Станислав Смагин. Фото из личного архива
Я не раз встречал ироничные комментарии по поводу празднования в 1937 году столетия гибели Пушкина. Суть иронии понятна (глупо, мол, справлять, особенно пышно, даты, связанные со смертью, а не с жизнью), но не слишком глубока. В христианстве смерть - это всего лишь начало новой жизни, уже вечной.
Поэтому уж как минимум в конкретном случае с Пушкиным, великим христианским поэтом, стремившимся выполнить и выполнившим последний наказ Николая I «умереть христианином», юбилейная кампания представляется обоснованной. Мне справедливо возразят, что организаторы тех торжеств ни о какой религиозной подоплеке вечной проблемы Жизни и Смерти не думали, они лишь прагматично стремились реабилитировать русскую культуру и реанимировать русский дух в преддверии грозных событий, уже тогда казавшихся неизбежными и начавшихся в итоге через 4 года, а закончившихся - еще через 4...
И мы вновь возвращаемся к проблеме христианского осмысления Жизни и Смерти.
То великое и страшное четырехлетие 1941-1945 годов с первых его дней, несмотря на вроде бы атеистический характер советского государства, постоянно описывалось в терминах религиозного, трансцендентного, выходящего за материальные и материалистические рамки характера, - чего стоит одна песня «Священная война», появившаяся уже 24 июня. То было данью неизбежности, ведь никак иначе разгоравшуюся битву называть было попросту невозможно, и одновременно свидетельствовало о христианском фундаменте нашего народа, который не смогли до конца разрушить никакие испытания и социально-политические катаклизмы, ведь недаром даже по знаменитой «опальной» переписи 1937 года почти 60% населения признали себя верующими, из них три четверти - православными.
Как-то раз в одной игр регионального «Что? Где? Когда?», где я принимал участие, прозвучал вопрос: «Мандельштам сказал, что в тот день люди шли к Ленину жаловаться на большевиков. Назовите месяц и год события». Мои сокомандники выдвигали в первые секунды версии про Кронштадтский мятеж, НЭП и прочее, но, я, не зная ответа загодя, сразу сказал: «Январь 1924».
Была ведь в этой мандельштамовской фразе, помимо поэтической остроты, какая-то глубоко русская, христианская правда. Когда и кому еще жаловаться людям на вроде бы живых, как не вроде бы мертвому перед его уходом, в данном случае так и не состоявшимся, в сырую землю. Да, Ленин был одним из самых ярых атеистов и богоборцев в истории. Да, на Голгофе он бы явно оказался в роли Безумного разбойника, и, думаю, сам бы искренне поддержал именно такую расстановку ролей.
Но на пути Спасителя и в истории христианства Безумный разбойник был неслучаен и необходим, хотя бы как противоположность разбойнику Благоразумному.
Четверть века перед войной мы много и сильно грешили против и внутри самих себя. Обильно лилась кровь, голубая, белая, красная... да вся она была красная и русская. Когда пришел час, мы не только искупили грехи перед самими собой, но и освободили от греха и стыда Европу.
Теперь же спасенная Европа пытается приравнять своих спасителей к тем, кто был их палачами. Все, дескать, они на этой Голгофе оказались хороши, и смысла нет вдаваться в нюансы, кто есть ху. Почему-то не удивлен, что это происходит параллельно и однотактно отходу семимильными шагами от европейской христианской основы Запада, что весточки об очередных «уравнительных» резолюциях и заявлениях приходят одновременно с сообщениями о судебных делах против священников, цитирующих неполиткорректные места из Библии, гонениях на кондитеров, отказывающихся ваять свадебные торты однополым парам, запретах на Распятие и нательные крестики в публичных местах.
Впрочем, Библию уже не просто запрещают цитировать, ее вовсю переписывают, изымая оттуда запреты на содомию и такие ужасные, гендерно-реакционные слова, как «муж», «сын», «брат» и - оцените свежесть подхода - Отец. Как-то так вышло, что два данных процесса переписывания шагают рука об руку. Думаю, тут как никогда более уместно сказать: «Бог им судья!».
Сейчас на нашей (какой же еще?) земле вновь идет Отечественная война за само существование русского народа. Эта война сильно отличается от той, она, как модно говорить, гибридная, непонятная, запутанная, часто смутная, обширными местами грязная, часто заставляющая схватиться за голову от каких-то совершенно чудовищных по своей неуместности высказываний и элементов политеса.
Цена этой войны от ежедневного бреда и гнуси не теряет сопоставимости с ценой Той. Простые русские люди, судя по всему, понимают сей факт не хуже маститых мыслителей и аналитиков. Вряд ли по случайности именно нынешнее 9 Мая ознаменовалось грандиозным «Бессмертным полком», акцией, фотографически, нет, лучше сказать - иконографически иллюстрирующей христианскую идею победы Смертию над Смертью...
...Как иллюстрируют ее в целом две означенные даты, 22 июня и 9 мая. Воскресение Христово случилось на третий день после Распятия. 22 июня и 9 мая разделили четыре долгих года. Два этих временных отрезка сравнимы, и в перекрестье горнего и дольнего миров абсолютно одинаковы.
22 июня мы скорбим и вспоминаем павших, для того чтобы 9 мая, смахивая слезы и продолжая воспоминания, воскликнуть: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?». И скорбные воспоминания 22 июня имеют смысл и реальность лишь потому, что было 9 мая.
22 июня - Страстная Пятница русского народа. Символично, что в 1941 году это было воскресенье.
http://izvestia.ru/news/587995#ixzz3dts4xY7w
