Мог ли он подумать в счастливое время второй половины ХХ века, что так будет не всегда? Мог ли предположить, что толстые стены его дома будут разрушены, а добротное, на протяжении многих лет организованное хозяйство, разорено? Тогда все казалось незыблемым. Сейчас, приехав в родные края, Вукое Марковичу стоило большого труда добраться в село, где находятся его дом и земля...
Путь пролегает по проселочной дороге в стороне от основной автомагистрали, через опустевшее село, где жили цыгане, как и сербы, изгнанные из родных мест. Позади возвышается живописная горная гряда, припорошенная снегом. Совсем по-весеннему греет яркое февральское солнце. В селе Лаго муниципалитета города Печ находится родовая усадьба семьи Маркович. Полтора гектара земли, дом, гараж для машин и сельхозтехники, коровник, искусственный водоем для разведения рыбы - так выглядело хозяйство отнюдь не самого зажиточного, но непременно работящего крестьянина в Югославии.
Вукое, по-хозяйски отбрасывая лежащий на дороге камень, приглашая нас войти...
Рассказ Вукое
На этой земле жили мои прадед, дед и отец. Я тоже родился здесь и прожил до 55 лет. Здесь женился. Здесь появились на свет мои сыновья.
До Второй мировой войны наше село насчитывало по 45 сербских и албанских дворов. При социализме число сербских семей осталось прежним, а албанских увеличилось в четыре раза. Несмотря на это, еще в 1960-70-х годах мы жили как братья и сестры, словно одна большая семья! Албанцы были нам хорошими соседями - мы вместе делили радость и горе: они приходили к нам на свадьбы, Крестную славу; нас приглашали на свои праздники. Если кто-то умирал - вместе хоронили и справляли поминки. Никто никого не трогал - я не припомню ни проблем, ни национальной вражды.
Наша семья вела большое хозяйство. Держали пять коров молочной породы, которые я привез из Швейцарии, разводили рыбу, выращивали овощи. Для обработки земли использовали трактор с необходимыми приспособлениями, плуг, круг для помола кукурузы. Я работал на фабрике «Печ» и сельхозпредприятии, работа начиналась с семи утра и продолжалась до трех-четырех дня - оставалось еще достаточно времени для себя. Жили в хорошем доме с гостиной и двумя спальнями - сейчас от него и других построек почти ничего не осталось...
В 1999-м наше село не пострадало от бомбардировок, основной удар пришелся по Печи. Тогда многие шиптары бежали в Черногорию и Албанию, но некоторые остались: если они не выходили из дома - практически не подвергались опасности, но если перемещались, могли быть ранены или убиты.
По окончании бомбардировок югославская армия покинула Косово, с ней бежало и большинство сербского населения, в том числе и наша семья. Сербы села Лаго больше не вернулись - лишь иногда мы наведываемся, смотрим на разоренное хозяйство... В округе сохранилось всего несколько сербских сел, благодаря людям, оставшимся в своих домах: Бело Поле, Цига, Брестовик, Лазовичи, Льош, Гораждевац.
В июне 1999 года, через десять дней после нашего ухода, из Черногории переправились никогда не жившие здесь албанцы (целая банда) - они разграбили все! Забрали скотину и оставшееся имущество, разрушили и сожгли дома. Им никто не препятствовал - НАТО не вмешивалось.
Сейчас мы с женой снимаем квартиру в городе Кралево на юге Сербии. Двое моих сыновей работают в полиции Косово, третий - инженер по профессии - на гидроэлектростанции на границе с Болгарией. Они все женаты, имеют детей, у каждого свое жилье. Мы с женой снимаем квартиру и платим 200 евро в месяц, в то время как мою землю уже восемь лет обрабатывает сосед-албанец Юзеф Мучкуртай. Он самовольно захватил и другие сербские участки, но мы ничего не можем сделать, закон нас не защищает - такие здесь порядки.
Но, несмотря ни на что, если у нас будет возможность вернуться - мы вернемся! Это наша земля! Здесь родились мои отец и мать, сестра и братья. Мы всегда жили мирно, и только политика все испортила и всех рассорила. Я не знаю, возможно ли сейчас жить вместе? Все зависит от государства: без уверенности в будущем, в своей безопасности, нам сложно вернуться.
Церковь Святой Троицы
На окраине села Лаго находится старинное православное кладбище, о возрасте которого свидетельствуют древние каменные кресты. Здесь, перед храмом, похоронены отец и дяди Вукое, чуть поодаль покоится мать. Сейчас все надгробия осквернены и разрушены. Кладбище постепенно и целенаправленно превращается в свалку. Над памятниками сербских полицейских, убитых албанцами, вандалы поработали с особой жестокостью: надгробные плиты и фотографии разбиты на мелкие куски, изображения лиц уничтожено. Когда один из вскрытых склепов родственники стали приводить в порядок, то не обнаружили головы лежащего там человека.
Церковь Святой Троицы, стоящую там же, возводили всем миром на фундаменте храма XVI века. Битая черепица и строительный мусор под ногами, закопченные стены с надписями, выщербленные окна... Вукое, сгорбившись, заходит в алтарь, где от Святого Престола остался только каменный столб, да скинутая поперечная плита. Он зажигает свечу и, осенив себя крестным знамением, ставит ее на место принесения Бескровной Жертвы.
- Я руководил строительством этого храма: каждый камень здесь трижды прошел через мои руки. Строили на деньги поселковых властей и пожертвования простых людей: собирали от дома к дому в трех муниципалитетах: Печ, Клина, Исток и частично в Ораховце. Многие люди здесь потрудились, причем, местные албанцы помогали наравне с сербами. В три года завершили строительство, освятили, подготовили стены к росписи (сразу не хватило денег), но всего через год, в 1999-м, ее осквернили и подожгли. Причем, те, кто это сделал, пришли со стороны и никогда здесь не жили. Принимали ли в этом участие местные албанцы, я не знаю.
Юсуф
Мы стояли посреди растерзанного кладбища. Я задавала вопросы и записывала наш разговор, и вдруг боковым зрением увидела идущего по дороге молодого албанца (сербов в этом районе нет), через некоторое время он прошел обратно, пристально глядя на нас... Предательски заныло где-то внутри - мы находились далеко от города, полиции и основной автомагистрали.
Далее последовала сцена в лучших традициях голливудского жанра... Не прошло и пяти минут, как в нашу сторону на полной скорости неслась машина с албанскими номерами... Когда она резко и с разворотом затормозила, все замерли (помимо Вукое, наша «съемочная группа» состояла из девушки Людмилы и водителя-серба). Как в замедленном кино увидела я распахнувшиеся двери и бегущих в нашу сторону мужчин... Я не шевелилась. Мозг лихорадочно просчитывал варианты поведения, тело же бездействовало, понимая всю тщетность любых усилий. Окинув взглядом развороченные могилы, я подумала, что более подходящего места для неожиданной встречи трудно сыскать: в случае неудачного исхода найдут нас нескоро, если вообще найдут...
Каково же было мое удивление, когда Вукое, пристально вглядевшись в бегущих, бросился навстречу, и они по-дружески обнялись.
Оказалось, что старший из албанцев - Юсуф, друг Вукое! Много счастливых дней насчитывало их общее детство в той, другой жизни... Переходя с сербского языка на албанский и с албанского на сербский, они обменивались новостями, в нетерпении перебивая друг друга:
- Как ты? Семья? Соседи? Ахмед жив? - скороговоркой спрашивал Вукое.
- Жив, но плохо себя чувствует. Как твои жена и дети? - вопросом на вопрос отвечал Юсуф.
- Хорошо! Ты когда вернулся из-за границы?
- Три или четыре года назад.
- Это - твой сын? - показал Вукое на молодого рослого парня...
Диалог длился бесконечно. Тени прошлого, восстав из небытия, показывали пример истинности добрососедства и искусственности развязанной вражды. Если люди не хотят убивать друг друга, их надо заставить, и тогда мир качнется в ином, кем-то заданном направлении...
- Я помогал строить эту церковь от фундамента до крыши, как и многие другие албанцы нашего села, - показывает Юсуф на храм. - Разрушение церкви - это вандализм! Пришли чужие люди и сделали это... я не жил здесь тогда: 12 лет провел в Германии. Я родился в этом селе, наши отцы, деды, прадеды жили вместе. Мы 30 лет дружили с Вукое! Вместе играли в футбол, ходили на рыбалку, работали. Наши семьи никогда не имели проблем друг с другом, мои дети постоянно находились в его доме и наоборот. Я очень обрадовался, когда узнал о его приезде и поспешил повидаться и обменятся телефонами. Я каждый год езжу в Сербию, и очень хотел бы увидеть всю семью: Драгана, Мича, Сашу, Лазо, Ацу, Ранко, Бранко, Зорана... Пойдемте, выпьем кофе у меня.
Мы отказались. Не знаю, насколько искренне было это предложение - очень хочется верить, что говорил Юсуф от чистого сердца! Символична показалась мне эта встреча двух разных людей, предки которых из поколения в поколение в мире и согласии жили в одном селе.
* * *
Во время работы над рассказом я приехала на дачу, где не была полгода, и сразу заметила изменения в пейзаже. Пригляделась: нет дерева, растущего под окнами. Причиной стала 40-сантиметровая полоска земли, захваченная соседями в мое отсутствие... И поняла я, что испытывает Вукое и другие сербы, наблюдая, как агаряне хозяйничают на землях отцов. И горько стало от того, что не в войну и не от нужды... а русские да у русских... Только и хотелось сказать: «Ну, а дерево-то за что?» Вспомнились сожженные сербские дома и дичающие земли - а ведь тоже думали, что на века...
Пусть кто-то возразит: нечестие было всегда! Но не стало ли оно массовым в последние годы? Не произошел ли переворот в имперском сознании русского человека, урезав его до восприятия своих соток и квадратных метров, лишив ощущения Родины? Не случилось ли уже невидимое Косово у нас в России, где живут коренные жители в духовных гетто и, перебегая от анклава к анклаву, конвоируют чувства и произносимые слова, а недруги тем временем, не спеша, пядь за пядью, ставят заборы на чужой земле.
Наталья Батраева
Фото автора
