95 лет назад, осенью 1920 года, из портов Ялты, Феодосии, Керчи, Евпатории, Севастополя вышли 126 кораблей. Около 150 000 человек покидали живописные берега Крыма. Военные, моряки и сочувствующие им жители полуострова прощались с Родиной, не зная еще, что это расставание - навеки.
Очень личное
- Бабушка поднимается по трапу парохода «Херсон». Вдруг ручка чемодана обрывается, и содержимое падает в море. Крик, рыдания: в чемодане все самое ценное. Дальше - стакан жидкого супа в день. Буханка хлеба на 50 человек. На детей никто не обращает внимания. Среди них - моя мать, Ирина Гонорская. Ей всего девять лет, но речь Врангеля на палубе, от которой у всех мурашки по телу, девочка запомнит навсегда: «Мы идем на чужбину не как нищие, а как выполнившие свой долг до конца». На третий день безотрадного путешествия в неизвестность корабль вдруг останавливается посреди Черного моря - кончился уголь. Как пережили ночь, знал только Бог. Наконец на буксире добрались до Галлиполи. Но и там не легче. Голодали. Усиленно ели халву - сытно и недорого. Мать с братом ходили по городу с протянутой рукой, повторяя две заученные турецкие фразы. Прожив почти 90 лет, мама так и не смогла их забыть...
Пушкин" title=" " hspace="12" vspace="4" width="150" height="208" align="right" />
Голос 72-летнего графа Андрея Мусина-Пушкина дрожит, на глазах слезы. Рассказ о матери - дочери полковника русской армии, георгиевского кавалера, вышедшей замуж за представителя известного дворянского рода, дается ему с трудом. История семейная, даже интимная, считает он. И не стремится рекламировать. Для многих участников Международной научно-просветительской конференции, посвященной 95-й годовщине исхода из Крыма русской армии, флота и гражданского населения, это событие не столько историческое, сколько личное. В Севастополь съехались дети, внуки и правнуки вынужденных эмигрантов. Три графа, три князя, потомки генералов и адмиралов...
«Ни одна страна не хочет нас принять. Может, даже придется вернуться в Севастополь. Переживаю за малышку. Свекровь не взяла ни манной крупы, ничего для ее питания. Мучительно вспоминаю моих родных в Петрограде - живы ли?.. Врангель призвал: кто может, пусть останется в Крыму. Мы не могли. Гарантии, что будем живы, не было... Я жалобно смотрела на родные берега. Увижу ли их?.. Никогда не была особенно набожной. Давно не молилась. Но тут вырвалось: «Господи милосердный! Спаси и сохрани!»
Обнаруженные недавно записки бабушки парижанин Дмитрий де Кошко собирается издать. Тем более, теперь есть и его личные впечатления о Севастополе. В дни конференции он нашел дом 58 на Чесменской, где жила семья прадеда - начальника уголовной полиции, «русского Шерлока Холмса». Уже давно это улица Советская.
- Отец, военврач, уходил из Крыма на английском судне, хотя в июне 1920-го Великобритания прекратила помогать Добровольческой армии, - рассказывает Никита Трегубов из США. - Эвакуация, правда, едва не сорвалась. Командир корабля вдруг заявил, что не сможет принять на борт русских. За что получил пощечину от командира нашей батареи. «Нам терять нечего, через десять минут начинаем погрузку. Иначе расстреляем прямой наводкой», - сказал наш командир и приказал поставить на набережной артиллерийские орудия. Деваться иностранцам было некуда. Но когда наши офицеры последними поднялись на корабль, англичане заставили их раздеться по пояс и голыми руками бросать уголь в топку. Так отец уехал в Салоники.
- Бабушка, дочь адмирала флота Варнека, была сестрой милосердия, - делится Анна Киселевская. - Уезжая, семья спрятала в кусочках мыла бриллианты, какие-то украшения, чтобы, продав, иметь еду и кров. По дороге на руках бабушки умерла от тифа ее сестра Анна. А потом... Светские дамы вынуждены были не только трудоустраиваться, но и стирать, готовить, убирать. И так - каждый день. Не все могли. Муж бабушки скончался от ранений, она осталась с тремя детьми. Разводила кур, продавала яйца. До конца дней своих вспоминала Севастополь. Даже учила меня делать реверанс. Чтобы, когда вернемся, я умела...
- А у нас в семье вспоминали только забавное, - улыбается граф Сергей де Пален. - Бабушка, дочь депутата Думы и друга Столыпина Николая Львова, с хохотом рассказывала, что на пароходе была куча народу, и, когда судно наклонялось, вся эта куча металась то в одну сторону, то в другую. Там же и тогда же в одного офицера влюбилась сумасшедшая женщина, бегала за ним по всему пароходу, а он от нее прятался. Конечно, кто-то рассказал бабушке, что другой офицер, стоя на палубе, приставил к виску пистолет и спустил курок. Но сама она не любила об этом вспоминать... Уезжала семья с одной сумкой. Бабушке - 22, маме - около года. Прадеду советовали перевести деньги на Запад, но он был патриотом, поэтому за границей семья оказалась нищей, в Константинополе просили милостыню. А во Франции мой дед, морской кадет, сын адмирала Абаза, работал таксистом. Все верили: эмиграция ненадолго. И до Второй мировой войны сидели на чемоданах. Думали, коммунизм кончится...
Кого-то нет, кого-то жаль
На тех кораблях в 1920-м не было Ивана Ильина. Но спустя два года после исхода, выступая перед русскими профессорами-изгнанниками в Германии, философ скажет: «...Добровольно мы никогда не покинули бы свою отчизну, а тем более, когда она в такой черной беде... Для меня Отечество не столько географическое или этнологическое понятие, сколько духовное... Невозможно лишить Родины человека духовного; невозможно заставить его жить без нее».
В 1924-м Иван Бунин в своей речи в Париже развернет тему - она станет волновать многие умы русских и на Родине, и в эмиграции. Только там, на чужбине, статьи и речи будут откровеннее, эмоциональнее. Тоска по Родине станет невыносимой. А мечты о возвращении - несбыточными.
«...Мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину... Нас, рассеянных по миру, около трех миллионов...
Произошло великое падение России, а вместе с тем и вообще падение человека. Падение России ничем не оправдывается. Неизбежна была русская революция или нет? Никакой неизбежности, конечно, не было... Россия цвела, росла со сказочной быстротой, развивалась и видоизменялась во всех отношениях... Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и во всех смыслах могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурою. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы и, быть может, вовеки непоправимы».
«Уходили мы из Крыма/ Среди дыма и огня;/ Я с кормы все время мимо/ В своего стрелял коня./ А он плыл, изнемогая,/ За высокою кормой,/ Все не веря, все не зная,/ Что прощается со мной./ Сколько раз одной могилы/ Ожидали мы в бою./ Конь все плыл, теряя силы,/ Веря в преданность мою./ Мой денщик стрелял не мимо -/ Покраснела чуть вода.../ Уходящий берег Крыма/ Я запомнил навсегда».
Исповеди потомков первой волны русской эмиграции совсем не поэтичны. Но душевной боли в них столько - Николаю Туроверову, чьи стихи не раз звучали во время конференции, с лихвой хватило бы еще на несколько сборников. Даром, что и его биография - донского казака, офицера, прошедшего Гражданскую и две мировые, заслуживает не меньшего интереса исследователей Белого движения. После лагеря на острове Лемнос рубил лес в Сербии, работал грузчиком во Франции. В СССР о нем ходили легенды, а стихи переписывались от руки: «Кого-то нет, кого-то жаль, куда-то сердце рвется в даль...»
- Долгие годы мы преувеличивали роль иностранцев в судьбе наших эмигрантов, - комментирует кандидат исторических наук Елена Миронова. - Спасать русских беженцев никто не торопился. Для западных политиков эта проблема была, скорее, раздражающей, находящейся где-то на периферии. И больше всего их пугало, что вместе с беженцами придут коммунисты. Мы превозносим Нансена, а он пришел ликвидировать проблему, это его термин. Работавшие с ним называли себя ликвидаторами и надеялись, что очень скоро вернут русских на родину.
История не учит ничему
Судьбы... Люди... О скольких мы еще не знаем?
Донской казак Василий Донсков - отец владыки Михаила, без духовной поддержки которого невозможно представить пребывание в Севастополе участников конференции, стоя на палубе корабля и вглядываясь в удаляющийся берег Крыма, перекрестился. Куда плыли? Что - там, за горизонтом? Вернутся ли когда-нибудь?
Нина Колюбакина, маленький человек на большой войне, служившая во врачебном отряде, отправилась в дальний путь в одном платье и английской шинели.
Внук сельского батюшки, мичман Иван Розов, работал в Париже на автозаводе, а после Второй мировой стал православным священником и даже создал небольшой храм.
Правнук губернатора Москвы, внук известного русского философа, сын офицера русской армии и княгини Голицыной, князь Александр Трубецкой родился в Париже уже после войны. Но и его детство прошло в убогой квартире без ванны и горячей воды. Отец покидал Крым в чем был. И первое время работал кондуктором трамвая.
Генерал Александр Лукомский, один из организаторов Добровольческой армии, орденоносец, в эмиграции делал и продавал йогурты.
Руководитель уникального казачьего хора Сергей Жаров мыл бутылки и работал на картонажной фабрике. Но это его коллектив уже в июле 1923-го выступал в венском «Хоффбурге» (и не важно, что на вчерашних выходцах из Чилингирского лагеря были рваные гимнастерки разных цветов). Это его артистов приглашали в императорский дворец в Японии, куда европейцам вход закрыт. Это они, выступая перед английским королем Георгом V, поражались его сходству с последним российским императором, с матерью которого встретятся потом в Копенгагене...
Но воспоминания и разговоры по душам - не цель международного форума. Многие потомки живут в Париже, давно знакомы, общаются. Важно было другое - встретиться в русском Крыму, который 95 лет назад покинули их отцы и деды. Выступить на открытии конференции сочли своим долгом полномочный представитель президента РФ в КФО Олег Белавенцев, глава республики Сергей Аксенов, губернатор Севастополя Сергей Меняйло, председатель городского заксобрания Алексей Чалый.
Русские без Отечества - драматическая и по-прежнему малоизученная страница нашей истории. «История не учит ничему. Она только наказывает за незнание уроков», - говорили представители власти и цитировали Ключевского. К счастью, в школах города-героя уже несколько лет преподают «севастополеведение», и один из учебников - «Смутное время» - посвящен в том числе Исходу.
Двадцатый год - прощай, Россия
На форуме было немало людей, близко общавшихся с «бабушкой русского флота» Анастасией Манштейн-Ширинской. В восемь лет она, дочь командира миноносца «Жаркий», покинула с родителями Крым, 70 лет прожила в Бизерте с паспортом Нансена и лишь в 1997 году получила российское гражданство. Сегодня о легенде русской эмиграции, кажется, известно все. К слову, одной из первых в Советском Союзе о «Мадам Русская Эскадра» написала в марте 1989-го «Советская культура». Но, оказалось, и Алексей Чалый имел счастье общаться с последней свидетельницей Исхода.
- Десять лет назад я туристом отправился в Бизерту. Таксисты называли Анастасию Александровну «просто бабушка», торговцы-арабы расшаркивались перед ней, пытаясь дарить продукты, а любой полицейский мог показать церковь Александра Невского и дом №4 на улице Пьера Кюри. В двери торчала записка с ятями: «Если Вас что-то интересует, позвоните по телефону...»
- Откуда Вы?
- Из Севастополя.
Прозвучало, как пароль.
- Заходите.
94-летняя старушка в тельнике провела в дом. А там на стене - наш Владимирский собор с усыпальницей адмиралов...
- В 2017-м - я, наверное, не доживу - будет столетие путча, которое у вас называют Великой Октябрьской революцией, - сказала она.
- В 2017-м будет еще одно событие - Черноморский флот уйдет из Севастополя, - добавил я.
- А это мы еще посмотрим!
Жаль, не суждено было Анастасии Александровне дожить до победного 2014-го.
«Почему мы здесь...» - интригующе назвал свой доклад князь Дмитрий Шаховской. Ответ был простым. Ради правды. И ради справедливости. Для иностранцев поездка в Севастополь - паломничество в те места, которые оставили их отцы и деды, даром, что Украина угрожает за посещение «аннексированной» республики уголовными делами. Уходя из Крыма, они говорили: мы покидаем Россию. Глубокая рана не затянулась до конца жизни. А потомки сохранили привязанность к исторической родине, любовь к православной вере. И единодушны в том, что надо возвращать память. Граф Сергей Капнист рассказал о спасавшем эмигрантов одеждой и медикаментами Красном Кресте. Председатель Союза потомков галлиполийцев Алексей Григорьев - о том, что до сих пор не известно место упокоения генерала Кутепова, схваченного в Париже в 1930-м. Марианна Парфенова-Рампельберг, с гордостью носящая значок с изображением Андреевского флага, - о сохранении духа офицеров Императорского флота и традициях Парижского Морского собрания. Владыка Михаил - о том, что кличка «белогвардеец» по отношению к генералу армии Врангелю оскорбительна.
Животрепещущей стала тема «красного террора» в Крыму, последовавшего за Исходом. Одна из самых трагических страниц нашей истории. Два года назад были найдены расстрельные списки. Депутаты, казаки, крестьяне, дворяне, мещане, рабочие порта... Гарантии спастись не было ни у кого. На конференции не раз упоминали «чрезвычайную тройку» - Куна, Землячку, Пятакова. Урна с прахом «демона революции» находится в Кремлевской стене, государственный деятель в 1921-м был награжден орденом Красного Знамени, имена венгерского журналиста и его соратницы до сих пор носят улицы российских городов. А ведь расправам в Крыму подверглись около 100 000 жителей. Людей расстреливали, бросали в старые генуэзские колодцы. Вешали на столбах, деревьях, памятниках. На улицы Севастополя нельзя было выйти - центр города превратился в одну сплошную виселицу.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
Мы шли в сухой и пыльной мгле/ По раскаленной крымской глине./ Бахчисарай, как хан в седле,/ Дремал в глубокой котловине./ И в этот день в Чуфут-кале,/ Сорвав бессмертники сухие,/ Я выцарапал на скале:/ Двадцатый год - прощай, Россия!
Памятная дата 14 ноября в Севастополе установлена. Но в 2020-м - столетие Исхода. Нужен высокий указ, специальная программа. Хотя участники конференции и сами внесли немало предложений - что можно сделать в преддверии большой даты. Например, поставить Петру Врангелю памятник и назвать его и Анастасии Манштейн-Ширинской именами улицы. Ежегодно 14 ноября поднимать Андреевский флаг там, где он был спущен в 1920-м. На территории Карантинной бухты устроить парк, посвященный истории Исхода. Открыть Кадетский казачий корпус. Установить памятную доску и бюст последнему военному министру Ивану Григоровичу. Переправить в библиотеки и музеи России более 3000 ценных дореволюционных изданий на русском языке, собранных эмигрантами-мусульманами. Взять заботу о русских погостах за рубежом. Продолжить изучение одного из самых противоречивых периодов нашей истории - по умолчанию. А фильмы из серии «Русские без России», снятые Дирекцией президентских программ РФК под руководством Елены Чавчавадзе, моряки Черноморского флота уже и так берут с собой в дальние походы. Безо всяких указов.
http://portal-kultura.ru/articles/nash-krym/121182-sevastopolskie-rasskazy/
.jpg.webp)
