ему сказать: «Баба, чего ты лезешь?» А я ж как со всеми привыкла: языком мелешь и руками работаешь. Ну, его так потолкала, а он говорит: «Матушка, так нельзя. А если вы не можете запомнить такое имя, то вы же знаете, что такое «сила»?» Я говорю: «Вот именно! Я знаю, что такое сила, и я знаю, что у вас сильный голос. И чего вы здесь поёте? Вам надо в оперном театре. Там вас хоть люди будут слышать!» - «Нет, матушка, мне Бог дал голос, я о Нём и пою». Как это было сказано! Потом он отошёл. А у меня такой мужской характер - ну что такое замгенерального? - я ж, дурочка, привыкла со всеми космонавтами по-свойски: и его так за плечо обхватила. Боже мой, а там кости, сам он горбатенький - оно ж в одеянии монашеском не видно. Он, конечно, извернулся и повторил: «Матушка, нельзя». - «Что, вас обнять?» А матушка Агния присутствовала при этом. И вот когда я его обняла, она шлёпнула меня по рукам: «Нельзя так! Надо воздержание иметь, это монах, он себя посвятил Богу, а не мирской жизни. Ты его обнимаешь, а у него тоже есть человеческое, и ты его раздражаешь этим». Сейчас я понимаю, что это просто хамство. Как мне сказал однажды отец Арсений, когда я ему объявила, что не буду поститься: «Ты дерзкая и ведёшь себя невоздержанно!» - и посохом вот так...
Ну, так вот, поняла я, что они там - худющие - голодают. Говорю сестре: «Слушай, им надо что-то принести». Вырезка у меня была мясная! И кусковой сахар. Понабрали мы с сестрой в магазине ещё вермишели, крупы, булок... Вдвоём еле допёрли. Она до Николая, а я - до своего Силуана. И он как увидел: «Ой, матушечка, что вы принесли кушать?!» Там 3-4 человека, так им этого надолго хватило бы. Он начал выкладывать: «Это мы возьмём и это возьмём, а вот это, матушечка, - посмотрел на мясо (а я-то рада, что мяса достала!) - вы, наверно, собакам отнесите». - «Как?! Зачем? Такое мясо принесла!» - «Нет-нет, мы этого не едим». Я была поражена. Вот это было начало...
Бочка капусты
Лавра, вид из-за реки Северский Донец
- Наверно, трудно приходилось в первое время? - задал я Зинаиде Алексеевне наводящий вопрос, но, скорее, для формы. Потому что она уже всей душой, всей памятью была в том славном времени, когда возрождалась Святогорская обитель. А посему и вопросов задавать не нужно было больше - воспоминания лились сами звонким чистым ручейком...
- У нас тогда другого здания не было, кроме собора! Как ночевали? В санатории были порванные матрасы, их выбросили в мусор. Мы их подобрали и положили на пол, а сверху - хорошие. И спали на цементном полу на этих матрасах. Жили все в одном соборе. Где-то через месяц-два нам отдали половину подвала - за него мы долго воевали, упрашивали директрису, крестными ходами ходили. Как мы пели - о-о! Как нас гнали отсюда! Из профсоюза в то время приезжал уполномоченный. Было государственное имущество, а теперь вдруг отдай попам!
В то лето 1992-го, когда только монастырь открылся, мы начали бороться за эти корпуса. А как только начались службы, сюда пошёл народ. Там, где сейчас вход в пещеры, была кинобудка. Двери не было. И мы внизу там сделали кладовочку. Народ же несёт жертвование. Кто кастрюлю принёс, кто огурцы. И куда девать? Всего 5-6 насельников. Мы с матушкой Агнией бегом на огород: нарвёшь укропчика, листьев хрена: «Давай посолим!» Со всей округи везли, кто что мог. Кто-то корову тянет сюда, кто-то привёз свиней. Отец Серафим говорит: «Ну куда мне их? Я же не буду кричать: «Возьмите обратно свиней!»». Алипий приехал и распорядился: «Раздать людям». Хорошо, что был пионерлагерь. Посреди моего двора высыпали фасоль и прочее и стали перебирать, потому что в нём заводится всякая гадость. Потом дошло до сахара - его мыши описали. А жалко ж. Мне говорят: «Ты забери его, может, самогон выгонишь». - «Я ничего не умею, вы что!»
Кто-то привёз бочку деревянную, хорошую, большую. Мы нарубали её полную капусты, она скисла - и куда девать? И в следующий раз капусту квасили в эмалированной кастрюле: пока одну ешь, другая делается. К сентябрю тут и картошка кучей. Потом начали везти лук. А лук надо только в сухое помещение. К тому времени уже нам отдали вторую половину подвала - там посуше. Поваром была у нас одна матушка из Донецка, Царствие ей Небесное. Она пришла воцерковлённая, не то что я. Умерла схимонахиней. Отец Серафим мне говорит: «Пойди ты, скажи ей, я уж не могу, она не понимает». Я говорю: ну как ты садишь картошку? - велела все отростки перед посадкой обломать! Есть же поговорка: «Евдошка, занеси в дом картошку», - ну, из погреба в тепло, чтоб проросла, потом можно садить в землю. А без ростков она ж дольше будет в земле лежать и может погнить. Прихожу и вижу: у них лук лежит в опилках. Она сказала, что луку жарко, так что надо его поливать холодной водичкой, чтоб охлаждался. Ну, что они, монахи, пацанята эти, - не знают. Я схватилась, бегу до отца Серафима: «Отче, заставьте собрать весь лук, где наклюнулось, и пусть просто так, без опилок, лежит в сухом месте».
Матушка Агния звала меня Светой... И по документам я Света. А потом, когда уже начала ходить сюда - Зина да Зинаида, как в крещении. Отец Серафим сказал мне: «Тебе и грехов Зинаиды хватит, не тяни ещё на себя Свету». Так все святогорские, кто меня знал: «О, была Светкой, а теперь уже пошла у попов этих зробить Зинкой». Говорили разную дребедень: «Эта, наверно, в кого-то там влюбилась, что ходит туда», - я же помоложе была тогда. Чуть ли не любовница в монастыре. Я, конечно, им отвечала. Заведёшься, особенно на рынке, а у меня язык - ого! Вся семья смеялась - я ж одна ходила. Муж мой, шахтёр, Царствие ему Небесное, 50 лет прожили вместе, спрашивал: «Слушай, тебе там кто-то понравился?» И дочерям: «Не трогайте маму, пусть бежит! Если она там не посмотрит на него, то будет плохо ей».
А мальчики, им по 16-17 лет было, каждый день приходили новые на послушание. И 14-летние мчались на каникулы сюда - не в монахи, а послушничать. Мы смеялись - детвора... «Сыкуны» я их называла. Хорошие хлопчики, выросли у меня на глазах. Прямо на подбор: добродушные, верующие душой и телом. Я подхожу к Зосиме: «Ну что, Зосимчик, благословляй». - «Матушка, да разве я тебя благословлять должен, это ты меня благослови и прости». Много поуходило, но ни про одного не скажу, что ушёл человек - да и ладно, - всех было жалко. А те, кто остался, они все сейчас архимандриты.
Пришли, помню, к нам, а мои девки - одна замужем была, другая ещё нет - говорят: «Ой, чего вы идёте в монахи? Там под рясой штаны хоть есть?» Конан - он сейчас диакон, а тогда просто был заведующим теплицей, послушником - вин так разворачивает подрясник, как халатик, и говорит: «Глянь, вот штаны».
Так вот, с капустой этой, в бочке которая. Посылают меня на базар. В жизни не торговала! Серафим сказал: «Продавай по 50 копеек, но если у тебя, матушка, будут просить дешевле - ты отдай. Продай это всё, и, может, купим что-нибудь из утвари».
У нас ведь ничего не было из церковных принадлежностей, не как сейчас в Лавре - приди да купи. За крестиками в Славянск мотались. Там купим по 10 копеек, сюда привезём и тут уже продадим на 2-3 копеечки больше. Начинали с такой мелочи. И тогда моя профессия снабженца, конечно, помогла. Я просто знала, где что достать и купить. Единственно, я не знала абсолютно ничего духовного. «Зачем эти иконы?» - думала. Теперь-то у меня дома целый иконостасик - батюшки надарили. На бумажечках - самые дорогие, потому что были первыми. Я их сейчас скотчем залепила, чтоб остались, а то поцелуешь, вытрешь - и она стирается. Это уже потом пошли иконы писаные... Сейчас моя внучка пишет их. Вышла замуж за мальчика, который Духовную семинарию окончил. Будущий батюшка. Так что баба Зина живёт уже в другом мире.
Вот ещё вспомнила про директрису, женщину-главврача санатория «Артём». Она тут до сих пор живёт, выстроила себе особняк, настоящий дворец. А в санатории всё содрано было, все полы, когда они уходили. Я в то время со своим домиком тоже строилась. Приходят ко мне из санатория, предлагают: «Возьмёте кафель, купите камень?» Я смотрю: «Ёлки-палки, это ж наш кафель!» Прихожу в монастырь: «Отче Серафиме, я вчера купила, а сегодня привезу обратно. Это наш кафель!» - «Ну, возьми машину и привези. Но не осуждай их. У каждого свои потребности, значит, им надо было, что они воровали».
Вот так познала я, что духовенство, монахи - это другой мир, хоть он и в нашем мирском мире. Они совсем иначе живут, по другим законам, у них нет такого, что «нельзя дать». У них: чем больше дашь, тем больше тебе отдастся. У нас в миру я бы так не поступила. И до сих пор не могу так поступить. Я живу уже 25 лет с ними, а скажет мне отче, и я скрепя сердце это делаю, только потому что мне сказано. А потом смотрю: Боже, как же они правы! Я получаю во сто крат больше. У меня столько чудес с ними, но этого всего не рассказать. Эти чудеса мне помогали убеждаться в том, что они правы... Ох, да я вас совсем заболтала! - спохватилась моя хозяйка.
- Не-ет, а как же чудеса? - вскочил я. - Ну хорошо. Когда из Лавры вернусь, мы ещё обязательно договорим!
«Налево пойдёшь...»
Несмотря на то что венчания в Лавре не совершаются, мост через Северский Донец, разделяющий город и обитель, увешан замками с именами новобрачных - бездумная дань пришедшей откуда-то с Запада традиции. За мостом можно повернуть налево, а можно - направо.
Налево пойдёшь, в гору, - придёшь к памятнику революционеру Артёму (Фёдору Сергееву). В середине 1920-х годов, когда монастырская братия была уже разогнана, организованному в стенах монастыря Дому отдыха для трудящихся Донбасса решено было присвоить имя Артёма. Ну и, соответственно, построить памятник Артёму на его территории. Первоначально планировалось установить бюст Артёма, не более того. Но усилиями скульптора с революционной фамилией Кавалеридзе и местных «революционных масс» идея скромного бюста переросла в гигантский 22-метровый монумент. Его установили тут в 1927 году на господствующей высоте. Понятное дело, господствовали в ту пору тут большевики, знанием религиозных предметов были не обременены. Возвышавшийся на соседней горе храм Преображения Господня взорвали, в монастырских стенах устроили три музейные выставки: санитарно-гигиеническую, краеведческую, а в монастырских пещерах - антирелигиозную, разумеется. А Святые Горы просто взяли и переименовали в Красные горы, или Горы Артёма.
Знали ли они, что значит исконное название горы Ермон (Хермон), на которой они возвели памятник? Вершина с таким названием есть в Палестине, на границе Израиля и Сирии. Британская Энциклопедия поясняет, что «Хермон» значит «Запретное место». Переводчик Библии блаженный Иероним перевёл это название как «анафема» - проклятая гора. Почему? Да потому что, согласно ветхозаветной апокрифической книге Еноха, именно на эту гору во времена Ноя спустились две сотни злых ангелов, чтобы взять себе в жёны «дочерей человеческих»; от этих браков родились на земле исполины и маги, земля переполнилась грешниками и была подвергнута Потопу...
Блаженного Исаакия теперь изображают так, без рукавиц
А вот людям с духовным зрением, по-видимому, было открыто нечто. Во второй половине XIX века жил и юродствовал в этих местах блаженный Исаакий (†1903). Но, несмотря на необычность своих поступков (носил охапку хвороста за пазухой, летом одевался по-зимнему, а зимой по-летнему, неизменно ходил в галошах и рукавицах), он обладал даром прозорливости и даже рассуждения. И вот как-то монастырские старшины у него спросили: «Благослови, отче, построить храм на этой горе». Он же, по своему юродству, руку козырьком приложил ко лбу и, глядя на эту лысую гору, будто там что-то видит, сказал: «Нет благословения. Там большой человек стоит», - и поспешно ушёл. И его послушали, храм строить не стали...
Как задумаешься, столько таинственных знаков, сплетений, совпадений в мире... Вот, например, в нашу эпоху глобализации и тотального контроля высеченные на постаменте памятника слова, мне кажется, приобретают какой-то особый, зловещий смысл: «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо». Хотя, конечно же, я понимаю, что изначально комиссар Артём вкладывал в них свой, революционный, пафос.
Чтобы уж покончить с этой темой, скажу, что монастырская братия относится к такому соседству с Артёмом довольно спокойно. Недавно корреспондент одной украинской газеты спросил у наместника Лавры архиепископа Арсения о его отношении к статуе, и тот ответил очень интересно, так что даже приведу здесь частично его ответ. Он начал издалека:
«У владыки Алипия (того самого, возобновителя монастыря в 1990-х, о котором мы уже немало слышали от Зинаиды. - И. И.) была в детстве наставница высокой духовной жизни, схимонахиня Евдокия. Тогда все пионерами были. Он, когда начал к Богу тянуться, перестал галстук носить. А тогда без галстука в школу не пускали. Вот приходит он к матушке и спрашивает: «Что делать? Заставляют галстук носить, а ведь я тогда как безбожник буду, против Бога, против Церкви». Матушка попросила его этот галстук принести. Когда принёс, разложила его на столе и говорит: «Вот смотри, он треугольный, как Троица. А красный цвет пусть напоминает тебе о крови Христа, которая пролита ради нашего спасения. Пионеры его со своим смыслом носят, а ты со своим носи». Окропила галстук святой водой, потом повязала галстук на будущего владыку Алипия. Так, говорит, он этот галстук в святом углу дома складывал, у икон. Утром встанет, перекрестится, поцелует галстук, повяжет и идёт в школу. Как тогда матушка мудро поступила: и избавила дитя от потрясений, и смысл глубокий в этот галстук вложила. Так и с Артёмом... У нас сейчас в обществе и без этого много конфликтов. Ещё памятник Артёму валить, страсти накалять? Это памятник культурного наследия Украины. За ним - огромная братская могила. Куда это всё? Поэтому кто-то на него смотрит как на памятник советской идеологии, а мы смотрим как на свидетельство прозорливости отца Исаакия. Ломать - не строить. Бесу ничего не жалко, потому что он ничего не создавал. Это Богу жалко - и человека, и труд человеческий, и былинку, и травинку. Потому что Он - Создатель. Господь за всё переживает, обо всём печётся. И мы так - если человек что-то творит, ему всё жалко».
Вот такой мудрый ответ. Прочитал его и вспомнил слова Зинаиды Алексеевны об умении соединять веру в Бога и законы мира. Что есть, то есть...
Однако ж пора, отец Модест (Калекин), которого владыка Арсений благословил в проводники, уже ждёт. Посему мне - направо. Встречаемся за Успенским собором, у входа в пещеры.
(Окончание следует)
