Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий СССР, ученик Паустовского, основоположник «лейтенантской прозы» - даже у малочитающей публики на слуху его «Горячий снег» и «Батальоны просят огня», Юрий Бондарев согласился на большое интервью впервые за много лет. «Культура» побывала на даче писателя в поселке Ватутинки.
Первое, что бросилось в глаза, помимо разноцветных корешков обширной библиотеки и круглого капитанского окна в кабинете, - безукоризненная военная выправка недавно отпраздновавшего 91-й день рождения классика и некоторая старомодная учтивость. Юрий Васильевич до сих пор не садится первым в присутствии дам. «Вы меня извините, если не расслышу вопроса, - предупреждает. - Я артиллерист. С правой стороны пушка стояла, каждый выстрел отдавался в ушах».
культура: Недавно Вам вручили
Патриаршую премию - за существенный вклад в утверждение духовных и
нравственных ценностей в жизни современного человека. Стала ли
признательность Церкви неожиданной?
Бондарев: Рад этой награде. Но главное, конечно, не
премия, а Вера. И Церковь, которая собирает народ. Отрадно, заходя в
храм, видеть живой интерес людей, чувствовать их желание что-то понять,
узнать. Кто-то скажет, это поветрие. Однако, помню, еще в советские годы
жил в Москве, на углу Климентовского переулка, а там была, да и сейчас
есть церковь. Хорошая церковь, добрая. Она переживала разные времена, но
никогда не пустовала. На праздники народ стекался. Мы наблюдали это с
женой Валюшей многие годы.
Валентина Бондарева: Патриаршая премия носит имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, а они создатели азбуки. Это же слово.
Бондарев: Умница! Люблю, когда меня дополняют. (Смеется.)
культура: Вы говорили в одном из
интервью: суть литературы - познание. Как относитесь к мнению, что книга
должна чему-то учить? Морали, нравственности...
Бондарев: У нас без литературы не было бы ничего - ни
народа, ни государства, ни величайшей в мире Победы. Ведь мы победили не
армию - духовное зло. И все же, я говорил об этом, но повторю: стоящий
писатель намеренно ничему не учит. Он исследует реальность - и только
собственными средствами. Исходит из своего опыта, а не берет напрокат
чужие идеи - даже из самых гениальных творений. Роль литературы, как мне
кажется, в другом. Она шлифует личность, закладывает базовые
представления. Вот в войну я особенно сблизился с деревенскими ребятами -
они служили у меня в батарее. И что тогда поразило: общая культура у
сельских жителей была не ниже. Говорю не о начитанности и
образованности, а о чувстве собственного достоинства, отношении к
товарищу, женщине, младшему, природе. Ну, конечно, мне не приходило в
голову расспрашивать их о Декарте или Платоне - они такого не читали. Но
знание русской классики, пусть даже какой-то ее части из школьной
программы, - одно это уже не позволяет быть невежественным. Достижение
государственной политики СССР - всеобуч, но ведь и русской духовности,
при всей затасканности понятия, никто не отменял. Знаете, кто самые
яркие, живые и колоритные рассказчики? Не писатели и не артисты - жители
села. В детстве меня каждое лето вывозили на Урал, в места, где я
родился, а там настоящая деревня, потрясающей красоты виды. И вот, у нас
собирались гости. Приходил дядя Федя, а с ним толпа знакомых: за столом
рассказывали байки, какие-то истории. Настоящая энциклопедия русской
жизни.
культура: Сейчас что-то
изменилось? Многие говорят о кризисе духовности, о том, что Россия
перестает быть самой читающей страной: всем некогда - надо деньги
зарабатывать.
Бондарев: Не то, чтоб люди изменились, возникла мода на
сверхпотребление. Но, как показала история цивилизации, пресыщенность не
делает нас счастливыми. Сытое ничто достигается сегодня такими
катастрофическими утратами, так болезненно и опасно для Земли и
человечества, что если это продолжится, Мировой океан превратится в
мировую свалку, поля - в пустыни, а люди, если они еще останутся людьми,
будут вынуждены ходить в особых скафандрах среди задыхающегося
пластмассового мира. Мы не должны стремиться к достижению исключительно
материальных благ - понятие благо имеет и более возвышенный смысл,
который должен сохранить в человеке все человеческое, не отрывая от
породившей его природы, а объединяясь с ней в гармоничном союзе.
Что же до самой читающей страны... К сожалению, в последние годы обозначился провал с классикой, как с советской, так и с русской. Появляются новые имена, их довольно много, но забываются большие писатели - Бунин, Паустовский, Шолохов, Твардовский. Когда встречаюсь с людьми «высокого роста», всегда поднимаю вопрос о положении литературы. Но это ничего не меняет - усилий одного, двух, пяти человек тут явно недостаточно. Хотя все же что-то делается. Слышал хорошие отзывы о вечерах, которые проводит Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России, в организации и становлении которого я когда-то принимал участие.
культура: Сейчас нет больших писателей?
Бондарев: Чувствую себя смущенным, когда говорят:
назовите писателя, который сейчас необходим, как когда-то Толстой,
Достоевский или Шолохов. Каждый из них - эпоха. И пока ничего похожего,
близкого в нашей литературе нет. Но так не будет продолжаться вечно. С
другой стороны, нельзя сказать, что скоро возникнет роман, равный «Войне
и миру» или «Тихому Дону».
культура: В эссе «Исследование
жизни» Вы писали, что главное в Толстом и Достоевском - правда
действительности, хотя суть этих художников и невозможно «одной формулой
определить». Кто еще для Вас важен?
Бондарев: Бунин. Он - всегда мой. Но «главное» в нем
нечто другое - жизнь слова. Так описать горе, радость, любовь, страсть,
облетающий осенний сад, охоту, золотой блеск воды на балконе - ничего
подобного нет у других писателей.
культура: Ему сейчас ставят в вину, что он покинул родину, был антисоветчиком...
Бондарев: Эти вещи может объяснить только он.
культура: Вы учились у Паустовского...
Бондарев: Да, был у него в семинаре. Константин
Георгиевич поражал необыкновенной чистотой слова и такой же человеческой
чистотой. Преподавателем был очень деликатным - не менторствовал, не
давал оценок: не нравится, мол, сцена, сюжет. Говорил только о словах.
Свежее ли оно, точное... Он следил за мной, пока я учился, но очень
тонко, без мещанского контроля. Паустовский вообще никого не ругал и не
нахваливал. Уже потом, после института узнал из его статьи, что он
высоко оценил мой рассказ «Поздним вечером» - о сыне врачихи,
возвращения которой ребенок очень ждет. Если б Константин Георгиевич
сейчас преподавал в Литинституте - вот бы ребятам повезло. Я
рассказывал, как поступил? После войны пришел к секретарю приемной
комиссии с кучей стихов. Тогда все хотели стать поэтами. Наверное, лавры
Симонова не давали покоя. Захожу, сидит очень строгая дама.
Классические черты лица, пучок, костюм. Полистала вирши. Приказывает -
отвернитесь. Порвала стихи и бросила в урну. Я растерялся, но зачем-то
попытался улыбнуться, дурачок. Она говорит: пишите только прозу. Отдал
ей рассказы. На следующий день звонок: вы приняты к Паустовскому. Вот
так. А дальше учеба шла своим чередом, без приключений.
культура: Вы создали новый жанр короткой лирико-философской миниатюры «Мгновения». Стали тесны рамки повести, рассказа?
Бондарев: Как-то во сне, а может быть, в полуяви, при
синеватом свете ночника, под мерзлый визг колес поймал себя на мысли,
что снова, как в детстве, неистово тороплю время. Вагон трясет,
тоскливо: скорей бы домой. И вдруг поразился - ведь мы совсем не
осознаем утекающего срока. Прошел день, настал другой, а все, что было,
пропало, ушло, стерлось. А сколько было таких дней, сколько в них
осталось открытий, людей, чувств, счастливых и грустных мгновений... Мне
показалось, что в форме короткой зарисовки проще рассказать об этом
глубоко, необычно, откровенно, не стесняясь. Начал писать - жанр
потребовал большой работы, усидчивости, напряжения памяти.
культура: Вам удалось восстановить в памяти подробности давно минувших дней? «Мгновения» вышли в 70-е.
Бондарев: Не совсем так. Прошлое, настоящее и будущее -
все это уже было с человеком. Оно живет в его воображении. Чехов сидит в
ялтинском доме, придумывает замечательные рассказы. Но вот придумывает
ли? Все, что написал Антон Павлович, он не вспомнил и не сочинил,
расхаживая взад-вперед по гостиной, обедая или прерываясь на чай. Это
всегда принадлежало ему. Как и любому человеку. Другое дело, такое не
всегда легко найти, пребывая в своей естественной повседневной
осознанности. Оно идет параллельным обыденной жизни потоком.
культура: Например?
Бондарев: Вам снится сон с сюжетом, которого в жизни не
было. Мне, например, часто снятся такие сны. Картина, образ, никогда в
быту не виденные, повторяются и воспроизводятся всякий раз точно. Эти
вещи еще никто не вскрыл, не объяснил - слишком сложно. Поэтому нам и
приходится искать смысл жизни, ставить задачи, выводить моралите. В
итоге - смысл каждый находит сам. И он не основывается на вековой
мудрости, чьем-то «правильном» примере: опыт у каждого свой. Прозрения и
открытия - свои. Не лунная ночь это подсказала, не звезды, не мигание
огонька в сумерках непроходимого леса. Можно постараться ничего такого
не замечать, жить земными заботами: выйти из дома, сесть в машину,
поехать на работу. Но что-то другое, высшее, непостижимое есть в нашем
существовании. К осознанию подталкивал тот самый дядя Федя. Велел не
засиживаться за взрослым столом. И я выходил во двор, где лаяла собака, и
хрюкала свиноматка, и ощущалась свежесть осеннего холодка, а на
поредевших клумбах распускались георгины и флоксы - предвестники зябких
поздних зорь. А вечерами любил смотреть на небо, где из далеких глубин
Галактики, из запредельных высот двигалась за мной добрая, по-летнему
нежная звезда...
культура: Ваши герои живут с Вами? Как бы они себя чувствовали в современном мире?
Бондарев: Они не живут со мной здесь в Ватутинках, но
чувствуют себя прекрасно. Молодые, бесшабашные, они гоняют голубей в
одноэтажном Москворечье. Остались в тех временах, когда я ухаживал за
Валентиной Никитичной. И тоже интересуются девушками: задиры лазят в
окна, кто поскромнее - заходят через дверь, поднимаются по дощатому
крыльцу. Тогда Москворечье выглядело совсем не так: деревянные дома,
пыльные мостовые, палисадники, ульи. Многие держали пчел. Мои герои
возникают в сознании только в этом антураже. А еще они гуляют по улице
Горького. Сейчас она как называется?
культура: Тверская.
Бондарев: Никак не могу привыкнуть.
культура: В годы перестройки Вы
сравнили состояние нашего общества с потерявшим управление самолетом.
Что с ним теперь - приземлился, упал?
Бондарев: Он находится в полете.
культура: А когда приземлится?
Бондарев: Не берусь судить. Прогнозировать судьбу Родины
- все равно, что объяснять любовь. Кончилась она или нет - кто ее
знает? Существуют вопросы, не нуждающиеся в прямом ответе. Хотя на вашем
месте я бы тоже их задавал. Да что там - задавал и на своем, когда,
будучи депутатом Верховного Совета, колесил по городам и весям.
Догадывался ведь, что не получу ответа, но спрашивал - человеческое
любопытство безмерно. Поэтому скажу по-стариковски. Вот вчера наблюдал
вечернее небо, пришла Валентина Никитична и стала наблюдать его вместе
со мной. Чистота, легкие облака. Потом вдруг буревые тучи откуда-то
собрались. Решили вернуться в дом. И тут небо очистилось, пошли дымные
борозды, как после самолетов. Откуда взялись полосы - ни один самолет не
пролетал. А может, они и были где-то далеко, а борозды ветром принесло.
Кто знает, кто может ответить? Бог. Больше никто.
Благодарим Бюро пропаганды художественной литературы СП России и Аллу Панкову за помощь в организации интервью.
http://portal-kultura.ru/articles/dostoyanie/105476-yuriy-bondarev-prognozirovat-sudbu-rodiny-vse-ravno-chto-obyasnyat-lyubov/
.jpg)
