Предлагаемые
ниже воспоминания - отрывок из книги «Игумения
за святое послушание», посвященной памяти
пюхтицкой схиигумении Варвары (Трофимовой). О матушке
рассказывает игумения
Филарета (Калачёва).
Промыслом Божиим мне посчастливилось жить рядом с матушкой схиигуменией Варварой - видеть ее величие на церковных торжествах и праздничных приемах, облаченную в достоинство игумении, и в повседневной жизни, когда сказывалась усталость от трудов, тяжесть огромной ответственности и когда становились заметны ее такие обыкновенные, такие человеческие немощи. Но, тем не менее, в общении с Матушкой всегда чувствовались ее большой духовный опыт и житейская мудрость. Многие ощущали на себе ее любовь, заботу, ее материнское внимание, которые порой были сокрыты за внешней строгостью общения...
Для меня - и, уверена, что не только для меня, - Матушка была неисчерпаемым кладезем знания монашеской жизни, неоценимой возможностью постичь уклад этой жизни, зачастую очень сложный и даже противоречивый, но вместе с тем всегда благодатный.
По прошествии времени воспоминания о том, кого мы любим и ценим, приобретают всё большую значимость и объем. Что казалось неясным или незначительным, начинает преобладать в памяти и наполняться новым смыслом. Воспоминания можно сравнить со спектральным анализом, который выявляет то, что не было понятно в житейской суете. Переосмыслив всё происшедшее и написав об этом, мы начинаем понимать, из чего складывается преемственность, как выстраивается духовная связь поколений. Воспоминания - это некий вывод, подведение итогов прожитого. Ушедшее в прошлое время с его делением на годы, месяцы, недели и дни, на разнообразные жизненные коллизии, когда счастливые, а когда и грустные, когда яркие, а когда даже не имеющие цвета, - всё это жизнь! Но, задумываясь над прошлым, важно увидеть в нем непрерывность движения от причины к ее следствию. В этом состоит осмысление Промысла Божиего над нами, точнее, понимание воли Божией и, как следствие этого, смирение пред всесильной Десницей Господней.
Я вижу свою задачу в том, чтобы рассказать о, казалось бы на первый взгляд, простых вещах. Но эта кажущаяся простота касается чего-то неуловимого, связанного с внутренним содержанием человека, той его незримой части, которая постигается и раскрывается при ближайшем общении с ним. Этот диалог с памятью надо вести ради Матушки и ради того, чему она посвятила всю свою жизнь... Чтобы наконец-то сказать ей всё, что хотела сказать ей при жизни, но откладывала на потом. Хотя, наверное, тогда я просто еще не была готова к такому серьезному разговору.
С чего всё начиналось? Господь покоряет Себе душу каждого отдельного человека. Когда-то для нас любовь во Христе была только отвлеченным понятием, книжным откровением неизвестного нам Царствия Божия. Но вот в жизни появляется человек, который поначалу приводит нас в состояние недоумения. Трудно понять, откуда у этого человека столько любви, которой хватает на всех. Почему он нас так любит, несмотря на сложности нашего характера и молодое самолюбие? Любит не потому, что мы души в нем не чаем, не потому, что мы дружелюбны и относимся к нему с особым вниманием, нет, а любит несмотря ни на что. Это, конечно же, о нашей Матушке.
Выходит мужчина, из глаз которого текут реки слез, - прощается, благодарит, уходит. Матушка тихо: «Какой хороший человек, как много он страдал...»
Припоминается случай. Была назначена встреча с человеком, который очень хотел побеседовать с Матушкой сокровенно, наедине. Утром раздается телефонный звонок, и хороший знакомый тревожным голосом просит меня убедить Матушку не встречаться с назойливым просителем, объясняя это его недостойным поведением. Говорил горячо, убедительно, очень просил оградить Матушку от этого «мерзавца». Матушка, выслушав мои объяснения, встречи не отменила, но сказала, что повидается с ним ради вежливости, минут 15-20, так как назначенную встречу отменить уже нельзя. 15-20 минут разговора плавно перетекли в несколько часов. И вот раздается заветный звоночек, что означает: Матушка просит прийти - беседа закончена. Мне навстречу выходит мужчина, из глаз которого текут реки слез, - прощается, благодарит, уходит. Матушка сидит в своем креслице, очень сосредоточенная, но спокойная, и, встретив мой взгляд, тихо говорит: «Какой хороший человек, как много он страдал...» Вот откуда столько любви в матушкином сердце, любви чистой, Христовой?!
Маленькая толика добра в ее глазах была главным противовесом всех неправд и нехороших дел, которые совершил этот странный гость. Никогда не перестанешь удивляться ее умению видеть в каждом человеке образ Божий и радоваться правде о нем. Как надо любить Бога и верить Ему, чтобы из доверия Его всеспасительному Промыслу черпать силы для любви, любви, которая предваряет, идет навстречу клевете, принимает удары злобы и зависти, угнетение наветами и унижение недоверием, всё принимает и при этом относится к этим скорбям спокойно, как к неизбежности.
Конечно, скорбей никому не избежать, и, по-видимому, это наша судьба. Но как научиться переносить их достойно? Это искусство монашеского жития, и владеют им, к сожалению, далеко не многие. Как часто мы замыкаемся на своих личных переживаниях, искушениях и совсем забываем о том, что сердце матери страдает больше, чем у нас, малодушных. Да, удивишься ее мужеству, она и страдание свое воспринимала как «легкое бремя и благое иго» Христово.
«Матушка, скорби - это скорби, это всегда страх и слезы» - «Да, и поплакать надо, и любить их надо: без них всё пустое», - спокойно отвечала Матушка.
Терпение скорбей - это тема особая, так как и скорбей у нашей Матушки было много, и терпения их было очень много. Вот хотя бы постоянное ее утверждение: «Скорби - это благо, их надо любить».
Мое недоумение:
- Матушка, скорби - это скорби, это всегда страх, ожидание и слезы, слезы, слезы.
- Да, и поплакать надо, и любить их надо - без них всё пустое, - спокойно отвечала Матушка.
Скорби как истинная соль жизни. Именно они научают искреннему смирению перед Богом. Только через смиренную мать будет действовать сила Божия, смиряющая гордость вражию в неразумном чаде ея.
Матушка вызывает монахиню Х. и спрашивает:
- Почему не берешь паспорт?
- Не могу взять, там коды проставлены, число зверя. Я не могу принять печать антихриста.
Все матушкины объяснения этой нелепицы остались ею не услышанными. Мать Х. была непреклонна в своем намерении «остаться верной Христу», и Матушка, видя ее состояние, привела последний довод:
- Ты монахиня, возьми паспорт за послушание.
- Простите, не возьму.
Секундная пауза... Матушка встала и серьезно и твердо сказала:
- Так вот, мать Х., я властью, мне данною, снимаю с тебя монашеские одежды. Принеси в игуменскую мантию, рясу, камилавку, постригальную икону, свечу, параман и хитон, я снимаю с тебя всё. Теперь ты не монахиня Х., а простая мирская У... (и называет ее имя от крещения). Разговор окончен... Непослушанию в монастыре места нет!
Ты монахиня, возьми паспорт за послушание». - «Простите, не возьму». Секундная пауза... Матушка встала и серьезно и твердо сказала: «Я властью, мне данною, снимаю с тебя монашеские одежды...
Сказала и ушла. Так же вышла и наказанная сестра. Как нам надо быть осторожными по отношению к нашей «собственной правде», к нашей собственной праведности и голосу Матери-Церкви. Это стремление к святости может преобразить человека, и это же стремление может стать для него идолом, способным отделить его от самой Истины, от Христа.
Через некоторое время раздается звонок, открываю - у порога стоит «раздетая» Матушкой сестра и, сделав земной поклон, со слезами протягивая мне паспорт, говорит: «Как только Матушка сняла с меня монашество, земля у меня из-под ног ушла, страх напал жуткий, как я буду жить исключенной из числа сестер?! Сердце останавливалось от тоски. Передай Матушке: я прошу прощения за непослушание, за дерзость. Паспорт я получила».
Матушка, узнав о ее раскаянии, простила ее сразу, с такой легкостью, любовью, как будто и не помнила, что произошло. Можно только предположить, как эти несколько часов скорбело ее сердце, как она молилась за сестру и что стоило ей - любящей матери - наказывать ее столь жестоко.
Матушка Варвара
Матушка обладала силой властного игуменского слова, силой власти, не стихийной, а покоряющей, способной противостоять всякому хаосу. Она пользовалась этой силой порой очень искусно и с достоинством. Это чувствовалось настолько, что многие боялись преступить наложенные ею запреты, так как матушкино слово, сказанное со властью, обладало большой сдерживающей силой.
Однажды я услышала небрежно брошенное обвинение в адрес настоятельницы: «мания величия». Конечно же, были у нее человеческие немощи, но любоначалием Матушка не болела. Приходилось видеть горькие примеры искалеченных душ власть имущих людей. Это состояние злобы и страха, состояние презрения к ближним, равнодушия к их судьбе. Матушка же была полна искренней любви к людям. Доказательство этому - страшное испытание, попущенное Господом и постигшее обитель в 1991-1992 годах, когда более 20 сестер ушли из монастыря... В этот момент рушилось государство и разделялось церковное тело. Можно без преувеличения сказать, что Матушку в этих обстоятельствах отравляли лукавством. Но смиренно претерпев и выпив эту горечь чужой неправды до дна, Матушка простила всех и доказала на деле, что гнев человеческий правды Божией не творит, а любовь покрывает множество грехов и побеждает всё - всё без остатка. Как-то в разговоре Матушка обмолвилась об этом периоде: «Они, - имея в виду ушедших сестер, - не понимали, что творят».
Не понимал, что делал, и Сергей Миронов. Это грустная история отношений молодого журналиста и Пюхтицкого монастыря в лице его седьмой настоятельницы игумении Варвары. В начале 1980-х годов попросилась поступить в обитель молодая послушница N., отец которой был очень воинственно настроен против Церкви, поэтому и приехал в обитель забрать дочь в мир. Но Матушка, видя горячее стремление девушки к иноческому житию, защитила ее и прописала в монастыре. Вот раздраженный отец и познакомился с журналистом Сергеем Мироновым да «поведал» ему о монастыре со «зловещими зелеными куполами». Статьи, написанные Мироновым, были лживы и небрежны. Много скорбей и переживаний доставили они как настоятельнице, так и только что поступившей в обитель послушнице. Но под благодатным Покровом Царицы Небесной, Которая хранит благоскорбящих иноков и подает им вечную радость, весь этот газетный шум наконец прекратился. И время, слава Богу, всё лечит...
Горе-журналист, втянув голову в плечи, быстро засеменил к калитке монастыря. Какой стыд он испытывал от правды, которой когда-то пренебрег!
И вот несколько лет спустя в монастырь приезжает группа московских журналистов, которую сопровождает на правах организатора Сергей Миронов. Зайдя на территорию монастыря, он попросил через дежурную дать для его группы сестру-экскурсовода. Просьбу передали настоятельнице. Матушка, выслушав ее, ответила, что экскурсию сестры проведут, а журналиста Сергея Миронова за то, что он писал гадкие и лживые статьи о монастыре, даже не удосужившись перед этим приехать познакомиться с монастырем и поговорить с настоятельницей, она просит удалиться с территории обители и ждать группу у автобуса. Эти слова дежурная и передала «мастеру пера» в присутствии всех московских гостей. Его физиономия в одну секунду перекрасилась в цвет спелого помидора. Горе-журналист, втянув голову в плечи, быстро засеменил к калитке монастыря, ни разу по дороге не обернувшись. Какой стыд он испытывал от правды, которой когда-то пренебрег! А Матушка просто показала любителям писать подобные статьи, что Бог не в силе обстоятельств или власть имущих мира сего, а в правде Своей, которая попираема не бывает...
Надо отметить, что Матушка очень не любила беспорядка. В личных ее вещах порядок был идеальный. Каждый шкафчик письменного стола, комода перебирался ею лично каждую неделю, и почти каждую неделю Матушка просила нас, келейниц, помогать ей перевешивать иконы в ее келиях. Первое время этому «ритуалу» мы удивлялись молча, по прошествии же времени осмелели и спросили: «Матушка, зачем так часто перевешивать иконы? Стены истыканы гвоздями, и эти дырочки напоминают ходы жука-древоточца». Матушка же рассказала об отце Николае Гурьянове, как в один из приездов в Пюхтицу он по ее приглашению зашел в настоятельскую келию и, посмотрев на святой угол, сказал: «В иконах порядок - в душе порядок».
Чувство дисциплины и трудолюбие у Матушки были огромные. То, что именно в Пюхтице трудятся много и любят трудиться, - это общеизвестно. Монастырь трудовой, послушания связаны с обработкой земли, а это требует колоссального напряжения сил. В Матушке любовь к труду сочеталась с удивительным благородством и прилежанием к молитве. Нередко приходилось слышать от нее: «Молитва - это труд, труд - это молитва». Она между этими понятиями ставила знак равенства.
Нередко приходилось слышать от нее: «Молитва - это труд, труд - это молитва». Она между этими понятиями ставила знак равенства.
Случалось, что, вычитывая монашеское правило, мне приходилось отвлекаться на телефонные звонки, просьбы сестер и паломников, а ночью Матушка сама частенько вызывала к себе для выяснения различных поручений. И как-то я посетовала Матушке:
- Не могу спокойно вычитать правило, приходится прерываться не раз и не два, а двадцать, тридцать, и молитва получается настолько невнимательной, что превращается просто в скоростную вычитку положенных молитвословий.
- Дурочка ты, разве можно так относиться к правилу. Да ты сама должна быть живым правилом!
- Матушка, это как понимать?
- Когда я была в Вильнюсе у матушки игумении Нины помощницей, приехал отец Николай Гурьянов, и во время обеда одна из сестер спросила батюшку о монашеском правиле. Тогда он попросил позвать мать Варвару и мать Георгию и, указав на нас, сказал: «Вот живое монашеское правило». Я выполняла все матушкины поручения, не считала минуты, чтобы уйти из канцелярии и пойти отдохнуть, нет, послушание полностью подчиняет себе твой режим. Будешь трудиться неленостно для Господа - будет и молитва.
Много приходилось читать о молитве, но что труд является ее производной, труд сам по себе является школой молитвы и определенным образом воспитывает к молитве и даже самого, казалось бы, ленивого к ней труд облагородит и приведет к молитве, - это я услышала только от Матушки.
Удивительно поколение людей, переживших войну. Сколько силы духа - выжить и помочь другим, колоссальная способность чувствовать чужую скорбь и сопереживать ей и, конечно же, трудиться, трудиться, трудиться - всё это воспринималось ими как обязанность... Да, мы, сытое и благополучное поколение, на такое не способны. Для нас, немощных духом, тяжело трудиться, трудиться, трудиться, а затем столько же молиться.
Молиться Матушка любила. Самые последние воспоминания - это многократное ночное чтение акафиста Матери Божией «Благовещению» с припевом: «Радуйся, Невесто Неневестная». Это молитвословие связано с окончанием реставрации иконы Божией Матери «Сладкое лобзание», которую Матушка хотела отреставрировать еще в первые годы своего настоятельства, но заботы о нуждах обители и неимение хороших мастеров откладывали реставрацию иконы на неопределенное время. После обновления иконы Матушка попросила оставить ее в своей келии на некоторое время и поздно вечером или ночью, когда никто не беспокоит, когда успокаивается телефон и дверной звонок замолкает до утра, Матушка просила читать акафист «Благовещению», а запевы пела сама: «Радуйся, Невесто Неневестная...» - и добавляла: - «Сладкое лобзание». Единение молящихся, чтеца и певчей продолжалось до шестого-седьмого икоса, затем Матушку одолевал сон, и вместо предполагаемых запевов слышалось тихое похрапывание. Во время одного из таких чтений, проснувшись к тому моменту, когда читали молитву, она спросила:
- Уже всё?
- Да, конец.
- Уснула старушка...
- Удивительная мажорная интонация вашего похрапывания вызывает восхищение!
- Ночью именно так и поют запевы акафиста, и называется это ночной погласицей, - шутливо парировала Матушка.
Да, душа человеческая не знает более чистого утешения, чем молитва. Каких только даров не сподобляется человек молящийся! Это и утешение, и успокоение, и радость. Сколько в ней силы жизни, и осмысляющей, и исцеляющей, освящающей душу! И сколько светлых и теплых воспоминаний остается в памяти, которые способны согреть и успокоить растревожившееся сердце!
Снова и снова всматриваясь в матушкину жизнь, ее поступки, начинаешь понимать, как всё в ней было гармонично: слова и дела, внешность и состояние души и сердца, которое полностью видел и знал только Господь. Помнится, как во время встречи с Матушкой одна пожилая дама, покоренная ее обаянием, стала интересоваться: «Услугами какого косметолога вы, Матушка, пользуетесь, что в свои восемьдесят так хорошо выглядите?» И действительно, на матушкином челе морщинки были не видны, лишь одна-единственная, чуть заметная, в форме полумесяца над переносицей, которая и появлялась очень редко, когда тяжелые думы тяготили голову и заставляли хмуриться. Но и на этот случай у Матушки имелся определенный образ действий, как бы выработанная линия поведения: она обладала умением в сложной, противоречивой, порой даже безнадежной ситуации увидеть скрытый комизм и просто посмеяться над сложившимися, казалось бы, неразрешимыми обстоятельствами. Благодаря этому искусству она могла приглушить или победить боль, превращая ее в улыбку, и почти никто не видел, не мог разглядеть тех горьких тягот, которые заполняли ее сердце. Как искусно она умела закрываться шутками и тем самым утаить от других глаз глубину своего страдания. Тайну, которую видел только Господь, «сердце сокрушенно и смиренно» - это уже говорит нам о многом: это удивительное умение заставлять улыбаться себя в страданиях, это улыбка, покрывающая меру глубины ее боли, о которой, кроме Бога, никому знать не надо.
Сберегая это только для Господа, Матушка была молчалива относительно своих переживаний, никогда не злоупотребляла словом, а сохраняла в покоях своей души скорби, как сокровище, и хранила их в тишине. Но, когда ей случалось говорить или по нашей настоятельной просьбе давать совет, чтобы предостеречь нас от ошибок, слова ее были насыщены смыслом настолько, что могли стать пророческими и являлись, возможно, выражением Божиего произволения. Можно бесконечно удивляться и восхищаться ее многоболезненным и переполненным скорбями сердцем, в котором она умела хранить тишину, в котором и рождалось истинное слово, слово утешения, назидания, слово любви.
Надо отметить, что Матушка никогда не распоряжалась произвольно в моем внутреннем мире. Бережно относилась к силам духовным и не старалась насаждать что-то мне не свойственное, воспитывать - воспитывала, но никогда не ломала моего индивидуального устроения, не было даже предпосылок и старания с ее стороны переделать мой внутренний мир по своей мерке.
Если говорить о том, какая она была в общении, то многие могут вспомнить ее живую манеру общения с собеседником. Рассказчиком она была веселым, непринужденным и артистичным, но, несмотря на все эти качества, в глубине сердца она всегда была скромна. Часто можно заметить, как люди стараются хоть чем-то проявить свои дарования, делают много напоказ, стараясь выглядеть лучше или произвести более благоприятное впечатление на собеседника. За годы общения с Матушкой мне не приходилось наблюдать манерности или желания казаться умной, начитанной, нет. Та сила, которая исходила от нее, рождалась из духовной глубины ее души. Когда она беседовала с людьми, можно было наблюдать и не один раз отмечать, что в общении с ней важно и то, что она говорит, но еще более важно то, как она это говорит. Порой было довольно посмотреть в ее глаза, и всё было ясно, яснее, нежели это тебе объяснял бы самый искусный оратор. Вот тут-то и подумаешь сто раз, что это за тонкая чувствительность, которой она обладала, свойственная прозрению старицы. Посмотрит на тебя, как будто просветит насквозь, и скажет, да такое, что так и ахнешь от неожиданности.
Игумения Варвара
Было у Матушки в облике нечто величественное, многие это отмечали, а один интересный, несколько курьезный случай подтвердил эти наблюдения. Пришлось звонить в епархию митрополиту N. с просьбой прислать диакона в обитель, хотя бы на месяц, но владыка в Епархиальном управлении отсутствовал, а секретарь заверил нас, что просьбу митрополиту передаст. Через некоторое время громкая трель заставила снять телефонную трубку, и слышу:
- Пюхтица?
- Пюхтица, - отвечаю.
- Матушка?!
- Конечно... - и, не дав мне закончить фразу: «передаю трубку», митрополит N. (а позвонил он) радостным голосом воззвал:
- Царевна моя, Матушка, что у вас за нужда приключилась? Царевна моя...
Теперь уже я, уловив секундную паузу, поспешила вставить:
- Владыка, владыка, это не царевна.
- А кто же?
- Это челядь... передаю трубку Матушке игумении.
- Владыка, благословите, - молвила матушка.
- Это матушка? - с легким недоверием переспросил владыка.
- Да, владыка, благословите.
И вновь с прежним подъемом:
- Царица моя!..
Она и отходила в вечность с присущим ей величием и таинственностью. Было чувство, что она сумела сберечь в тихих кладезях своего сердца бесценное страдание своей души и сберегла его только для Того, ради Кого терпела, и Ему одному принесла бесценные сбережения боли и скорби. Не расточала их, рассказывая или делясь своими стенаниями, нет, ее характеру было несвойственно саможаление, к которому так склонны женщины. Она несла в своем сердце много великого! То, что отвергает, чего боится и презирает суетный мир, она собирала, как сокровище многоценное. Но достоинство ее состояло в том, что она глубоко осознавала свою ответственность пред Богом за то, что вверено ее попечению. «Не наше, Господи, но Твое даровал еси нам на мало дней...» Ясное понимание доверия Божия и своего долженствования есть высочайшая степень ее достоинства!
Воспоминания поселяют в сердце тихую грусть и скорбь об утрате родного, дорогого тебе человека. Но, несмотря на горечь потери, душа при воспоминаниях о Матушке испытывает пасхальную радость. Памятование о ее блаженной кончине будет всегда служить утешением и назиданием для нас - еще живущих на земле. Говорят: «Дорого не начало - дорог конец». Когда умирает праведник, понимаешь, как величественна смерть. Наблюдая ее, мы становимся свидетелями таинства: происходит что-то благостное и исцеляющее. Смерть явилась для нашей Матушки завершением ее многотрудной жизни и, освободив душу от бремени естества, стала и осмысляющим началом жизни вечной. «Душа ея во благих водворится, и память ея в род и род...»
Одна богомольная женщина увидела во сне нашу Матушку и спросила ее: «Как ваши дела?»
- Хорошо, - ответила Матушка, - я послушница.
Женщина с недоумением:
- Вы - игумения!
На что Матушка ответила:
- Я послушница у Матери Божией.
При жизни Матушка называла себя «служанкой Царицы Небесной...»
Взгляд памяти прост и строг. Не всё в жизни ушедшего от нас человека выдерживает этот пристальный взгляд. Всё, что лживо, подло, лицемерно, - всё это мгновенно обнаруживается, разоблачается дыханием смерти и слышится, как фальшивый аккорд. Зато все истинное, ценное победоносно утверждается в правде прожитой жизни и является истинным величием человеческого духа.
Какими нам надо быть благодарными Спасителю за то, что мы сподобились особой благодати жить, дышать, ходить по одной земле и воочию видеть благодатный пример послушания Господу в лице нашей дорогой матушки Варвары. Тебе, Бога, хвалим за милость воочию увидеть и прикоснуться к живому упованию и полному доверию Твоему Промыслу, жизни во Христе, Которому она отдала все свои силы, молодость, всю жизнь свою. Это тот живой пример служения Богу и людям, та живая Голгофа, которую предсказала ей блаженная старица Екатерина и на которой она пребывала 43 года, возлагая на Бога печаль свою и уповая на Его милость.
